Семьи.net (сборник) - Михаил Тырин

Глава центра повиновался, но не преминул при этом заметить:

– Твой побег всего лишь административный поступок, а похищение человека – это уже серьезно.

Я уселся в соседнее кресло, положил руку с оружием на колени, так чтобы ствол смотрел водителю в живот, и распорядился:

– Поехали!

– Куда?

Тогда назвал станцию метро.

– И что там? – спросил директор, заводя двигатель.

Спортивный электромобиль плавно-плавно тронулся с места; я слегка расслабил указательный палец и ответил:

– Библиотека.

– Что?!

– Архив с личными делами воспитанников.

– Бред!

– Вовсе нет! – оскалился я. – Там архив, точно знаю! И у тебя должен быть в него доступ! Либо выяснишь, где искать моих родителей, либо пристрелю! Понял?

Но директор вдруг спросил:

– Ты ведь не думаешь, что они тебя ждут? Дети – это обуза для неподготовленного человека, их воспитанием должны заниматься профессионалы.

– Меня не хотели отдавать! – отрезал я. Крики, грохот, непонятная кислая вонь, плач. Мой собственный плач. – Так что заткнись!

Но заткнуть главу центра оказалось совсем не просто.

– Зачем тебе это? – задал он новый вопрос. – Вот ты называешь себя русским, а с чего ты это взял?

– Я помню! Меня забрали в систему в три года, поэтому лучше даже не начинай!

– Досадное упущение, – печально вздохнул директор. – Пойми, Роман…

– Не называй меня так! Меня зовут Иван!

– Хорошо, хорошо, только успокойся. Пойми, современному человеку незачем цепляться за пережиток прошлого, за свою национальность! Все мы представители единой цивилизации!

– Я – русский, а не какой-то там обще-человек!

– И чем тут гордиться? Да пойми ты! В Европе еще с античных времен сложилось стойкое представление о том, что интересы индивидуума являются высшей ценностью! Главенство гуманизма, жизнь человека – высшая ценность, это оттуда. В России все было совсем иначе, там человек был человеку волком! Целью образовательной реформы изначально являлось ограждение ребенка от систематического влияния родителей, разрыв «цепи времен», остановка процесса бесконечного «повторения ошибок»! И ты сознательно отвергаешь путь, который проделало наше общество, ради чего? Мнимой гордости?

– Просто заткнись и веди машину, – потребовал я, морщась от боли.

Директор истолковал мою гримасу неправильно и продолжил свои увещевания:

– А твое увлечение религией? Разве может разумный человек всерьез рассуждать о том, что наш мир создал некий бог? Теория Дарвина тебя ни в чем не убеждает? Как можно быть таким ограниченным? Одумайся! Одумайся, пока не поздно!

– Нравится думать, будто сдохнешь и сгниешь в могиле, как кусок испорченного мяса? Думай. А я православный. Я верю в бессмертие души.

– Самообман! Надо брать от жизни все и не забивать себе голову всякой ерундой!

– Вот и бери. А мне не мешай жить, как хочу.

– Да что ты вообще знаешь о христианстве? Эти фанатики людей на кострах сжигали!

– Те, с кем я общался, были приличными людьми. В отличие от… – Тут впереди замаячил освещенный фонарями подсветки фасад Библиотеки, и я усмехнулся: – Про гетеросексуальность даже не начинай. Просто не люблю, когда меня всякие пидоры лапают. – И распорядился: – Поворачивай к служебному входу!

Директор как-то странно глянул на меня, обреченно вздохнул и съехал с дороги.

Ну наконец-то! Наконец-то я добрался до Библиотеки! И пусть даже придется подождать до утра…

Но тут электромобиль проехал во двор, и у меня вырвался невольный всхлип.

Библиотеки не было. Точнее, была, но от нее остался один лишь фасад.

