Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе - Лев Рэмович Вершинин

болгарских товарищей на мирную борьбу за «восстановление конституционных свобод» и «правосудие, а не классовую месть» мгновенно расценили как «отход от пролетарского дела под фактически неклассовыми лозунгами».

Все соображения о том, что людям на месте лучше видно, все сомнения и вопросы Коларова отметались с ходу. «Балканы являются перспективным очагом мировой революции, — витийствовал Карл Радек 23 июня на расширенном заседании ИККИ. — Каждая массовая партия обязана рисковать и бороться даже под страхом поражения. Даже если она будет разбита [...] она покажет трудящимся массам, что является центром борьбы, вокруг которого они могут объединиться».

С ним полностью соглашался и всемогущий Григорий Зиновьев, пророчествуя, что «негативные уроки болгарского опыта приведут к повторению болгарских ошибок», и вообще, «Рурские события означают скорый приход всеевропейской революции! Необходимо изменить психологию наших партий, пробудить в них волю к власти... [...] Следует понять, что историческое назначение нашего класса в том, чтобы завоевать политическую власть и взять судьбу мира в свои руки».

Короче говоря, московские товарищи пришли к выводу, что товарищи на местах, вступив на скользкую дорожку ревизионизма, дезориентируют готовые восстать массы, и с такой идеей вышли на Совнарком, где тов. Троцкий, в Рурские события тоже веривший, пошел другу Григорию навстречу, а прочие товарищи возражать не стали. И в июле — в связи с гибелью одного из сотрудников советского торгпредства в Плевене, где бедолага вмешался в уличные бои (при том, что София за этот трагический инцидент уже официально извинилась), — СССР разорвал дипломатические отношения с Болгарией.

Теперь стесняться было нечего. Выпустили особое — напрямую, через голову ЦК БКП — «Воззвание к рабочим и крестьянам Болгарии» с призывом не ждать указаний от «слабых и нерешительных руководителей, но самостоятельно подниматься на борьбу против правительства, совершившего белогвардейский переворот». И в Вену, Бухарест, Софию легально и нелегально поехали агенты Коминтерна, что в те годы было покруче всякого ГПУ, — опытные, теоретически подкованные, абсолютно бесстрашные, многие с длиннющим стажем дореволюционных конспираций. Тягаться с ними болгарским коммунистам было не по плечу и не по чину.

«Здесь, — отчитывался самый видный из них, Николай Милютин, — с коммунистической партией дела у нас, по-видимому, очень плохи. ЦК партии и лично Кабакчиев упорствуют на своей оппортунистической позиции. [...] Сплошное примиренчество, курс на создание парламентской оппозиции белогвардейскому правительству, фактически отказ от захвата власти. Вопрос о захвате власти игнорируется под разными предлогами».

Но вместе с тем говорилось, что «время еще не упущено. Революционное движение в стране есть. Сознательные, готовые к битве товарищи есть, особенно среди военного крыла. Правительство крайне непрочно... [...] При таких условиях переворот и образование рабоче-крестьянского правительства возможны».

НАДО, ГАНЮ, НАДО...

В итоге кураторы все-таки передавили. Колеблющихся интеллигентов просто оттеснили в кювет, с какого-то момента встречи и переговоры шли уже не с членами ЦК, а с лидерами практически автономной Боевой организации — бывшими военными, прошедшими Великую войну и войну в Венгрии, а те полностью соглашались с Москвой, что бить надо прямо сейчас.

Правда, вовсе без мнения признанных политических лидеров было никак, но этот вопрос тов. Зиновьев решил достаточно быстро: вскоре свою точку зрения резко изменил, отказавшись от «примиренчества», авторитетный и очень опытный Васил Коларов — в понимании рядовых партийцев фигура никак не меньше, а то и крупнее «оппортуниста» Христо Кабакчиева.

Объяснять причину такого поворота шеф болгарской секции Коминтерна не стал, разве что позже, уже под конец года, обмолвился, что-де «есть документы, которые будут опубликованы только после мировой революции, до тех пор их нельзя обнародовать». А поскольку один в поле не воин, в напарники ему дали еще одного надежного товарища — молодого, но многим известного Георгия Димитрова, тоже только что «примиренца», но тоже после личной беседы с Григорием Евсеевичем решившего, что ничего важнее восстания для БКП нет и быть не может. Этот и на документы не ссылался, просто переобулся на ходу; в практически агиографической литературе, посвященной его персоне, смена курса объясняется «острым умом, принявшим единственно правильное решение», но лично мне сдается, что не шибко грамотный и, по оценке Коларова, «склонный к простым решениям и управляемый» профсоюзный лидер просто учуял реальную возможность впрыгнуть в лифт, уносящий на самые верха.

Впрочем, надо сказать, был у лидеров Коминтерна и козырь, позволяющий ломать упорство осторожных. Агенты ГПУ в Праге, внимательно следившие за деятельностью Райко Даскалова, очень успешно организовывавшего Резистанс, сообщили, что у него появились и деньги, и оружие, и связь с «земледельческим» подпольем в Болгарии. Факт подтвердило и советское полпредство в Вене: дескать, эмиссары БЗНС предлагают «тесное сотрудничество с коммунистами и коалиционное правительство после свержения монархии».

А кроме того, вышли на связь с Москвой и македонцы — в обоих вариантах (и «федералисты» — давно уже «левые», и «автономисты»), предлагая дружить и намекая, что очень скоро «третья сестрица» полыхнет. Зная болгарские порядки и характер македонцев, мало кто сомневался, что так оно и будет, и получалось, что промедление смерти подобно, потому что если БЗНС и четники начнут сами, а БКП останется в стороне или примкнет позже, то и тортик поделят без нее, в крайнем случае кинув малюсенький ломтик.

То есть давили с умом, упирая на то, что если коммунисты прощелкают клювом, то останутся на обочине, а вот если начнут сами, перехватив инициативу и предложив массам свои лозунги, да еще и сформируют свое руководство событиями, тогда «земледельцам» и «македонцам», наоборот, придется довольствоваться ролью союзников, как когда-то в России «левым эсерам» при большевиках.

В ситуации, когда в партийных ячейках чесали репы, кому верить, Христо или Василу, а в Боевой организации упирали на то, что люди рвутся в бой и лучше возглавить, чем допустить самовольный взрыв, упираться рогом тов. Кабакчиеву и другим «умеренным» товарищам становилось всё тяжелее, — и 17 августа ЦК наконец капитулировал.

Как там и что происходило, неведомо даже профессионалам (никаких документов этого заседания не сохранилось, участники позже путались в показаниях), но факт есть факт: все предыдущие решения дезавуировались. Главной задачей БКП было названо «вооруженное восстание, борьба до конца против правительства Цанкова, в рядах единого фронта с БЗНС, с соцпартией и с другими организациями рабочих и мелкособственнических масс вплоть до создания рабоче-крестьянского правительства».

Назад хода не было. Агенты Коминтерна, с чувством исполненного долга отрапортовав ИККИ, что дело сделано, вместе с товарищами из Боевой организации приступили к практической деятельности, и даже тот факт, что 26 августа в Праге убили Райко Даскалова, после чего всё созданное им рухнуло, никакой