Вольное царство. Государь всея Руси - Валерий Язвицкий

– Ну, а как и что тверичи деют? – спросил Иван Васильевич, придавливая остывший пепел к дну блюдца.

– Токмо от войска бегут да ищут, где бы от нас схорониться им…

– А полки-то тверские где?

– Неведомо, государь. Не видали еще мы их. Воеводы-то наши бают, города-де в осаду садятся, а князь-то, верно, подмоги от короля Казимира ждет. Токмо великое безрядье по всей земле.

Иван Васильевич презрительно рассмеялся.

– Воевать-то – не на дуде играть, – резко проговорил он.

– Истинно так, – подхватил Леваш-Некрасов. – Бают, Ржева-то задаться за Москву хочет. Да и в других местах люди под твою руку хотят.

Иван Васильевич, глядя неотрывно на военную карту, задумался, вычисляя расстояния и время передвижения войск московских. Вспоминая поход свой на Новгород через Торжок в Вышний-Волочок, он определял, в какое время можно известить московского наместника в Новгороде и послать оттуда большое войско к Торжку, чтобы ударить по левому крылу Казимирова войска, если король пойдет на помощь князю Михаилу. Нужно ему было знать точно и время, когда загремят московские пушки у стен тверских. Неточность сведений об этом раздражала его.

– Ну, а как вестовой гон? – спросил государь.

– Вестовой гон-то добре наряжен, – с уверенностью ответил Трофим Гаврилович, – мыслю, к обеду вестник будет…

В дверь постучали, и дворецкий впустил дьяка Майко.

– По приказу твоему, – сказал тот и после обычных приветствий сел на указанное ему место.

– Трофим Гаврилыч, иди с Богом, – сказал государь, – отдыхай с пути, а утре к концу раннего завтрака будь у меня. – Обратясь к дьяку, он продолжал: – Хочу яз, Андрей Федорыч, сыну для думы боярина Малечкина Костянтин Саввича отослать, а ты бы дьяка и подьячих подобрал, которым с ним ехать. Мыслю, новое докончанье великий князь-то с князем Михайлой подписывать будет.

– Дай Бог сие! – радостно отозвался дьяк Майко. – Боярин же Костянтин Саввич издавна ведает все наши дела с Тверью. – Помолчав немного в ожидании вопросов великого князя, дьяк нерешительно произнес: – Есть у меня одна не совсем добрая весть из Пскова.

– Сказывай, – молвил государь.

– Смуту псковичи начали…

– Передавали мне о сем. Смерды против бояр и черных людей…

– До смертоубийства дошло, государь. На самом вече у них.

Иван Васильевич нахмурил брови:

– Что ж наместник наш, князь Ярослав, не пресек его?

– Смуты начались во Пскове, государь. Гонцы князя Ярослава путями окольными вместе с посадниками псковскими Степаном Максимычем, Левонтием Тимофеичем и Васильем Коростовым на Москву прибежали. Сказывают беглецы, заставы круг Пскова со всех сторон расставлены. В граде же все дни звонит вечевой колокол у Святой Троицы. Все из-за подложной смердьей грамоты. Июня же тридцатого, всего десять ден тому назад, убили посадника Гаврилу Картачева, всем Псковом его на вече зарезали. Искали убить и других посадников, которые новую грамоту в ларь клали, но те схоронились. За то самого ларника Есипа били и мучили. Токмо сбежал он в монастырь и в монахи постригся. Не найдя же посадников, псковичи дворы их посекли и разграбили, а сокрывшихся вече из заповеди закликало[129] за обман и нарушение судной грамоты.[130]

– А смерды что? – спросил Иван Васильевич.

– Смердов, государь, – продолжал Майко, – которые в те же дни ходили на вече, черные и житьи люди кулачным боем били, а главных из них – Стехну, Сырню и Лежню посадил на крепость в погребе.

– А что после сего меж псковичей стало? – нетерпеливо перебил дьяка Иван Васильевич.

– Князь-то Ярослав пригрозил им твоим именем за брань и мятеж, – продолжал Майко, – и житьи, устрашась тобя, от черных людей отстали, у наместника твоего ищут опоры. Видать, покорны будут тобе во всем. Из-за смердов по всему вечу трещина прошла…

Великий князь улыбнулся.

