Мое! - Роберт Маккаммон

Рука Диди поднялась, как умирающая птица, и уцепилась за свитер Лауры, украденный в магазине.

Губы Диди зашевелились. Вырвался тихий стон, быстро унесенный ветром. Лаура увидела, что другая рука Диди подергивается, стискивает карман ее джинсов. В глазах, огромных от боли глазах, Диди была какая-то мысль — что-то, что она хотела, чтобы Лаура поняла. Пальцы Диди продолжали цепляться за карман с судорожной силой.

Карман. Что-то в кармане у Диди.

Лаура осторожно запустила в него руку. Нащупала ключи от машины и сложенный лист бумаги и вытащила их наружу. Развернув бумажку, она увидела треснутый колокол, знак «Либерти Мотор Лодж». В свете отдаленных огней «Сильвер Клауд» она прочла имена троих мужчин, написанные на этой бумажке поверх «улыбки».

Диди подтянула ее поближе, и Лаура наклонила голову.

— Помни, — прошептала Диди. — Он… и мой тоже.

Рука Диди отпустила свитер Лауры.

Лаура стояла на коленях в снегу рядом со своей сестрой. Наконец она подняла голову и поглядела на дорогу.

Мэри Террор не было.

Прошло, быть может, две минуты. Лаура поняла, что Диди больше не дышит. Ее глаза запорашивало снегом, и Лаура их закрыла. Это нетрудно было сделать.

Где-то звонили колокола свободы.

Лаура положила бумажку в карман и встала, держа в руке пистолет и ключи от машины. Лед намерз у нее на лице полосками, но в сердце бушевал ад. Она трудным шагом пошла прочь от мертвой женщины, вслед за живым мертвецом, который завладел ее ребенком. Ее хлестал ветер, пытался сбить с ног, плевал снегом в лицо, выдергивал волосы.

Они пошла быстрее, проталкиваясь сквозь снег, как упрямый паровоз. В следующий момент она собрала в себе все, что еще могло придавать силу, и побежала Снег ухватил ее за лодыжки, дернул, и она растянулась. Боль пронзила сломанную руку, болтались размотанные бинты. Лаура опять встала, свежие слезы текли по ее лицу. Некому больше слышать ее плач. Ее спутницей теперь была только мука.

Она продолжала идти, пропахивая снег, как плуг, дрожа всем телом, джинсы, лицо и свитер промокли, волосы поседели не по годам и новые морщины залегли в углах глаз.

Она шла вперед, потому что не было пути назад.

Лаура прошла заснеженное поле и Сад Динозавров, где доисторические твари застыли навсегда, и пошла вниз по дороге к машине, которая понесет дальше одинокого путника.

Глава 5

БИТВА С ФУРИЯМИ

В тепле «чероки» мочевой пузырь Мэри не выдержал.

Мокрое и горячее пропитало сиденье под ее бедрами. Единственная вертелась мысль, мысль о песне из погребов ее памяти: «Парк Макартура», и о тепле текущего вниз зеленого потока. Она подала «чероки» задним ходом вниз по горной дороге, колеса виляли. К рукам возвращалась чувствительность, их кололо тысячами горячих иголок. Лицо горело, будто с него содрали несколько слоев кожи, и кровь на джинсах обледенела блестящей коростой. Правая рука была измазана алым, пальцы дергались в танце поврежденных нервов. Барабанщик все плакал, но пусть себе: он жив, и он принадлежит ей.

«чероки» зацепил хвостом одну из брошенных у дороги машин. Она выровняла его, и тут же взвизгнул металл, когда «чероки» вильнул вправо и зацепил большой семейный автомобиль. Она доехала до конца дороги и повернула на восьмидесятую трассу, обогреватель жужжал, но холод еще глубоко сидел у нее в легких. Она нашла знак, указывающий на западное направление восьмидесятого шоссе, и повернула на въездной подъем, и снег закручивался перед ее фарами, как подводный ил. Дорогу ей перегораживал другой большой полыхающий знак: СТОП! ДОРОГА ЗАКРЫТА. Но на этот раз легавой машины не было, и Мэри провела «чероки» сквозь снег по правой обочине и опять выскочила на въезд.

