Сын графа Монте-Кристо - Александр Лермин

— Не раздражайте себя, Дженни! Вы знаете, что я всегда буду повиноваться вам во всем…

— Да, я это знаю. Простите меня — я говорила с вами резко и грубо, но вам известно, как я глубоко страдаю!

Он встал, она же простонала:

— О, почему меня не сожгло это пламя? Тогда настал бы конец всем моим мучениям!

Дженни прислонилась к стене, закрыла лицо руками и зарыдала.

У Маслэна тоже на глазах появились слезы.

Засунув руку за сорочку, он, заглушая жгучую боль, ногтями раздирал себе грудь. Маслэн любил эту чудную красавицу, которая изнемогала под бременем тайного горя. И вместе с тем он не мог утешить ее.

— Дженни… мадемуазель Дженни! Что с вами? Что случилось? Может быть, кто-нибудь вас обидел или оскорбил?

Последние слова он произнес, возвысив голос, и в его глазах сверкнула молния.

— Нет, — прошептала Дженни.

— В таком случае вы просто испугались падения свечи… ради Бога, успокойтесь, я знаю, что вас томят тяжелые и мрачные мысли… Но вы молоды, рождены для счастья! Забудьте прошлое, это необходимо, я прошу вас!

Дженни немного оправилась и смахнула с глаз слезы.

— Да, да… вы правы… я забуду, я должна забыть! Буду благоразумной, простите меня!

Она протянула ему руку. Маслэн отступил.

— Отдохните,— сказал он,— мы завтра поговорим обо всем. Вы знаете, насколько я предан вам…

— О да, знаю! До завтра. Я очень устала.

Управляющий вышел из комнаты и поднялся на верхний этаж. Он жил в мансарде, под самой крышей. Обстановка мансарды была самая скудная: железная кровать, стол, стул и чемодан, запертый надежным замком.

Войдя, Маслэн запер за собой дверь. Затем он опустился на стул и задумался. Но вдруг, вскочив, ударил кулаком о стол:

— Как же быть? Что предпринять?

Постояв с минуту в тяжелом раздумье, он вынул из кармана связку ключей и открыл чемодан. Там лежало платье и белье, а под ними — мешок и портфель.

Управляющий встряхнул мешок в руке, пожал плечами, развязал его и достал оттуда десяток луидоров, из портфеля — три стофранковых билета.

— И это все,— сказал он с горькой улыбкой.— А завтра нам надо уплатить пятьсот франков! Что с нами будет?… Что ожидает ее? Я бессилен… Бедная Дженни! С какой радостью отдал бы я жизнь за одну только ее улыбку! Впрочем, с ее талантом и красотой, если бы она только захотела… Но ей во всем мешает ее прошлое, созданное мною, и которое она не может забыть! Но я не хочу, чтобы она была несчастлива, не хочу, чтобы она умерла!

Он машинально пересчитывал луидоры и вдруг вздрогнул. Где-то раздался стук.

Управляющий поспешно бросил мешок и портфель в чемодан, запер его, подошел к двери и отворил ее настежь. На темной лестнице было пусто.

— Кто там? — вполголоса спросил Маслэн. Ответа не было.— Мне, вероятно, послышалось,— решил управляющий.

Стук возобновился: послышались частые удары в окно. Он подошел и увидел за стеклом какую-то фигуру. Неужели это вор?

Это было немыслимо — воры никогда не извещают о своих посещениях. Впрочем, из предосторожности Маслэн снял висевший на стене револьвер и отворил окно.

— Кто там?

— Человек, пришедший к вам по делу.

— Ко мне? Но я вас не знаю.

— Неужели? Да отворите же, черт побери!

Незнакомец толчком распахнул окно и забрался в комнату. Маслэн поднял револьвер. В этот момент свет упал на лицо незнакомца, и управляющий страшно вскрикнул.

— Вы? Вы… здесь? — произнес он тоном, в котором сквозило глубокое отвращение.— Уходите отсюда немедленно или, клянусь Богом, я убью вас!

— Оставьте эти громкие, не имеющие отношения к делу фразы, милейший. Убив меня, вы сотворите великую глупость: сюда явится полицейский комиссар, который вас попросит объяснить причину вашего поступка, спросит ваше имя и фамилию. При этом на свет Божий всплывет многое… А поэтому успокойтесь, сердиться вовсе не к чему… Мне кажется, что мы сразу узнали друг друга… Старые знакомые! Вот опять нежданно-негаданно встретились! Да, не везло нам с вами, очень не везло! Ну, да что об этом толковать! Не надо только падать духом, и тогда все пойдет как по маслу!

Незнакомец сел, вынул сигару и спокойно закурил ее.

— Выслушайте меня,— сказал Маслэн.— Зачем вы явились сюда? Между нами все кончено, и мы идем разными дорогами… Вы всегда были олицетворением порока, а я стараюсь как могу исправить содеянное когда-то мною зло. Я не буду вам мешать, не мешайте и вы мне… я забыл о вашем прошлом, забудьте и вы о моем… Ваше имя Фаджиано, мое имя Маслэн… вот и все, а теперь уходите, я не задерживаю вас.

Гость расхохотался.

— Мой милый Ансельмо,— сказал он,— вам, как бывшему каторжнику, такая гордость совсем не к лицу.

Ансельмо, это был он, бешено вскрикнул и произнес:

— Вы, Бенедетто, остались таким же негодяем!

— Очень может быть,— спокойно возразил Бенедетто,— но теперь дело не в том. Садитесь и потолкуем.

— К чему? Я уже сказал вам, что забыл о вас, и…

— А если я хочу, чтобы вы, наоборот, припомнили все? — медленно и с расстановкой сказал Бенедетто.

Он встал и в упор взглянул на Ансельмо.

— Я хочу,— продолжал бывший каторжник,— чтобы ты припомнил то, что произошло в Боссюэ… И с этой целью, рискуя тем, что сверну себе шею, пришел к тебе. Мне нужен свидетель, и этот свидетель — ты!

— Но если я заговорю,— вскричал Ансельмо,— то мне угрожает эшафот…

— Не беспокойся, тебя никто не тронет… Ты, кажется, стал вполне честным человеком, и поэтому отвечай на мои вопросы: да или нет. Помнишь ли ты, что произошло в ночь на 24-е февраля 1839 года?

— И он об этом спрашивает! — прошептал Ансельмо, опустив голову на руки.

— Там, в Боссюэ,— сказал Бенедетто,— за церковью стоял домик…

— Знаю… что же дальше?

— В этом домике временно проживал человек, имевший при себе до миллиона франков. Эти деньги я прикарманил и спокойно уже уходил, но мне попался кто-то навстречу…

— О, замолчите! Если в вас осталась хотя бы искра человеческого чувства, замолчите!

Бенедетто пожал плечами и продолжал тем же тоном:

— По лестнице поднимались двое… Я притаился за дверью, держа наготове нож… И дверь отворилась… Появилась какая-то фигура, и я нанес удар! Мой нож по рукоять вонзился в чью-то грудь…

— Негодяй, ты вонзил его в грудь родной матери!

— Наконец-то припомнил,— циничным тоном сказал Бенедетто. — Да, это была моя мать, но каким образом узнал ты…

— Я встретил эту женщину на дороге… в Оллиольском ущелье.

— И она рассказала тебе свою историю… Она назвала тебе свое имя?

— Да, и взяла с меня клятву никогда и никому не называть его.