– Береди, Андрей Федорыч, сию трещину, – молвил он, – не давай зарастать ей. Да пусть князь Ярослав чаще гонцов нам шлет. Иди… – Когда дьяк Майко, простившись, пошел к дверям, Иван Васильевич остановил его и сказал: – К тому, что мы в наказе в Крым князю Ноздреватому с Костей Севрюком наказываем, добавь: «Костю своди в хоромы к царю Менглы-Гирею. Костя же от меня царю челом ударит за посла моего Федора Курицына, за посла короля угорского и за посла воеводы великого Стефана, они с Федором вместе на Москву едут ко мне, и подарки от меня царю пусть Костя подаст. Ты же Костю в сем поддержи, дабы царь всех послов сих отпустил ко мне с тобой вместе». Еще припиши князю Ноздреватому-то: «Государь всея Руси Иван тобе, царю, сказывает: вернулись к нему люди его из Орды с вестьми, что были при них в Орде у царя Муртозы и у Сеид-Ахмата послы короля Казимира, по имени Стреть да Ивашка Рагозин, смолянин, и ходят те послы королевы близко Перекопа. Вборзе опять пойдут из Литвы в Орду сии послы. Постерег бы царь-то Менглы-Гирей королевых послов, ежели сие пригодно ему для дел его, а будет то пригодно, ино сам о том ведает». Ежели Менглы-Гирей спросит, как нынеча у меня посол от короля Казимира был, то пусть князь Ноздреватый ответит: «Был-де от короля посол Ян Забережский о порубежных делах, а иных дел за ним никоторых не было». Спросит царь, о сем так вот и сказать, а не спросит сам, ничего о сем говорить и не надобно… Иди с Богом…

* * *

Ночь на двадцать пятое июня выдалась темная, сырая и холодная. Роса густо лежит на дороге, на травах, на яровых и озимых злаках, а над мокрыми ложбинками и болотцами смутно сереет туман. Обоз пушечников Ивана Ивановича двигается медленно. Усталые лошади, слегка пофыркивая, равномерно шагают и в шаг покачивают головами, будто кланяются. Чувствуется, что они идут уж давно и втянулись в ходьбу, как и люди, молча и угрюмо бредущие за телегами, тяжело груженными пушками, ядрами и прочим военным снаряжением.

Тьма и тишина кругом. Вот холодеть начинает заметно, и люди ежатся и неожиданно вздрагивают всем телом, но все же не могут сбросить с себя ночной оцепенелости.

Вдруг звонкое ржанье коня в хвосте обоза, и гул встревоженных голосов волной катится все ближе и ближе.

– Что такое?

– Свои? Враги?

– Где сторожевой полк?

И снова все сливается в глухой шум, но в этом шуме нет уж тревоги, и вполголоса радостно все передают друг другу:

– Великий князь Иван Иваныч с полком своим догнал нас.

Остановили обоз пушечников, приказали всем стоять тихо, разведчиков разослали повсюду, чтобы точно узнать, как близко к Твери подошли и с какой стороны.

Тьма вдруг дрогнула и бледнеть начала, а где-то, не поймешь, не то справа, не то слева, явственно разобрать можно – петухи в тишине предрассветной запели.

– Тверь…

– К Твери подошли…

Зашептали кругом, словно от ветра трава зашелестела, а тьма все редеет, и видно невдалеке Волгу среди полей и лугов; видно, как пухлой стеной стоит над ней туман; тоньше все становится эта стена, и видно уж сквозь нее большое темное пятно, из которого смутно торчат колокольни. Вот чуть-чуть зарозовела сверху туманная стена, и бледным золотом обозначились кресты на соборе Святого Спаса.

Иван Иванович въехал на ближний холм и, окруженный воеводами своими, молча сидит на коне, нетерпеливо поглядывая за Волгу выше Твери. Он взволнован, но старается держать себя в руках.

– Остается всего един час, как солнцу взойти, – глухо проговорил он.

– Прикажешь, государь, подступать ко граду? – тихо спросил один из воевод.

Иван Иванович досадливо отмахнулся рукой и снова жадно впился глазами в Заволжье. Он ждет гонца с левого берега Волги, вдоль которого пошли от Старицы его главные обозы пушечников и все полки левой руки.

Прямо же перед глазами, опираясь южной стеной на волжский берег, а с боков прикрываясь речками Тверцой и Тьмакой, крепко стоит старая богатая Тверь.

Иван Иванович досадует теперь на себя, что сам раньше не переехал за Волгу. Но вот из тумана вынырнула вдруг черная точка и быстро растет, приближаясь. Из княжой стражи вырвались в поле пятеро конников и помчались навстречу. Вот окружили неизвестного всадника и скачут с ним к великому князю.

– Государь, – кричит начальник стражи, – вестник от воеводы с того берега!..

Но Иван Иванович сам узнал в гонце сотника Галкина, боярского сына.

– Будь здрав, государь!

– Будь здрав, сказывай.

– Пушки-то, государь, все расставлены как надобно. Для тобя и полка твоего плоты тверскими мужиками изделаны, от Старицы сюды пригнаны. Ждет тя воевода-то…

– Ну, приступайте ко граду! – весело кричит Иван Иванович окружающим его воеводам. – И как услышите гром пушек от нас, так бейте по градским стенам и башням. Помогай вам Бог! Гонцов и вестников всяк час мне шлите…