На восьмидесятое шоссе вел длинный, скользкий от снега поворот, который Мэри прошла ползком. А затем она оказалась на шоссе, а легавая машина у выезда на Макфадден осталась в четверти мили позади. Мэри дала скорости медленно дорасти до сорока миль в час, шоссе под колесами уходило вверх. Снег все еще валил густо, а ветер ярился зверем. Она держала путь через Скалистые горы.

Не прошло и десяти минут от выезда Мэри на трассу, как изъеденный ржавчиной одноглазый «катлас» проделал тот же путь по повороту к выезду на шоссе и двинулся вслед за ней.

Ледяные слезы оттаивали на лице Лауры. Нервы ее натянулись, как канаты, пульс колотился бешено Она крепко вцепилась в руль одной рукой и локтем другой помогала себе его удерживать. Единственный работающий дворник издавал пронзительный визг, смахивая снег, и Лаура боялась, как бы не сгорел его привод. «Катлас» карабкался вверх, шоссе стало скользким ото льда, как натертый паркет. Она держала скорость между тридцатью и тридцатью пятью милями в час, и молилась, чтобы Мэри сохраняла бодрость и не слетела с дороги. Она знала, что Мэри сильно ранена и наполовину замерзла, как и она сама. Изувеченная рука под повязкой превратилась в распухший огонь. Тело достигло своего болевого порога и перешло его, и сейчас Лаура ехала на чистой силе воли и таблетках «блэк кэт». Она ехала вперед, потому что слезами Дэвида не вернуть, и если заползти в темный угол и закрыть глаза, это его тоже не вернет. Слишком далеко она зашла, чтобы сдаваться. Ее подруга осталась лежать в снегах. Мэри Террор ждет расплата и за этот грех.

Ветер хлестал по «катласу», кузов стонал, как человек. Лаура, не моргая, смотрела прямо вперед, в буран. Она высматривала красный свет хвостовых огней, но ничего не было впереди, кроме снега и тьмы. Дорога забиралась вправо, все еще поднимаясь. Шины заскользили на корке льда, и у Лауры сердце дало перебой, но колеса опять зацепились за шоссе. Привод дворника завизжал громче, и это напугало Лауру больше, чем лед. Если дворник полетит, она приехала, пока не кончится буран. Теперь дорога пошла под уклон и стала загибаться влево, и Лауре пришлось придавливать тормоз. Колеса снова проскальзывали, «катлас» юзом чуть не вылетел на обледеневший заградительный рельс разделительной полосы, пока Лаура снова смогла выровнять машину. На ветровое стекло ложились слои снега, казавшиеся сплошными, и снова дорога пошла на подъем. Порыв ветра ударил по «катласу» слева, как боксер на ринге, и руль задергался в сжимавшей его руке.

Она должна двигаться, даже если будет делать всего десять миль в час. Она должна двигаться, пока не перегорит привод дворника и снег не закроет стекло. Единственное в ее жизни, что имело значение, — снова взять на руки своего сына, и если ей придется, она будет биться с фуриями за каждую милю пути.

Впереди на дороге Мэри притормозила «чероки». Шоссе выровнялось, на нем намело сугробы в четыре — пять футов высотой. Ветры лупили «чероки» с обеих сторон и выли, как банши. Мэри виляла между сугробами, колеса буксовали на льду и снова находили сцепление с дорогой. Вдруг джип потерял управление и завилял, и Мэри вцепилась в руль, но ничего не могла сделать. Машина совершила медленный оборот и вмазалась в сугроб. Мэри протащила «чероки» через сугроб, напрягая мотор до предела. Еще тридцать ярдов — сугробы окружили ее со всех сторон; некоторые из них возвышались до восьми футов. Она ехала дальше, пытаясь найти среди них путь, но ей пришлось опять остановиться, потому что сугробы повсюду доходили до капота, и сквозь них было не пробиться.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});