Форсайты - Зулейка Доусон

– Ладно! – в конце концов сказала Кэт. Она наклонила голову, пытаясь поймать его взгляд. Но Джайлс лишь отвернулся и отправился в свой кабинет, по дороге внимательно изучая линолеум. Дверь за ним закрылась.

В таком духе прошло все утро. Вскоре ей стало ясно, что, если ей и не очень-то нравилось быть кумиром Джайлса, то оказаться поверженным кумиром – еще хуже. В конце концов, она уже привыкла к этому неотрывному, по-щенячьи преданному взгляду, ей будет не по себе, если теперь он станет старательно отводить глаза. И она решила идти напролом – ей ли, после стольких лет знакомства, не знать, что всякий другой подход для Джайлса чересчур деликатен!

В полдень офис опустел, и Кэт проскользнула в кабинет Джайлса. Сцепив за спиной руки, тот стоял у окна и уныло глядел вниз, на обсаженную деревьями широкую оживленную улицу.

Словно любимую игрушку потерял. Да так оно и есть, подумала Кэт, – право хранить ее добродетель, как ему кажется.

– Джайлс…

– Тебе надо поесть, – проговорил он, без враждебности, но по-прежнему глядя в окно.

– Не уверена, что я вообще смогу когда-нибудь что-нибудь съесть после этих двух недель в Липпингхолле. Во всяком случае, мне надо с тобой поговорить.

Спина его окаменела.

– В этом нет необходимости!

Эти рыцарские нотки в голосе – она уже слышала их в своей комнате, только тогда они доносились с лестницы. Кэт вдруг разозлилась. С какой стати, слишком много он на себя берет!

– И не было бы, конечно, не будь ты таким надутым ослом!

Джайлс повернулся от окна так театрально, будто в тексте стояла ремарка: «Подавляя гордость». Его гордость уязвлена, безусловно, и, по части эмоций, это удар беспримерный, и вот он нянчился с ним все рождественские праздники в замке Бигби и теперь исполнен героизма. Он стоял позади стола, вертел стеклянное пресс-папье, прозрачное, как и все его переживания.

– О Джайлс, да сядь ты, в самом деле!

Кэт подтащила к столу стул, села и смотрела на него в упор, пока не уселся и он.

– Так вот. Мне бы взбеситься…

Впервые за все утро он посмотрел на нее – не в глаза, а повыше, куда-то на лоб. Что-то предупредительно-заискивающее появилось в его лице – вот так, верно, смотрел он лет двадцать с лишним назад на свою няню: «Это не я!», и за этим, неизбежно: «Я больше не буду!» С трудом подавив улыбку – он-то, видно, по старой привычке и мысли не допускал, что может не сработать этот беспроигрышный прием, – она продолжала:

– …но, принимая во внимание твою наследственность – все эти бесконечные примеси, я всего лишь рассердилась.

– Гм!

– Лучшее, что ты можешь сказать. Прежде всего, хочу довести до твоего сведения, что я высоко ценю твой порыв прикрыть собой амбразуру тогда, в Липпингхолле, – когда моя мать спросила о последней ночи тумана.

Джайлс открыл уж было рот, чтобы произнести еще одно «Гм!», но передумал.

– Астрид, наверно… – начал он вместо этого.

– Нет, Астрид здесь ни при чем. Она мне и слова не сказала. Я подслушала ваш разговор на лестнице. Очень любезно с твоей стороны поддержать мою отговорку – тем более что нужда в ней возникла именно благодаря тебе.

Свое коронное междометие Джайлс уже пустил в ход и теперь – по лицу было видно – силился найти другое.

– Ах! – в конце концов вымолвил он.

– А теперь поподробнее, пожалуйста. Не соблаговолишь ли объяснить, почему все утро ты не можешь взглянуть мне в глаза?

Ожидаемый шквал возражений не обрушился на нее – видимо, Джайлс был вообще не в состоянии произнести еще хоть слово. Просто сидел, уставившись на свои судорожно стиснутые руки. Казалось, он совсем разбит. Англичанин в высшем смысле слова, подумала она. Уперся в частокол собственных тщательно лелеемых предрассудков – что должна и чего не должна позволять себе молодая дама из хорошей семьи, и каким образом джентльмену – аристократу к тому же! – следует на это реагировать. Да, высокая мораль – почва весьма зыбкая, вот он и увяз. Интересно, почему же ее-то все это не так уж и забавляет?

– Понятно. Ну ладно, чтобы ты не терялся в догадках и чтоб больше не дергался – вот тебе «первоначальный вариант». Как ты догадываешься, я провела эту ночь у профессора Бойда…

Теперь окаменело лицо Джайлса, как несколькими минутами раньше – спина. Вот тупица! По справедливости, стоило бы бросить его увязать в этой трясине – большего он и не заслуживает. Но она продолжала:

– Как ты любезно сообщил моей матери, туман был ужасающий. Это был единственный разумный выход. А также – как ты, если помнишь, счел нужным добавить, – все было безупречно.

