Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

друга, берут на слабо.

– Здорово! – засмеялся Гольцев. – А после того раза они ещё приезжали?

– Да, привезли работника на обследование и лечение.

– И что у парня?

– Они боялись туберкулёза, я, кстати, тоже. Высокий, измождённый, кашель, одышка… Но оказалось не так страшно. Процесса нет. Плеврит. Хронический плеврит травматического происхождения. А на языке бывших рабов «отбитая дыхалка».

– Это его Трейси так отделал?

– Да ну тебя, Коля, повёз бы он его тогда к врачу?! – возмутилась Шурочка. – Сам подумай.

– Этот работник цветной?

– Да, Костя. Негр. Сейчас… да, Левине.

– Ага. Поговорить любит?

– Нет, – Аристов немного насмешливо улыбнулся. – Как раз нет. О себе рассказывает, вернее, отвечает на вопросы о здоровье. Ему тридцать лет, где-то с десяти, а может, и чуть раньше был у хозяев. В основном, домашним рабом, то есть работал по дому, и последние два года перед освобождением дворовым в имении. Зимой, в период, как все здесь говорят, заварухи голодал, его избивали, причём били в основном бывшие же рабы. У него развивалась дистрофия. Где-то с марта он в имении Бредли. Ему давали работу по силам и кормили. А вообще-то он на контракте.

– Бредли нанял больного?!

– Получается так. Интересно, но Левине избегает называть их по именам. Говорит «он», а если об обоих, то «они».

– Действительно, интересно, – кивнул Гольцев.

– И что же? – подался вперёд Новиков. – Забит, запуган, так?

– Я бы не сказал, – задумчиво возразил Аристов. – Тихий, да, но это уже характер. Молчаливый. А теперь держитесь. Грамотный.

– Негр?!

– Раб?!

Удивился и Бурлаков.

– По законам Империи обучение раба грамоте преступно. Обучивший подлежал помещению в лагерь, а раб уничтожался. Бредли знает?

– Возможно, – пожал плечами Аристов. – Я не спрашивал. Бредли оплатил обследование, месяц стационара, процедуры, усиленное питание… всё, что нужно. И еще, похоже, самому Левине оставил деньги. Фредди сходил в общежитие, поговорил с нашими… работниками. Попросил морально поддержать парня.

– Ни……… себе! – выдохнул Гольцев.

Шурочка укоризненно посмотрела на него, но промолчала. Остальные явно высказались не слабее, но про себя.

– Во-во, – кивнул Аристов. – Даже наши парни пришли от этого в лёгкое обалдение. Они попробовали попугать Фредди, зажали его в кольцо и были потрясены его выдержкой. Как мне его охарактеризовали: «беляк, а мужик стоящий».

– Да, такая характеристика… – покачал головой Спиноза.

– Кстати, – улыбнулся Старцев, – цветные пастухи на перегоне прозвали Фредди «грамотный и не сволочь».

– Ого! – вырвалось у Гольцева. – Это надо заслужить.

– Да, – кивнул Новиков. – Я тоже это ещё в Мышеловке слышал. И он же председатель ковбойского суда чести.

Гольцев задумчиво оглядел бутерброд и откусил сразу половину.

– Саша, ешь спокойно, я тебе ещё положу, – Шурочка оглядела тарелки мужчин. – Что ж, Фредди личность примечательная, кто бы спорил. Кстати, с его профессией киллера плохо сочетается. Юра, а ещё что интересно у тебя есть?

– О Левине? Да главное я сказал.

– А со здоровьем у Бредли с Трейси как? – улыбнулась Шурочка. – Чтоб ты да не осмотрел их, в жизни не поверю.

– И не надо, Шурочка. Осмотрел, конечно. Оба практически здоровы. У Фредди есть старые дырки, все заделаны весьма квалифицированно. А у Джонатана ни одного шрама.

– В него что, не стреляли? – удивился Золотарёв.

– Значит, не попадали, – справился наконец с бутербродом Гольцев.

