Письмо живым людям - Вячеслав Рыбаков

— Я маркшейдеру сказал, — вдруг выдохнул напарник, скосив на профессора белые глаза. — Маркшейдеру. А его взяли, вы же знаете, его взяли! Если он там обо мне скажет… ведь с их точки зрения я паникер и клеветник, и все. Я каждую секунду жду, что за мной придут.

— Ну чего вы так боитесь? — мягко, успокаивающе проговорил профессор и тронул напарника за плечо. — Подумайте, что вам — после всего этого — могут еще сделать?

— О, вы не знаете! — исступленно зашептал напарник. — Мы здесь даже не представляем, что они нам могут — там! — сделать.

Могут! Могут!! Они все могут!

Хлипкий кашель вяло встряхнулся неподалеку. Ему ответили из темной глубины, и минуты три взад-вперед летали ломкие, как сухие листья, хлопья звука.

— Завтра еженедельный обход, — задумчиво сказал профессор. — Можно попытаться переговорить с техническим директором прямо здесь.

Напарник только плотнее закутался в пальто.

— Это единственный шанс. Хотите, я попробую?

Напарник напрягся, но тут же обмяк.

— Нет, — с сожалением сказал он. — Вы не специалист… — Его вдруг заколотило. — Умоляю, нет! Вас спросят, откуда вы это взяли, и все равно, все равно выйдут на меня! — Вдруг он будто что-то вспомнил. С недоверием, как на сумасшедшего, уставился он на профессора. — Погодите. Что вы мне голову-то морочите. Какое, к черту, завтра. Сегодня бы пережить! Вы разве не знаете, что завтра… — Его глаза вдруг съехали куда-то в сторону, дыхание стало рваться. — Я так и знал. Он рассказал им.

Профессор обернулся. Из глубины штольни, постепенно заслоняя горящие у шлюза огни, постепенно прорисовываясь сквозь переливы мути, постепенно вырастая, шагали, клацая в тиши перерыва сапогами по бетонным шпалам, два стражника в респираторах. Напарник вскочил, метнулся прочь.

— Я ничего не гово!.. — Взрыв кашля переломил его с треском, захлебываясь, пытаясь что-то кричать, на подламывающихся ногах он засеменил слепым зигзагом, едва не падая через серые мешки безучастно лежащих людей, — словно бы там, совсем близко, не ждал его тупик.

А это шли не за ним.

— …Нет, — сказал профессор.

— Вы губите общину. Я уважаю ваши взгляды, но они несколько устарели. Я же не предлагаю вам работать на оборону… то есть я предлагаю вам работать именно на оборону, в самом чистом, первозданном смысле этого слова! Я прошу вас спасти нас всех!

Профессор молчал.

Начальник спецслужбы поднялся и не спеша подошел к прозрачной перегородке, наглухо отделявшей его от профессора. Оперся на нее обеими ладонями.

— Я понимаю вас, поверьте, — снова прозвучало из-под потолка. — Глупо отрицать, что администрацией допущен ряд серьезных просчетов, что доверие к ней широких масс выжившего населения в значительной степени подорвано. Глупо и недостойно. Но вы же интеллигентный человек, умница… в сущности — цвет нации, представитель ее истинного авангарда. Авангарда духа. Вы-то должны понимать, что не допускает просчетов лишь тот, кто ничего не делает. А мы делали и делаем очень много. И могли бы делать еще больше — чего бы мы только не сделали! — если бы удалось вновь спаять нацию в единый, четко функционирующий монолит! Мы должны быть вместе! Плечом к плечу! Ведь мы же все в одинаковом положении, в одинаковой опасности. Кому, как не вам, взять на себя благороднейшую задачу восстановления единства!

Профессор молчал.

— Хорошо, — сдерживаясь, сказал начальник спецслужбы и даже пристукнул ладонями по прозрачной толстой стене — микрофоны донесли до профессора отдаленный двойной хлопок. — Это все мораль, — начальник спецслужбы сделал отстраняющий жест, — это все мораль. В своем озлоблении, в своей, что греха таить, интеллигентской заносчивости вы можете даже счесть это демагогией. Но когда перекрытия над убежищем будут взломаны испепеляющим лучом, — он поднял руку, указывая вверх, — и расплавленный металл хлынет на голову вам и вашей супруге, — это будет уже не демагогия! А катастрофа! Которую вы могли бы предотвратить — и не предотвратили, руководствуясь сомнительными вашими принципами, хорошими для послеобеденной беседы, но плохими для борьбы!

Профессор молчал.

— С другой стороны, — сменив тон, сказал начальник спецслужбы, — зная вас, я могу представить себе, как привязались вы и ваша супруга к тому странному мальчугану, который жил у вас несколько месяцев. У меня у самого трое детей, все они со мной здесь, младшему нет еще и пяти — я прекрасно понимаю, как близки становятся малыши. Особенно когда долго болеют. В пустыне вы наверняка встретите вашего приемного сынишку… потолкуете с ним… может, и он будет рад вас видеть.