– О! Я уверен!

Невыносимое напряжение в его лице, голосе, в этих стиснутых ладонях улетучилось мгновенно. Не будь в комнате ее – он бы, наверно, пустился в пляс. Казалось, камень упал у него с души. Сущий ребенок – впрочем, трусоват. Ну как обидеть такого?

Примирительным движением он потянулся к ней через стол, но Кэт, и глазом не моргнув, встала и направилась к двери.

– Монти, – начал было он, – я вовсе не думал…

У двери Кэт обернулась.

– Нет, Джайлс. Ты думал.

Она захлопнула за собой дверь и вернулась к своему столу. Душевная смута Джайлса переселилась теперь в нее. Вдруг пронзила мысль: ведь, помогая Джайлсу сохранить в неприкосновенности основу его миропонимания, она тем самым переступила через свое.

Препятствие в виде входной двери этого многоквартирного дома, поставившее Кэт в тупик в тот, первый, вечер, в тумане, преодолевалось просто: всего и нужно было нажать кнопку «Квартира № 9». Это устройство установил прежний жилец мансарды, получавший чисто символическую плату за столь же символические квартирные услуги. В прошлый раз Бойд продемонстрировал ей его действие и предложил пользоваться им, когда бы она ни пришла. А позже – она уже уходила – добавил, что его дверь открыта всегда, и она унесла с собой надежду, что сказано это было не только в буквальном смысле.

Что ж, вот и проверим…

В этот вечер, освободившись минут на пятьдесят раньше (взамен пропущенного ленча), Кэт нажала нужную кнопку, вошла в подъезд и штурмом взяла винтовую лестницу. Сердце отчаянно колотилось от самой станции метро – вот она и летела вверх по ступеням очертя голову, чтобы хоть как-то это оправдать.

Дверь и вправду была открыта. Молча прошла она по коридору и нашла его, как и обещано было в записке, у шипящего газового камина в старом колченогом кресле – твидовые брюки, грубые ботинки, одна нога на скамеечке, другая небрежно вытянута. Прямо у огня, совсем вплотную к рыжим сполохам, тихонько посапывал пятнистый пес, Профессор, – распластался на боку у очага, как черно-белый плетеный коврик. Только и свету, что от газовой горелки и от торшера за креслом. В полумраке оба обитателя комнаты казались спящими, пока пес, взглянув на нее, не начал повиливать черным хвостом.

Кэт приложила палец к губам. Профессор как будто понял, во всяком случае шуметь не стал. Она повесила пальто, подошла к огню. Опустившись на пол рядом с собакой, потрепала тяжелое черное ухо. Посапывание перешло в довольное повизгивание.

– Ш-ш-ш, – еле слышно прошептала Кэт, – хозяин спит!

Неожиданно ее затылка коснулась рука.

– Вот и вы!

Она обернулась на звук его голоса, и щека ее – лишь на один краткий миг – замерла под его широкой ладонью. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди – что значит этот жест? И тут она увидела в его руке свою заколку – съехала, наверно, когда Кэт снимала шляпу. До смешного разочарованная, она все же не настолько лишилась рассудка, чтобы выдать себя. Взяв у него заколку, она поспешно скользнула на скамеечку, где все еще покоилась его нога.

– С Новым годом! – улыбнувшись, сказала Кэт.

Он улыбнулся в ответ, одними глазами.

– Чаю?

На ковре у кресла неизменная бутылка виски, на три четверти опорожненная, и стакан. Все время пьет – и никогда не пьянеет, даже ничего похожего! И как ему это удается?

– Пока нет. Сначала согреюсь.

– Располагайтесь. – Он убрал со скамеечки ногу и потянулся.

Старый пес потянулся тоже, с нетерпением глядя на хозяина – а не на прогулку ли мы собрались? Но поняв, что нет, повернулся к огню другим боком и вернулся на прежние позиции.

– Уймись, – проворчал Бойд, носком ботинка чуть поддев лохматый бок. Черный хвост просигнализировал, что замечание принято.

– Как праздники? – повернувшись спиной к огню, спросила Кэт. Его взгляд скользнул по ее лицу. Она и не подозревала, что в ровном свете огня лицо ее в ореоле распущенных волос озарилось пурпурным сиянием.

– А у вас?

Второй раз он уклоняется от разговора о себе. Кэт поняла с полуслова.

– У меня – на редкость богаты событиями. Наш секрет раскрыт.

– У нас есть секрет?

– Последняя ночь тумана.

– А, – неторопливо кивнул он, – уж конечно, без Бигби не обойдется.

Рассказывая, кто был в Липпингхолле в тот уик-энд и потом, все праздники, она ощутила мимолетное угрызение – а за прошедшие две недели сколько их пришлось испытать ей, и куда более основательных, стоило лишь подумать, что делает сейчас он. Просто пишет – представляла она – и пьет. Проклятие пророка!