Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1 - Александр Дюма

– Да, и вы не могли еще позабыть о ней, так как сделали это не далее как сегодня.

– Как же звали вашего друга?

– Д’Эмери.

– Но ведь это один из казненных!

– Да, одна из жертв… Итак, господин д’Артаньян, в память услуги, оказанной вами Д’Эмери, прошу принять от меня этот перстень. Сделайте это из чувства расположения ко мне.

– Но, монсеньор…

– Примите, примите его, прошу вас. Сегодня у меня день глубокой печали… Позже, быть может, вы все узнаете. Сегодня я потерял друга и стараюсь найти нового.

– Но, господин Фуке…

– Прощайте, господин д’Артаньян, или, лучше сказать, до свидания! – воскликнул Фуке, чувствуя, что его сердце разрывается от скорби.

С этими словами министр вышел из кабинета, оставив д’Артаньяна с двадцатью тысячами ливров и с перстнем в руке.

– Гм! – в мрачном раздумье произнес мушкетер. – Ничего не могу понять… Одно могу сказать: это благородный человек… Пойду-ка теперь к Кольберу… Может быть, он объяснит мне что-нибудь.

И он направился выходу.

XVI. Какую существенную разницу нашел д’Артаньян между монсеньором суперинтендантом и господином интендантом

Кольбер жил на улице Нев-де-Пти-Шан, в доме, принадлежавшем Ботрю. Крепкие ноги д’Артаньяна донесли его туда в какие-нибудь четверть часа.

Когда д’Артаньян пришел к новому фавориту, весь двор его дома был полон стрелков и полицейских, собравшихся, чтобы принести ему свои поздравления или извинения, смотря по тому, будет ли он их хвалить или бранить.

Льстивость у подобных людей – такой же инстинкт, как чутье у животных. Они отлично понимали, что доставят удовольствие Кольберу, рассказав, какую роль играло его имя в недавних уличных беспорядках.

Д’Артаньян попал как раз в тот момент, когда начальник конвоя докладывал Кольберу. Не замеченный последним, мушкетер стал позади стрелков, у самых дверей.

Несмотря на нежелание Кольбера, мрачно хмурившего свои густые брови, офицер отвел его в сторону, говоря:

– Если вы задумали, сударь, чтобы народ сам совершил суд над изменниками, вам следовало предупредить нас. При всем нашем стремлении угодить вам и не действовать наперекор вашим планам, мы должны были исполнить отданный приказ.

– Трижды дурак! – вскричал Кольбер в бешенстве, встряхивая своими густыми, как грива, черными волосами. – Что за вздор вы мелете! По-вашему, я хотел устроить бунт? Да вы пьяны или с ума сошли?

– Но, сударь, ведь они кричали: «Да здравствует Кольбер!» – возразил начальник конвоя в сильном смущении.

– Какая-нибудь горсточка бунтарей…

– Нет, сударь, вся площадь.

– Неужели народ в самом деле кричал: «Да здравствует Кольбер!»? – спросил интендант, просветлев. – Уверены ли вы в том, что говорите?

– Крики были такие, что глухой услышал бы.

– И это действительно кричал народ, самый настоящий народ?

– Конечно, сударь, этот-то настоящий народ и поколотил нас.

– Очень хорошо, – произнес Кольбер, всецело занятый своими мыслями. – Так вы полагаете, что сжечь осужденных было желанием народа?

– О да, конечно.

– Это – дело другое… Вы дали хороший отпор?..

– Мы потеряли трех человек.

– Но, надеюсь, вы никого не убили?

– На месте осталось несколько убитых бунтарей, и между ними один человек не простой…

– Кто это?

– Некто Менвиль, за которым уже давно следила полиция.

– Менвиль! – вскричал Кольбер. – Не тот ли, что убил на улице Юшет человека, требовавшего жирного цыпленка?

– Он самый, сударь.

– И этот Менвиль тоже кричал: «Да здравствует Кольбер!»?

– Кричал, и даже громче всех, как бешеный.

Лицо Кольбера снова омрачилось и приняло озабоченное выражение; осветившее было его сияние горделивой радости сразу погасло.

– Так что же вы говорите, – разочарованно произнес он, – что почин в этом деле шел от народа? Менвиль был моим врагом; он отлично знал, что рано или поздно я непременно повешу его. Он – один из наемников аббата Фуке… Все это было, несомненно, подстроено самим Фуке, ведь казненные – друзья его детства!

«Вот как! – подумал д’Артаньян. – Теперь мне все ясно. И все-таки Фуке, что бы о нем ни говорили, – благородный человек».

– Уверены ли вы, что Менвиль убит? – спросил Кольбер офицера.

Тут д’Артаньян решил, что ему пора вмешаться в разговор, и выступил вперед.

– Да, он убит, господин Кольбер, – сказал он.

– Ах, это вы, сударь? – произнес Кольбер.

– Он убит мной! – непринужденно ответил мушкетер. – Я полагал, что Менвиль ваш отъявленный враг.

– Не мой, а короля, – возразил Кольбер.

«Скотина! – подумал д’Артаньян. – Ты вздумал еще лицемерить со мной!»

– Я очень счастлив, что мог оказать королю такую услугу, – произнес он вслух. – Не возьметесь ли вы довести это до сведения его величества, господин интендант?

– Прошу вас, сударь, определить точнее: что за поручение вы мне даете и что именно должен я передать королю? – отвечал Кольбер язвительным тоном, в котором явственно прозвучала неприязнь.

– Я не даю вам никакого поручения, – возразил д’Артаньян со спокойствием, никогда не покидающим насмешников. – Я думал, что вас не затруднит доложить его величеству, что я, попав случайно на Гревскую площадь, расправился с Менвилем и водворил должный порядок.

Кольбер широко открыл глаза и вопросительно взглянул на начальника конвоя.

– Да, верно, – подтвердил тот. – Этот господин оказался нашим спасителем.

– Что же вы сразу не сказали, что пришли сюда сообщить об этом? – сказал Кольбер мушкетеру с досадой. – Все объяснилось бы, и вам же было бы лучше.

– Вы ошибаетесь, господин интендант, я пришел сюда совсем не для этого.

– Однако вы совершили настоящий подвиг.

– О, – небрежно произнес мушкетер, – я привык к этому.

– Так чему же я обязан честью вашего посещения?

– Король приказал мне явиться к вам.

– А, значит, вы явились за деньгами? – сказал Кольбер сухо, увидев, что д’Артаньян достает из кармана какую-то бумагу.

– Совершенно верно, сударь.

– Потрудитесь подождать, пока начальник конвоя закончит свой доклад.

Д’Артаньян весьма дерзко повернулся на каблуках, отвесил Кольберу почти шутовской поклон и быстро направился к двери.

Такая решимость очень удивила Кольбера. Он привык, что военные, обычно крайне нуждавшиеся в деньгах, проявляли неистощимое терпение, приходя к нему.

А что, если мушкетер вздумает отправиться к королю и пожалуется на плохой прием, оказанный ему казначеем, или расскажет о своих подвигах? Об этом стоило поразмыслить. Во всяком случае, в данный момент не следовало раздражать д’Артаньяна отказом, безразлично, пришел ли он от имени короля или по собственному почину. Мушкетер оказал королю очень большую услугу, и так недавно, что ее не могли еще забыть.