Освещенный уличной подсветкой фасад. Фантик. Яркая обманка…

– Нет никакого архива, – мягко произнес директор, – и не было никогда. Данные воспитанников подлежат уничтожению, мы заботимся о неприкосновенности личности…

У меня слезы на глазах навернулись.

Нет никакого архива? Выходит, все зря? Все это зря?!

Был один лишь пустой треп? Самообман?

– Роман, послушай, никому ничего не известно о твоей семье, поэтому…

– Закрой рот! – крикнул я, сразу взял себя в руки и, сдержав рвавшиеся наружу рыдания, потребовал: – Переключи управление в режим обучения, быстро!

– Так нельзя!

– Ногу прострелю!

Директор повиновался, я качнул револьвером и приказал:

– Вылезай!

Сам выбрался следом, обошел электромобиль и указал стволом на багажник.

– Открой! – А когда глава центра выполнил распоряжение, велел: – Залезай!

Директор не сдвинулся с места, и пришлось нацелить револьвер ему в лицо.

– Быстро!

– Не надо, – попросил тот. – Если ты полагаешь себя христианином, то вспомни основу этого учения: «Возлюби ближнего, как самого себя!»

Я отступил на шаг назад и повторил команду:

– Залезай!

– Да нельзя же понимать все так буквально! – взорвался директор. – «Ближний» – это не расстояние…

– Просто, чтобы кровью не забрызгало…

Глава центра искушать судьбу не стал и, жутко скорчившись, кое-как уместился в багажнике; я захлопнул крышку, обошел электромобиль и уселся за руль. Бросил револьвер на соседнее сиденье и зажал лицо в ладонях.

И что теперь делать? Как быть дальше? И…

…и тут спинка сиденья неожиданно навалилась и придавила к рулю!

Директор изловчился просунуть из багажника в салон руку; сильные пальцы нашарили шею и стиснули горло, перед глазами все поплыло, и стало невозможно сделать вздох.

Я захрипел, попытался высвободиться – безрезультатно.

– Отпусти! – просипел из последних сил, но без толку.

Тогда дотянулся до револьвера, прижал курносое дуло к обшивке сиденья и выжал спуск.

Хлопнуло неожиданно глухо.

Хлопнуло, и сразу ослабла хватка стиснувших шею пальцев, а салон заполонила кислая вонь пороховых газов.

И тогда воспоминание о семье, о заветной комнате с высоченным шкафом и прямоугольником залитого солнечным светом окна, посерело и умерло.

Мне оказался уже знаком этот запах. Ровно так же пахло в тот далекий день, когда меня забрали в систему.

И тогда, и сейчас пахло порохом и смертью.

И я как-то сразу понял, что у меня нет прошлого.

И не было его никогда. Ни прошлого, ни семьи.

Я отбросил с себя безвольную руку директора, задавил рвавшийся наружу всхлип и потер набитую на тыльной стороне ладони татуировку.

Три заветных кириллических буквицы «Р. П. Г.».

«Русские не сдаются», – вновь всплыла в памяти услышанная от кого-то фраза.

«Русские не сдаются», – и я выжал газ.

За Уралом свои правила? Вот и проверю.

Хватило бы только на дорогу пяти патронов…

Майк Гелприн

Социопат

Антон проснулся под утро, рывком сел на постели и едва сдержался, чтобы не закричать. Он снова видел во сне эту девушку, третью ночь подряд. Нелли ее звали, Н-е-л-л-и. Только в эту ночь, в отличие от двух предыдущих, Нелли пришла к нему в сон обнаженной. А затем, затем они начали проделывать такое, что Антон, вспомнив, покрылся холодным потом от стыда и отвращения. То, чем он занимался с Нелли во сне, было даже не постыдным, это было противоестественным, низким, просто ужасным. Антона передернуло. Он резко вскочил с постели и едва не упал от неожиданной слабости в паху, мгновенно подкосившей ему ноги и сделавшей их ватными.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});