Наследники легенд - Трейси Деонн

встает со своего места и подходит ко мне. – Съешь это. – Она сует мне в руку грушу и стакан сока. Я ем, пью и буквально чувствую, как губы бабушки двигаются еще какое-то время после того, как мои останавливаются. Потом она будто становится радостнее. Более спокойной, словно нашла удобное кресло-качалку и решила немного посидеть.

– Ладно. – Я встаю, пробую пройтись. Я чувствую себя наполненной, но не теряю равновесия. – Так-то лучше.

– Подвезти тебя? – спрашивает Мария.

Я киваю как можно настойчивее.

– Да, пожалуйста.

Когда Мария паркуется на стоянке у «Старого Востока», она останавливает меня, прежде чем я выйду из машины.

– Помни, тебе нужно сосредоточиться. Нужно не дать ей пролиться, но будь начеку, чтобы другие предки из твоего рода не начали ломиться в дверь, – предупреждает она, сжимая мою руку. – Самое сложное в деле медиума – закрывать двери, которые были открыты. Беспокойные духи, самые активные, постоянно ищут пути внутрь, а ты теперь более открыта для своих предков. И, послушай, это Юг: в земле много неоплаканных темнокожих.

Я киваю.

– Спасибо, что помогла, хотя ты едва меня знаешь. Это значит для меня… все.

– Так и есть, – с улыбкой отвечает Мария.

Прежде чем я выхожу из машины, теплые пальцы Патрисии касаются моей щеки.

– Спасибо, что впустила нас. Я горжусь тобой, Бри. Надеюсь, ты найдешь ответы.

44

Когда я просыпаюсь на следующий день поздно утром, Элис уже ушла, а в телефоне ждет сообщение от нее:

«В БИБЛИОТЕКЕ!»

Бабушка по-прежнему дремлет внутри.

Впервые за неделю я позволяю себе скучать по Нику. Я вспоминаю боль на его лице и чувствую вину, что стала ее причиной. Что он сейчас обо мне думает? «Наверное, что я использовала его, – думаю я. – Что как только я получила то, что мне нужно, я избавилась от него, забыв обо всем, что мы нашли друг в друге». На самом деле я так и сделала. Я использовала его и приняла его доброту, как и доброту других. Уйти было плохо, но оставить все как было – еще хуже.

Я не смогу двигаться вперед, если все это будет нависать надо мной. Я выбираю диалог с Элис и набираю:

«Привет, а у тебя есть номер Шарлотты? Думаю, мне понадобится ваша помощь».

Ожидая появления Элис и Шарлотты, я трачу остаток дня на то, чтобы привести в порядок волосы – и это самая терапевтическая вещь, которую я могу сделать для себя. Кондиционер, средство против спутывания, глубокое кондиционирование с горячим обертыванием. Я крашу ногти и смотрю кино в ожидании, пока действие маски закончится. Потом промываю волосы. Я выхожу из душа, замотав голову в полотенце из микрофибры, и протираю запотевшее зеркало, пока не становится видна искренняя широкая улыбка на моем лице. Больше никаких спутанных волос. Чистая кожа. Увлажненные и упругие кудри. Голове и душе стало легче.

Впервые за последние месяцы я чувствую себя по-настоящему собой.

Шарлотта приносит десять платьев и целую шкатулку украшений – и там не только ее вещи. Кое-что она собрала у подруг, живущих дальше по коридору и этажом выше.

– У кого-то из «Каппы», у кого-то из «Сигмы», – поясняет она. Я рада, что она такая деловитая, потому что иначе у меня за два часа до бала не было бы никаких вариантов.

Я жду, что Шарлотта начнет расспрашивать о том, зачем мне нужно платье – еще только начало семестра, слишком рано, чтобы студенческие сообщества начали устраивать официальные мероприятия. Но Элис уже объяснила, что я иду на общественный бал, и этого, похоже, для нее достаточно. Когда Шарлотта не упоминает, что Эван тоже приоделся, я задумываюсь, соврал ли он ей о планах на этот вечер. Пиво и PlayStation? Посиделки с парнями? Что бы он ни сказал, он заботится о ее безопасности.

Я примериваю десять платьев, явно предназначенных для кого-то с грудью и бедрами поменьше, так что Шарлотте приходится с телефоном в руке бегать из комнаты в комнату в поисках еще одного.

После того как мне удается втиснуться в одиннадцатое платье, Элис ахает, прикрыв рот рукой.

Когда я поворачиваюсь к зеркалу на нашей двери, чтобы увидеть себя в полный рост, мое насмешливое самоуничижительное раздражение исчезает. Вместо этого у меня вырывается тихий недоверчивый возглас.

– Ох, Бри. Вот оно, – выдыхает Элис. Она опускается к моим коленям, скрытым за длинными, до пола, полотнищами тюля, и одергивает ткань, чтобы она ровно легла вокруг ног. – Ты выглядишь восхитительно.

Когда она встает, я вижу в зеркале, что ее глаза, скрытые за очками, блестят.

– Элис Чен, не плачь. Это просто платье, – отвечаю я, но это неправда.

Это не просто платье. Это достойный придворный наряд.

Она вытирает лицо и улыбается, глядя на меня в зеркало.

– Ты просто так похожа на нее.

Что-то сжимает грудь и горло, эмоции превращаются в бурлящий коктейль.

Я ничего не могу ответить, так что просто беру ее за руку. Она со вздохом кладет голову мне на плечо, и мы глядим на наше отражение. Мы крепко сжимаем пальцы друг друга, потому что бывают моменты, когда для слов мы слишком пусты и слишком полны одновременно.

Клуб «Каролина» – это роскошная площадка для мероприятий, расположенная в центре кампуса. Сюда ходят выпускники, преподаватели и сотрудники. Снаружи здание выглядит современным, но интерьер сделан в стиле первой половины девятнадцатого века. Шарлотта настояла, что довезет меня до входа, чтобы мне не пришлось в своем наряде идти через весь кампус. Когда я поднимаюсь по ступеням в туфлях с благословенно низким каблуком, позаимствованных у другой высокой девушки со второго этажа «Старого Востока», мне приходится признать, что она была права. Даже на каблуках платье довольно длинное, так что мне приходится придерживать, чтобы оно не волочилось по полу.

Швейцар в черном костюме и белых перчатках приветствует меня, и улыбка освещает его рыжевато-коричневое лицо. Когда я прохожу в дверь, он шепчет:

– Отлично, сестра.

Я улыбаюсь в ответ. Это как раз те ободряющие слова, которые были мне нужны, чтобы пересечь изысканный холл, высоко держа голову, и пройти через широкие двойные двери, ведущие в танцевальный зал.

Танцевальный зал клуба выглядит весьма впечатляюще: вдоль дальней стены панорамные окна, в одном конце танцпол и стена, в другом – круглые столики, накрытые белыми скатертями. На сцене