Больно берег крут - Константин Лагунов

Румарчук не появился. В товарном парке все осталось по-прежнему. Гурий был мрачен и зол. Тут появилась его статья в «Правде». «Вот почему… А я… дура ревнивая…» И открылась ему, растормошила, развеяла, и опять дохнуло праздником, снова счастье встало на пороге… Ох, как неистовствовала она, не найдя Гурия в списке награжденных нефтяников. И как же хорош, как красив и великолепен был он, ответив: «Чепуха, Ася. Не ради славы мы тут. Живы будем — добудем. И награды, и почести…» Он не пижонил, не рисовался, таков и был: сильный, гордый, неукротимый. Она любила его, гордилась им, хотела быть и любимой и нужной. Румарчук уступил с факелами, всенародно и громко признал правоту Гурия, а тот вдруг опять качнулся, и снова Асе померещилась та тень. И снова Ася кинулась на шею любимому, снова покаялась, но… Дважды в одну реку и впрямь не войти, оттого-то повторенная трагедия становится фарсом… Он улыбнулся, приласкал, но не отогнал тень Нурии, и та потащилась следом, настораживая, пугая, зля. Гурий вдруг раздвоился. Вцепясь в обе половинки, она не давала им расползтись, лихорадочно зализывала, заглаживала трещину. Но Гурий распадался, как ствол, в который вгоняли клин. Страшился, не хотел, сопротивлялся, спасался неистовой работой, лез на рожон, но…

— Где же он? — спросила Ася белесую, жаркую пустоту и замерла, ожидая ответа.

Пустота безмолвствовала.

— Странно, — продолжала Ася. — Ничего не сказал. Никаких совещаний. Мог позвонить…

И снова никакого ответа.

— Может, стряслось что. Сцепился с кем-нибудь на улице, ввязался в скандал…

И эта догадка безответно повисла в воздухе.

— Что же это? — растерянно спросила она.

Двенадцать раз пробили настенные часы.

Ася позвонила по телефону диспетчеру НПУ.

— Н-не знаю, — отозвался тот сонным голосом. — Он позвонил часа в четыре из машины, сказал: «Не теряйте, к ночи ворочусь», и все…

«Мог домой позвонить…» — полоснула обида по самому больному.

Она позвонила в гараж.

— Машина Бакутина не вернулась?

— Она с вечера тут.

— С вечера… с вечера… Тогда… — бормотала Ася, не выпуская умолкшей телефонной трубки, и набрала номер квартирного телефона бакутинского шофера.

— Виктор, извини, пожалуйста! Где Гурий Константинович?

В трубке послышалось редкое дыхание.

— Ты меня слышишь?

— Угу.

— Где он?

Трубка засопела громче, потом покашляла и, наконец, вымолвила:

— В Сарье. Срочно вызвали. Говорил, к ночи вернется.

— В Сарье? — зачем-то переспросила она и осторожно опустила трубку на рычаг.

В Сарье Ася не была, не знала, что это — старейший город Приобья, которому от роду без малого четыреста годов. Сарья была единственным в Приобье мало-мальски обустроенным, кое-как связанным с внешним миром городом, потому-то там родилась первая геологоразведочная экспедиция Западной Сибири, началась промышленная добыча сибирской нефти, поднялись первые многоэтажные дома, встали первые заводы, построили лучший на Оби речной порт и современный аэродром. И хоть по запасам разведанной нефти Турмаган вдесятеро обогнал Сарью и по добыче давно ее обошел, став признанной нефтяной столицей Сибири, все равно Сарья сохранила за собой осевое положение и возникающие вокруг экспедиции, промыслы, поселки и города тяготели к ней, как к центру. В Сарью со всех концов струились зимники, летели самолеты, плыли пароходы. Там проводились бесчисленные конференции, собрания, совещания, активы геологов, нефтяников, строителей Среднего Приобья. Летом Турмаган с Сарьей связывала Обь-матушка, зимой — неказистый, но безотказный зимник, а для тех, кто спешил, были рейсовые и внерейсовые самолеты и вертолеты, для которых триста километров — не расстояние.

Ничего этого Ася не знала и не желала знать. Ее занимал сейчас единственный вопрос: что сорвало и кинуло Гурия в Сарью? Совещания ВДРУГ не созываются, министры, начальники главков и секретари обкома ВДРУГ не появляются. ЧП? Там есть кому волноваться и переживать за ЧП…

Тут ее прямо-таки прострелила ослепительная и неотразимая догадка: «Нурия!» Потемнело в глазах. Черная, жесткая, могучая рука перехватила горло, и Ася с усилием выдохнула. «Проклятая башкирка. Подобралась-таки. Подстерегла. Выждала. Кинулась… Ох!..» И все: боль, яд, зло, — все, что долго и непрестанно копилось в глуби ущемленной, раненой души, разом плеснулось в кровь, отравив ее, взвинтило нервы, вздыбило воображение. «Негодяйка! Все время таилась рядом, кралась следом. Заманила. Зазвала. Отняла…»

Ася сорвала трубку с телефонного аппарата прямой ведомственной связи. Хриплым от напряжения голосом приказала связистке:

— Сарью. Дежурного НПУ.

Еще не придумала, что скажет этому дежурному, как в трубке послышалось:

— Сарьинское НПУ слушает. Диспетчер Волохов.

— Кгм… Хм… Вас беспокоит из Турмагана Бакутина. Скажите, он выехал в Турмаган?

— Кто?

— Бакутин. Начальник Турмаганского НПУ. Он был у вас, должен воротиться сегодня и…

— Кто спрашивает?

— Жена.

— А-а… — голос обмяк. — Я заступил на дежурство в восемь. Сами понимаете. Никого. Разыскивать поздно. Наверняка на аэродроме загорает. У нас гроза…

— Спасибо…

Так рванула оконную раму, что треснуло стекло. Высунулась в парную, застойную духоту июльской ночи. Небо над головой — светлое, в блеклых угасающих звездах. А на горизонте темнота, которую вдруг рассекла ломкая молния, долетел отдаленный глухой гул. Ей вдруг представилась крохотная крылатая машина, продирающаяся сквозь грохочущую пылающую черноту. Машину трясет, треплет, запрокидывает, опоясывает смертельными огненными витками — вот-вот перекувыркнет колесами вверх, кинет носом в невидимую землю иль расколет, развалит на куски и те провалятся в черноту кровавым жарким факелом. Сцепив зубы, Ася бормотала упоенно и мстительно:

— Вместе с ним…

— Вместе с ним…

— Вместе с ним…

Ядовитая улыбка изогнула побелевшие губы.

А чернота наплывала и наплывала на город. Скапливаясь, густела, тяжелела, подминая, спрессовывая пропитанный болотными испарениями липкий белый воздух, и тот становился удушливым.

Надвигалась гроза.

Сокрушительная.

Беспощадная.

Бесноватая и свирепая июльская гроза…