Под куполом - Стивен Кинг

— Маленький мальчик по имени Джимм Викер. Звонил его дедушка. Кажется, Билл Викер?

Расти его знал. Билл приносил им почту.

— Мать мальчика оставила его на дедушку, пока сама ездила заправиться. Кстати, в «Топливе & Бакалее» обычный бензин почти закончился, и Джонни Карвер имел наглость задрать цену до одиннадцати долларов за галлон. Одиннадцати!

Расти слушал терпеливо, думая, что лучше бы ему было об этом поговорить с Джинни с глазу на глаз. Он уже был почти рядом с самой больницей. Когда она закончила жаловаться, он спросил, не проговаривал ли что-то Джимми, в то время как у него случились судороги?

— Конечно, говорил. Билл сказал, что он что-то там болтал. Припоминаю, что-то о розовых звездах. Или о Хэллоуине. Или, может, я путаю с тем, что говорил Рори Динсмор после того, как его ранило. Люди потом еще об этом говорили.

«Конечно, говорили, — мрачно подумал Расти. — И еще будут говорить, если соберут в кучу то и другое. А так оно, несомненно, и будет».

— Хорошо, — произнес он. — Благодарю тебя, Джинни.

— А ты когда вернешься, Рэд Райдер[236]?

— Я почти уже на месте.

— Хорошо. Потому что у нас новый пациент. Сэмми Буши. Она была изнасилована.

Расти застонал.

— Ей уже лучше. Ее привезла Пайпер Либби. Я не смогла узнать от нее, кто это сделал, но, думаю, Пайпер узнала. Она от нее вышла такой, словно у нее волосы горят, словно ее кто-то за сраку… — пауза. Джинни так зычно зевнула, что даже Расти услышал. — Укусил.

— Джинни, сердце мое, когда ты спала последний раз?

— Я в порядке.

— Иди домой.

— Ты смеешься? — испуганным голосом.

— Нет. Иди домой. Поспи. И не включай будильник, — вдруг у него всплыла новая мысль. — Но зайди по дороге в «Розу-Шиповник», ты же сможешь? Они сегодня жарят цыплят. Я слышал это из надежных источников.

— Саманта Буши…

— Я осмотрю ее уже через пять минут. А тебе, пчелка, нужно к тому времени отлететь прочь.

Она не успела запротестовать, как он сложил телефон.

3

Большой Джим Ренни чувствовал себя прекрасно, как для человека, который прошлой ночью убил другого человека. Отчасти благодаря тому, что он не считал это убийством, так же, как не считал убийством смерть своей покойной жены. Ее убил рак. Неоперабельный. Да, возможно, в последнюю неделю он давал ей много болеутоляющих таблеток, а в конце еще и помог ей подушкой (впрочем, легонечко, медленно перекрывая ей дыхание, он передал ее в руки Иисуса), но сделал он это из любви и из-за собственной доброты. То, что случилось с преподобным Коггинсом, было немного более грязным, это надо признать, но тот сам на него так наехал. Абсолютно неспособен был поставить благо города впереди собственной выгоды.

— А впрочем, он ужинает с Господом Богом Христом сегодня, — произнес Большой Джим. — Ростбиф, картофельное пюре с подливкой, сочное яблоко на десерт.

Перед ним как раз стояла большая тарелка фетучинни альфредо, благодарность компании «Stouffer's»[237]. Конечно, многовато холестерина, но рядом не было доктора Гаскелла, который бы его этим упрекал.

— Я тебя пережил, старый засранец, — поведал Большой Джим своему пустому кабинету и искренне расхохотался. Тарелка с пастой и стакан с молоком (Большой Джим не употреблял алкоголя) стояли на столике. Он часто ел за письменным столом и не видел потребности в том, чтобы менять собственные привычки только потому, что в его кабинете встретил свою смерть Лестер Коггинс. Кроме того, в кабинете еще раз было убрано, и вычищено, и все выстирано. О, он подозревал, что какая-нибудь из тех следственных бригад, которые показывают по телевизору, смогла бы найти достаточно кровавых пятен с их люминалом, специальными лампами и всяким таким оборудованием, но никто из них не появится здесь в ближайшем будущем. А что касается Питера Рендольфа в роли детектива… сама мысль об этом отдавала абсурдом. Рендольф просто идиот.

— Однако, — сообщил Большой Джим пустому кабинету лекторским тоном, — он мой идиот.

Он всосал последние макаронины, промокнул свой обширный подбородок салфеткой и вновь начал строчить на разлинованных листах желтого блокнота, который лежал рядом на столике. С субботы он уже понаписывал многое, потому что так много дел надо было сделать. А если Купол будет оставаться на своем месте, их будет еще больше.

Большой Джим имел невысказанную надежду, что тот будет оставаться, по крайней мере, некоторое время. Купол бросал вызов, на который он чувствовал в себе способность достойно ответить (с Божьей помощью, конечно). Первый закон бизнеса — консолидировать всю власть в своих руках. Для этого ему нужен был не просто козел отпущения, ему нужен был монстр. Лучше всего годился на эту роль Барбара, человек, которого объединенные комми[238] начальников штабов демократической партии пропихнули, чтобы он заменил Джеймса Ренни.

Двери кабинета открылись. Большой Джим поднял голову от своих записей, в двери стоял его сын. Лицо у него было бледное, невыразительное. Что-то было не то с Джуниором в последнее время. Даже очень занятый городскими делами (и тем бизнесом, который тоже требовал его контроля) Большой Джим это заметил. Однако он все равно не сомневался в своем сыне. Даже если Джуниор его подведет, Большой Джим был уверен, что как-то это переживет. Он всю жизнь положил на создание собственной удачи; и не должно теперь все перемениться.

Кроме того, мальчик убрал труп. Таким образом, стал соучастником. Что к лучшему — фактически, в этом суть жизни в маленьком городе. В маленьком городе каждый должен быть соучастником всего. Как там поется в той идиотской песенке? Мы одна команда, тебе нужно понимать.

— Сынок? — спросил он. — Все хорошо?

— Со мной — да, — ответил Джуниор. Он чувствовал себя не очень, но все равно лучше, чем до этого, последняя ядовитая головная боль наконец-то ослабла. Помогло пребывание с подружками, как он и думал. В кладовке Маккейнов не очень приятно пахло, но, посидев там некоторое время, подержав их за руки, он привык к тому запаху. Думал, что со временем тот ему даже начнет нравиться.

— Ты что-нибудь нашел в его квартире?

— Да, — Джуниор рассказал отцу, что он нашел.

— Это просто прекрасно, сынок. Действительно прекрасно. А ты уже можешь сказать мне, где ты спрятал тру… где ты положил его?

Джуниор медленно покачал головой туда-сюда, но его глаза при этом не шевелились — они не отрывались от отцовского лица. Это выглядело страшновато.

— Не следует тебе знать. Я тебе уже говорил. Место безопасное, и этого достаточно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});