– Думаю, Фредди их заранее отстреливал, – засмеялся Спиноза. – Но в целом интересно. Очень интересно. Спасибо, Юра.

– На здоровье, – хмыкнул Аристов.

– Интересно было бы на них посмотреть в домашней, так сказать, обстановке, – улыбнулась Шурочка.

Старцев пожал плечами.

– В принципе ничего особо выдающегося. Обычные люди.

– Ты был у Бредли в имении?

– Да, заезжал, – Старцев решил не распространяться о цели своего визита и поэтому стал рассказывать: – Бредли купил это имение ещё в январе, на одном из первых наших аукционов, это вы знаете, разрушенным, в полном развале. И многое успел. Протащил меня по всем постройкам, показал, похвастался… Ну, что? Он и здесь оригинален. Хозяйственные все постройки, сараи там, загоны, конюшня, скотная, птичник, кладовки… всё в полном и почти образцовом порядке. Дыры залатаны, окна вставлены, двери навешены. А Большой Дом, это…

– Знаем, Гена, не надо.

– Ну, так что с ним? Не приступали?

– Более того. Его разбирают, используя как строительный материал для всего остального. В ход идёт буквально всё. Ну, – Старцев улыбнулся. – Ну, например, тщательно собраны все осколки стекла и фарфора, до мельчайших!

– Зачем?!

– Крупные осколки оконного стекла на окна и пошли, а всю мелочь смешали с цементом и этой смесью обмазаны птичник и кладовки, прежде всего продуктовые. Как мне объяснили, чтоб крысы не наглели.

– Остроумно, – засмеялся Бурлаков.

– Да, – кивнул Старцев. – Естественно, меня интересовали отношения с работниками. В принципе, там работали наши комиссии, как и везде. Так что ничего особо нового я не увидел. Кроме одной детали.

– Ну?

– Ну, Ген, давай!

– По имению бегают пятеро негритят от пяти до десяти лет. Их ни одна комиссия не видела и по документам там детей ни у кого не было. Похоже, они прятались, или, что точнее, их прятали. Мне сказали, что они в имении с весны. Говоря по-ковбойски, – Старцев перешёл на английский, – приблудились.

– Как?

– Чьи они?

– Мне сказали, что ничьи. И спросили моего совета, что с ними делать.

– И что ты сказал?

– То, что есть. Безнадзорные дети моложе двенадцати лет должны быть в приюте. Альтернатива – усыновление.

– Ну, и что?

– Вариант приюта не понравился. Особенно Фредди.

– Я перебью, Гена, – вмешался Аристов. – У нас есть отличный психолог, работает со всеми бывшими рабами. Так вот он говорит, что у этого Левине в имении остался сын, восьмилетний, и он сильно переживает, как бы сын не забыл его, потому что они, цитирую, вместе всего два дня были.

– Значит, разобрали малышню по семьям, – кивнул Старцев. – Так вот, всю весну и лето их кормили и одевали. Одеты чисто, во всё целое, щекастые, сытые… Причём сам Бредли любит рассуждать о выгоде и невыгоде.

– Благотворительностью не занимаюсь, – Аристов попытался передать интонацию Джонатана.

– Во-во, – закивал Старцев. – Его любимая фраза.

– Ещё что, Гена?

– Интересно, давай.

– Ну что. Меня накормили ленчем и обедом, напоили коктейлями.

– И где была трапеза?

– В их домике. Понимаете, есть там маленький домик. По моим прикидкам, на две комнаты. Там они и живут. А у остальных… комнаты в рабском бараке, выгородки, по-местному.

– Понятно, – кивнул Гольцев.

– А угощали тебя чем?

– Замечательно угощали, – рассмеялся Старцев. – На ленч были обычная простая каша, пресные лепёшки и обычный кофе. А к лепёшкам… паштет из гусиной печёнки, хорошие шпроты, пикантная телятина в желе, что-то остро-маринованное… Всё из консервных банок.

– Однако! – протянул Золотарёв. – Совсем интересно.