Тяжелые звезды - Анатолий Куликов

Видимо, следует напомнить, что с Львом Рохлиным, как и с Иваном Бабичевым, товарищеские и даже дружеские отношения сложились только в Грозном. Заметил, что между этими генералами шла вполне здоровая конкуренция, и в их лице увидел подготовленных, толковых профессионалов, которые требовали от командования четкой разграничительной линии и всех деталей взаимодействия. После этих встреч осталось чувство уважения к каждому из них и ощущение боевого братства, хотя мы, конечно, не бросались друг другу в объятья и не клялись в вечной дружбе. Это была наша работа, мы разговаривали на одном языке — и этого было достаточно, чтобы пронести взаимное уважение через годы.

Некоторое время спустя, весной 1995 года, части Рохлина были сначала выведены в резерв, а потом и вовсе — из Чеченской Республики. Сам Лев Яковлевич, обретший в российском обществе вполне заслуженное признание, стал в том же году депутатом Государственной Думы по списку движения «Наш дом — Россия», что показалось мне достойным продолжением его военной, боевой карьеры. Если страна воюет, кто иной, если не ее участник, сможет аргументированно отстаивать в парламенте интересы ее воюющих граждан? Кто иной, если не народный депутат, в состоянии убедить политическое руководство страны в необходимости введения на территории Чечни режима чрезвычайного положения? Закон, в принципе, есть. Чрезвычайное положение налицо. Что же мешает применить закон на деле? Вот так размышлял я сам, пытаясь понять логику верховной власти и желая Льву успехов на ниве законодательной работы.

Наши взгляды совпали и летом 1996 года, когда решался вопрос о выводе наших войск из Чечни. На заседании Совета безопасности — об этом в своей книге пишет и Евгений Примаков — я предложил не выводить войска полностью, сосредоточив их часть на Сунженском и Терском хребтах. Для того, чтобы жестко контролировать Грозный, Гудермес и северные районы Чечни — ту часть республики, где, по моему мнению, можно было наладить нормальную жизнь. Имея такой ресурс стабильности, можно было двигаться дальше, на деле убеждая чеченцев, что восстановление законной власти обязательно влечет за собой возвращение мира, достатка, социальных гарантий и подлинной свободы. Но эти аргументы ни президент, ни министр обороны всерьез рассматривать не стали, и мы ушли из Чечни так, как если бы уходили навсегда. Но это, как говорится, другая история.

Так получилось, что мнение депутата Рохлина не только совпадало с моим даже в деталях, но казалось и более смелым: он предлагал оставить войска в некоторых горных районах. В ту пору Лев несколько раз приезжал ко мне, в Министерство внутренних дел, и делился своими тревогами и мыслями. Позднее стал он куда более закрыт, и было видно, что политическая работа — к тому времени Лев Яковлевич стал инициатором движения в поддержку армии — захватила его целиком. Отсюда его резкая критика политики Бориса Ельцина, его взгляды на отсутствие реформ в Вооруженных Силах, его заявления о коррумпированности ряда высокопоставленных военных чиновников.

У него была репутация бескорыстного человека, его имя было известно практически каждому человеку. Если прибавить к этому известные мне свойства его человеческого характера — совестливость, боевитость, страстность, сам собой складывается портрет авторитетного публичного политика. К такому обязательно потянутся и честные люди, и корыстные сливщики компромата, и политические дельцы. Как Лев их сортировал по полочкам — мне неизвестно, но, будучи «главным милиционером» страны, я не мог не чувствовать, что Рохлина подчас используют в своих интересах куда более сведущие в политике люди. Имя боевого генерала казалось им надежной броней в лобовых политических атаках. За него можно было спрятаться в момент передышки. Лев не очень любил, когда ему открывали глаза, и предпочитал действовать в политике так, как он никогда бы не поступил на войне…

Уже после моей отставки — в конце апреля 1998 года — Лев Рохлин неожиданно позвонил мне на дачу и попросил разрешения встретиться. Я охотно согласился, и мы, как только он приехал, зашли в охотничью комнату. Сразу же бросилось в глаза, что Рохлин несколько возбужден, как бы наэлектризован. Без всяких вступлений он задал прямой вопрос: «А.С., как вы думаете, если армейские части войдут в Москву, будут ли внутренние войска этому препятствовать?» Вот так — не открывая никаких планов, буквально с порога… Но в этих словах было нечто, что заставило меня отнестись к его словам более чем серьезно: не тот человек Рохлин, чтоб пугать меня словесной депутатской пургой. Не те у нас с ним отношения. Значит, что-то произошло. Значит, что-то заставило его примчаться ко мне на дачу за неким советом, который нужен ему позарез.

Что ж, высказал то, что думал. Выдержал его тревожный взгляд и ответил твердо: «Лева, если речь идет о вооруженном мятеже или о попытке устранения нынешней власти с помощью Вооруженных Сил, то скажу тебе прямо — эта идея не имеет никакой перспективы, кроме перспективы гражданской войны. Я уже не говорю о том, что тебе самому придется ответить за это, и ты должен помнить, что от тебя в таком случае будут зависеть тысячи, а быть может, десятки и сотни тысяч человеческих судеб. И сам я — убежденный противник таких методов, и тебе их использовать не советую».

Надо сказать, что буквально за день до нашей с Львом встречи прошла информация о том, что часть военнослужащих, в том числе командир Волгоградского армейского корпуса, которым ранее командовал сам Рохлин, отстранены от должности. Кажется, упоминались еще кто-то из его заместителей и офицеров командного состава. Поэтому спросил напрямик: «Не в этой ли связи происходят отставки?..» Лев нехотя согласился: «Да, наверное, в этой…»

Детали были мне неизвестны, но и того, что я слышал, оказалось достаточно, чтобы связать в единое целое и визит Рохлина ко мне, и некие события, взбудоражившие 8-й гвардейский корпус. Не стану утверждать, что именно об этих, некогда подчиненных ему армейских частях, говорил Лев, когда упоминал «поход на Москву», однако не было у меня и причин отметать эту версию целиком. Был со Львом откровенен: «Но ты же сам себя подставляешь!!!» На это он среагировал так, как это свойственно именно публичным политикам: «А.С., я абсолютно ничего не боюсь. И если меня арестуют, это только придаст мне политический вес, и он пригодится на перспективу».

С этим я никак не мог согласиться и принялся его убеждать: «Да, Лев, я знаю тебя как смелого и храброго человека. Но в данном случае ты должен думать не о себе, а о тех людях, которых ты поднимешь. Я не сомневаюсь — ты можешь их поднять, вот только последствия твоего шага могут оказаться для них трагическими, а никакого результата не будет».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});