Все волки Канорры - Виктория Угрюмова

Михаил Жванецкий

Лорд Саразин выпрямился перед огромным зеркалом и вгляделся в собственное лицо так пристально, как вглядывался бы в лицо незнакомца, про которого ему сказали, что от него зависит ни много ни мало его жизнь. Тот, в зеркале, несомненно, очень устал. Может, даже переутомился. Лорд Саразин настоятельно рекомендовал бы ему неделю-другую беззаботного отдыха и хорошего лекаря в придачу. Глаза у того, кого он так пристально разглядывал, глубоко запали, вокруг них залегли мрачные тени, а из этих синеватых провалов пугающе сверкало невыносимо ярким, каким-то черным огнем. Щеки ввалились, нос заострился, подбородок как-то выпятился вперед, скулы выделились, зубы — он покачал пальцем нижний левый клык и вздохнул — расшатались… Почему-то у них всегда расшатываются зубы и клоками вылезают волосы. Хорошо еще, этот сам лысоват и, к тому же, очень коротко стрижется, так что по нему не чересчур заметно, что с ним происходит. Хотя грех жаловаться, это тело отлично подготовлено к самым тяжелым испытаниям и сопротивляется разрушению значительно дольше и удачнее других. Со своей стороны, он делал все от него зависящее, чтобы этому телу помочь: не перегружал его без нужды, не посещал чаще необходимого, а порой даже преступно реже. По этой причине он контролировал далеко не все детали, но понимал, что должен выбирать — или тотальный контроль и постоянное присутствие, но скорая и ужасная смерть оболочки; или регулярные, но нечастые «вторжения», которые несколько ограничивают степень его влияния на происходящее, однако сохраняют оболочку в более-менее пристойном виде до нужного момента. К сожалению, это тело было сложнее заменить каким-нибудь другим, и потому он берег и щадил его, поступаясь зачастую собственными интересами. Вот и теперь стоило бы поучаствовать во встрече с королем Ройгеноном, однако он сегодня и без того достаточно долго истязал эту оболочку своими насущными делами. Но тут уж нельзя было откладывать дальше, склеп следовало посетить еще несколько дней назад, а он все оттягивал и оттягивал поездку, желая, чтобы тело поднабралось сил. Он, конечно, подпитывает его из своего источника, но эта энергия разрушительна для жалкого смертного: давая одной рукой неодолимую силу, другой он отнимает жизнь, и потому сейчас вынужден уйти…

Лорд Саразин выпрямился перед огромным зеркалом и вгляделся в собственное лицо так пристально, как вглядывался бы в лицо незнакомца, про которого ему сказали, что от него зависит ни много ни мало его жизнь. Командор рыцарей Тотиса всегда полагал себя проницательным человеком и недурным физиономистом, но то, что он видел, раздражало его своей непроницаемостью. Он не мог «прочитать» того, кто насмешливо глядел на него из серебристого сумрака, не мог угадать, что у него на уме, а — главное и самое страшное — нисколько не мог отождествить его с собою.

Тот, в зеркале, несомненно, очень устал. Может, даже переутомился. Лорд Саразин настоятельно рекомендовал бы ему неделю-другую беззаботного отдыха и хорошего лекаря в придачу. Глаза у того, кого он так пристально разглядывал, глубоко запали, вокруг них залегли мрачные тени, а из этих синеватых провалов пугающе сверкало невыносимо ярким, каким-то черным огнем. Щеки ввалились, нос заострился, подбородок как-то выпятился вперед, скулы выделились, зубы… — что-то неладное случилось и с зубами, просто он никак не мог сообразить, что именно. Но если не юлить и не тешить себя иллюзиями, а признать жуткую правду — это было вовсе не его отражение. Там в зеркале стоял кто-то другой. Не он. Не лорд Саразин, каким он знал себя предыдущие сорок восемь лет. Хуже того, он не знал еще кое-чего: например, как он очутился перед этим зеркалом, что именно в нем высматривал, что делал до того. И сколько времени снова украдено кем-то из его собственных дней. Он понятия не имел, когда провалился в это небытие, более всего пугающее отсутствием каких бы то ни было качеств. Ни болезненное, ни приятное, ни черное, ни цветное, не забытье и не сон — он просто отсутствовал, и душа его смущенно молчала, не давая никаких подсказок, а разум бился в панике.

Лорд Саразин стиснул зубы до скрежета, принуждая себя вспомнить последние осознанные минуты. Он будто бы ходил в какой-то заброшенный склеп и там будто бы стоял над чьим-то иссохшим желтым телом. Но был ли то кошмарный сон, бред больного воображения или действительное приключение, он не знал и, откровенно говоря, боялся узнать, хотя вполне отчетливо представлял себе несколько способов выяснить, что с ним происходило. Но какая-то неведомая, весьма могущественная сила запрещала ему предпринимать любые действия, способные выдать окружающим ее присутствие.

Великий Командор вовсе не был наивен или глуп. Он отлично понимал, что эти смятенные мысли, эти сомнения и колебания, казавшиеся ему прежнему признаком слабости, не могли происходить из его собственного сердца, не являлись следствием его характера, раздражали и угнетали его личность. Его приводила в ярость догадка, что некто, гораздо более могущественный, чем он может себе вообразить, управляет его сознанием, руководит всеми его действиями уже довольно долгое время, и пока что он не видит способа изменить сложившееся положение вещей. С такими проблемами следует обращаться к очень квалифицированным специалистам, вроде кассарийских некромантов или иерархов Преисподней, но лорд Саразин скорее предпочел бы однажды вовсе не вернуться в себя и раствориться бесследно в грандиозном мироздании, нежели просить помощи у своих врагов.

Великий Командор был убежден, что причиной его странного состояния вовсе не сумасшествие, и мог это доказать. Во-первых, он никогда не терял контроля над собой в чьем-либо присутствии. Он «исчезал» из собственного тела лишь в том случае, если оставался в одиночестве. Во-вторых, возвращался он тоже всегда в тишине и покое, в укромном уединенном местечке, ибо тот, кто руководил его действиями, берег его репутацию и собственную тайну. Он всегда заботился о том, чтобы отвести Саразина либо в его личные покои, либо в кабинет, либо в парк замка и непременно приказывал устами командора, чтобы его не беспокоили ни под каким предлогом ближайшие несколько часов. И даже если небо упадет на землю, то с этой новостью следует отправляться к старшим магистрам, а они уж пускай принимают меры. И потому у лорда Саразина всегда имелось в запасе довольно времени, чтобы осознать случившееся и составить план действий, чтобы не выдать себя нечаянным словом или нелепым поступком. Так что ему было выгоднее скрывать свое странное состояние от посторонних, которые ни о чем не догадывались, нежели признаться, демонстрируя явное умопомешательство, ведь ему пришлось бы рассказывать о вещах столь сокровенных и столь непонятных тем, кто не испытал этого на собственной шкуре. Он вовсе не желал такого оборота событий, особенно накануне грандиозного похода против Тиронги. Нет, только не сейчас, не сейчас, когда так близок миг триумфа.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});