Крестоносец - Бен Кейн

солдат по плечу, воздавал хвалу тем или иным рыцарям.

— Ей-богу, если он велит нам сейчас атаковать сарацин, мы это сделаем, — сказал Торн, широко улыбаясь.

— С пятнадцатью конями? — с сомнением спросил де Бетюн.

— Боюсь, с него станется, — заметил я, хмыкнув.

В скором времени нас атаковал свежий эскадрон мамлюков — около тысячи всадников. Снова арбалеты устроили кровавую жатву, и морды турецких коней так и не уперлись в острия наших копий. Снова всадники свернули в последний миг, а затем отступили, бросив множество убитых и раненых людей и лошадей. Снова отряды наших жандармов отправились подбирать стрелы, но не успели они уйти далеко, как появились признаки очередной атаки поганых. Пехотинцы поспешно, даже с некоторым страхом, отступили к нашим порядкам. Товарищи осыпали их насмешками. Один, по их мнению, бежал слишком медленно. У другого детородные части хлопали на ходу. Третий переваливался с ноги на ногу, как старая баба.

Все хохотали от души, и Ричард громче всех.

Возмущенные, раскрасневшиеся от бега, жандармы достигли строя, и наступил их черед. Они честили почем зря и нас, рыцарей, и своих товарищей из пехоты.

Мы рассмеялись еще сильнее.

Затем, поскольку мамлюки приближались, пришлось вернуться к делам поважнее. Земля дрожала у меня под ногами. Воздух гудел от топота копыт и зловещих военных кличей. Эту атаку мы отбили. Как и следующую, и ту, что за ней. Потом я потерял счет.

Четыре жарких часа сдерживал наш «еж» турок — представление о времени мы получали благодаря звону церковных колоколов из Яппы. Звук этот казался каким-то совсем неподходящим к обстановке.

Мы теряли своих. Сложно представить, чтобы люди стояли так долго под градом падающих стрел и не получали ран, но наши потери были не столь уж велики. Самой досадной из них стал Торн — бедолага был ранен турецкой стрелой в рот. Пущенная с большого расстояния — мы ее не видели, — она попала в Торна как раз в тот миг, когда рыцарь обращался ко мне. Острие прошло от губ до задней части шеи, и Торн захлебнулся собственной кровью, пока мы отчаянно пытались извлечь стрелу.

Риса задело. Стрела чиркнула по макушке и воткнулась в гамбезон на плече. Залитый кровью валлиец забрызгал стоявшего рядом де Дрюна, но строя не покинул. Вмешался Ральф Безас, которого пригласил обеспокоенный де Дрюн, и лишь тогда Рис разрешил о себе позаботиться. Когда он вернулся с аккуратно заштопанным скальпом, то встретил наши насмешливые советы носить шлем с обычной угрюмостью.

После одной особенно яростной атаки мамлюков, вновь отраженной залпами стрел арбалетов, Ричард решил, что настало время нанести удар. Он вызвал из первой шеренги меня и де Шовиньи. Бедолага де Бетюн получил легкую рану в руку, но оставаться в тылу отказался наотрез. Пятнадцать наших коней вывели из-за преграды. Мы смотрели на них не без опаски: с торчащими ребрами, горбатые, колченогие, они совсем не походили на боевых скакунов. Двух сразу признали недостаточно сильными для предстоявшего испытания, так что осталось всего тринадцать.

Ричард, нимало не смутившись, выбрал себе лучшую из лошадей, крепкую с виду гнедую, предоставив нам делить между собой остальных. Следующим выбирал Генрих Блуаский, за ним Роберт, граф Лестерский. Определились Андре де Шовиньи и де Бетюн. Их примеру последовали Бартоломью де Мортимер и Ральф де Молеон, который никак не мог насытиться битвой. Генри Тьютон, гордо несший королевское знамя с золотым львом, получил приличную кобылу, моя тоже выглядела сносной. Анри де Саси досталась жуткая кляча, лошадь Гийома де л’Этана буквально валилась с ног от истощения, а конь Жерара де Фурниваля, достойнейшего из рыцарей, был хромым. Гуго де Невиль, жандарм, оказавшийся среди нас, поскольку был в милости у Ричарда, взобрался на жеребца, выглядевшего невероятно старым, настоящим патриархом всего нашего табуна.

— Видите их? — Король указал на потрепанный отряд мамлюков, возвращающийся к главным силам. — Они даже не смотрят в нашу сторону. Это наше преимущество.

— Преимущество, дядя? — В голосе графа Генриха сквозила легкая насмешка. — Нас тринадцать, а их тысячи.

— Зато они побиты, племянник, вот в чем разница. — Ричард кольнул коня шпорами и двинулся вперед. — Мы построимся в форме клина, как в древности Александр со своими товарищами.

Было очевидно, что на острие клина, в самом опасном месте, расположится он сам.

Мы построились позади него. Я занял одно из двух мест сразу за королем, не спрашивая ни у кого разрешения. Если кто-то захочет меня согнать, пусть попробует, свирепо подумал я. Нам грозила верная смерть, и это означало, что я просто обязан быть рядом с государем. Де Шовиньи встал рядом, что порадовало меня. Граф Лестерский поместился позади нас и, кажется, удовольствовался этим, еще в третьем ряду были Генрих Блуаский и де Бетюн. Остальные следовали за ними.

По знаку Ричарда мы опустили копья и пошли в атаку. До противника было недалеко, не более полумили. Наш крошечный клин скакал по напитавшейся кровью земле, совсем не напоминая отряд из сотен товарищей-гетайров македонского царя, прозванного Великим, но, Богом клянусь, мне уже не было дела до разницы в силах.

Я находился рядом с Ричардом, и все остальное не имело значения.

Примерно на полпути турки заметили нас. То, что последовало затем, воистину примечательно. Ни ответной атаки, ни ливня стрел. Никто из начальников не попытался развернуть людей. Ни один храбрец из мамлюков не поскакал нам навстречу.

Вместо этого турки продолжали отступать, оглядываясь через плечо и хлопая глазами, как слабоумные. Так как мы скакали галопом, а они — нет, расстояние между нами сокращалось с каждой минутой.

И снова король издал боевой клич.

Мы в один голос подхватили его.

А потом ринулись в бой, все тринадцать, как демоны ада.

Мое копье впилось в бок турку. Наконечник пронзил ему руку, прошел через туловище, пробил насквозь вторую руку. Он взмыл в воздух, вырванный из седла, и умер, не успев сообразить, что случилось. Я отбросил потяжелевшее копье и, ища глазами короля, выхватил меч.

Ричард вырвался шагов на двадцать пять вперед. Он тоже лишился копья и орудовал клинком. Я видел, как он раскроил мамлюку череп от макушки до зубов, а на обратном замахе отсек кисть другому противнику. Помощь ему, надо полагать, не требовалась, но я все равно погнал коня вслед за ним.

Мы глубоко вклинились в строй турок. И не щадили ни людей, ни животных: зарубленный конь означал, что еще один враг не сможет пойти в бой. В нас летели стрелы, пущенные в упор. Они отскакивали от кольчуг, вязли в