— Вы неверно поняли меня, — произнес вдруг профессор. Начальник спецслужбы встрепенулся. — Я отклонил ваше предложение вовсе не по каким-либо принципиальным соображениям. Я не могу оставить жену.

— Мы переведем ее сюда! — облегченно воскликнул начальник спецслужбы. — Она дождется вас здесь, в отдельной, комфортабельной секции!

— Я не могу ее покинуть, — поколебавшись, признался профессор. — Сегодня день ее рождения.

— Это несерьезно! Это мальчишество, профессор! Из-за семейного торжества! Вы прекрасно отметите его завтра или послезавтра, и, смею вас уверить, праздник ваш только выиграет, если вы и ваша супруга будете знать, что вы в безопасности и угроза удара ликвидирована. И не кем-нибудь, а именно вами! С нашей же стороны я обещаю вам искреннюю признательность, участие в подготовке праздника — вина, консервированные фрукты, закуски… музыка… Ваша супруга, кажется, ведь очень любит музыку?

— Нет-нет, благодарю вас. Мы никогда не переносим этого праздника. Плохая примета, простите.

— Что ж, — холодно сказал начальник спецслужбы. — Возвращайтесь к себе… веселитесь… если уверены, что угрызения совести и страх ежеминутно вероятной катастрофы не подпортят вам праздничного настроения. — Профессор повернулся к двери, где его ждал конвоир в гермокостюме. — И все-таки, профессор. Давайте договоримся так. Возвращайтесь к себе. Расскажите супруге о нашей беседе. Посоветуйтесь. Я уверен, что, как ни тяжело это будет для любящей женщины, она примет мою сторону. — Профессор чуть пожал плечами, стоя вполоборота к выходу. Конвоир нетерпеливо похлопывал затянутой в пластик ладонью по прикладу автомата. — Через… ровно через два часа я позвоню вам в блок. Идет?

— Я буду рад, — помедлив, сказал профессор.

— Чудесно. И, так или иначе, передавайте супруге самые искренние мои поздравления с ее… не будет бестактным узнать, скольколетием?

— Ей тридцать семь.

— Нет, — тепло улыбнулся начальник спецслужбы. — Знать о тридцатисемилетии еще не бестактно. Итак, всего доброго, профессор.

— Если позволите, еще одно.

— Да, разумеется. Я внимательно слушаю вас.

— Наш маркшейдер, очень знающий специалист и прекрасный, смею вас уверить, гражданин… я, к сожалению, уже два дня его не видел… словом, мы как-то разговорились, и он очень тактично выразил беспокойство отсутствием… я не геолог и не могу повторить точно… дальнего бурения, каких-то замеров или проб… Он говорил, что шахта под угрозой, поскольку есть вероятность внезапного прорыва термальных вод. Я пользуюсь случаем, минуя промежуточные инстанции, довести до сведения высшего руководства мнение специалиста, знакомого с конкретной обстановкой.

Начальник спецслужбы замер. Когда он понял смысл сказанного, ему стало жутко, словно он повис в пустоте.

— Это очень ценная информация, профессор, — сдерживая страх, сказал он. — Не понимаю, почему маркшейдер сам не обратился…

— Возможно, он сделал это по обычным каналам и докладная еще не…

— Да, это возможно. Спасибо. Мы немедленно разберемся.

Едва закрылась дверь лифта за профессором, как началась длительная процедура санитарной обработки помещения. Начальник спецслужбы тем временем перешел из защищенной части приемной в кабинет, уселся за стол и, поразмыслив немного, нажал на селекторе какую-то кнопку и сказал:

— Срочно обработайте мне техзапись беседы. Полный анализ. Частота дыхания, микромодуляции голоса. По всему спектру: лесть, угрозы, угрызения, дети… И еще постройте мне параллельную таблицу посекундно: мои слова — его реакции. — Нажал другую кнопку. — У меня нет даты рождения его жены. Уточни.

Потянул к себе телефонный аппарат. Поднял трубку, набрал на клавиатуре трехзначный код. И сразу чего-то испугался, надавил рычаг. Подержал трубку около уха, размышляя, кусая губу. Набрал другой код.

— Да, я, мой генерал. Только что. Мне показалось, он не вполне нормален. Почти маниакальный уход от реальности к деталям, связывающим с милым прошлым. Да, запись я уже передал психоаналитикам. Уведомлю сразу. И еще одно, мой генерал… — Прижимая трубку плечом, он выщелкнул из пачки сигарету, постучал ее кончиком по столу и забыл о ней. — Как бы это… Словом, не показалось ли вам странным поведение начальника артиллерии на сегодняшнем заседании? О да, я знаю, он всегда числился в штабных вольнодумцах, но это уже… Воля ваша, мой генерал, но меня это шокировало. Он же открыто издевался над нашими усилиями! Да… Да, конечно… Потому я и решил предварительно проконсультироваться с вами, сам я не рискнул бы… Именно это я и хотел услышать. Благодарю.