Магнетрон - Георгий Бабат

В передней было тихо и темно. Веснин повернул выключатель. При свете двадцатипятиваттной лампочки Веснин увидел, что вешалки были пусты, подзеркальник казался бархатным от пыли, над зеркалом висела паутина. В кухне на плите валялись пустая опрокинутая кастрюлька да сломанный, тоже пустой, коробок из-под спичек.

Веснин сам не знал, почему медлит, отчего не идет сразу к себе в комнату. Уныние овладело им от вида этой неубранной кухни, от передней, в которой не висело ни одного пальто.

Но в комнате он сразу повеселел. Окно выходило на юго-восток, и потому в этот час здесь было очень светло и от солнечных бликов даже уютно. Мексиканский кактус «опунция», который оставила ему мать, зацвел крупными, яркими цветами. Это было тем удивительней, что земля в горшке была совершенно суха. Кактус чувствовал себя превосходно без поливки.

«Если вспомнишь о нем хоть раз в две недели — ему и того будет довольно», — говорила мать.

У себя на столе Веснин нашел записку Рогова:

«Владимир Сергеевич!

Хотел тебя пригласить на свадьбу, тем более что Любаша очень просила, но не посмел докучать тебе. Ты был в тот вечер сам не свой, собирался в дорогу, собирался к Мочалову. Ждем тебя у себя после возвращения. Мы будем жить пока у Ильи Федоровича.

Любаша говорит, что все равно будет везде называть себя по-прежнему — Мухартовой, Роговой быть ей не нравится.

Приходи непременно к нам домой. У нас обоих месячный отпуск.

Жму руку. Твой бывший сосед Григорий».

Так вот о чьей свадьбе вздыхал дорогой на станцию Медь Илья Федорович! Вот это старик так старик!

Веснин подошел к умывальнику и там увидел приколотую над краном еще одну записку:

«Уезжаем.

Когда вернемся, неизвестно. Поручаем Веснину заботу об аккордеоне. Заприте его у себя в комнате».

Ни числа, ни подписи.

— Вот именно! — смеялся Веснин, перечитывая записку своих соседей Матушкина и Дульцина. — Вот именно: «Заприте его у себя в комнате». Сейчас запремся.

До сих пор Веснин производил все свои опыты с магнетронами, которые надо было непрерывно откачивать. Его магнетроны были соединены с мощным насосом. Этот насос вытягивал все газы, просачивавшиеся через неплотные швы или выделявшиеся в процессе работы из отдельных деталей магнетрона.

Для промышленной эксплуатации электровакуумные приборы «на непрерывной откачке» не всегда удобны. Прежде чем ставить вопрос о практическом применении магнетронного генератора сантиметровых волн, необходимо было разработать образцы запаянных приборов. Уже при создании первого эскизного проекта запаянного магнетрона вставало множество новых, неожиданных технологических проблем.

Первым делом надо было продумать конструкцию оболочки запаянного прибора, решить, как сделать вывода для постоянного тока высокого напряжения и для высокочастотной энергии. Затем надо было обеспечить минимальные затраты на создание магнитного поля, предусмотреть хороший теплоотвод…

Теперь, когда мы глядим на мощный магнетронный генератор сантиметровых волн, все в его конструкции кажется разумным, целесообразным, само собой разумеющимся. Но когда Веснин приступал к своему проекту, никакого образца перед его глазами не было.

Немецкие и японские магнетроны, построенные в период Отечественной войны на основании просочившихся из Советского Союза сведений, показывают, как неправильно может быть воплощена даже самая лучшая идея.

Понятно волнение Веснина, с каким он стал приводить в порядок свой проект. Это уже были не те отвлеченные диски и подковки, которые он так смело набрасывал в своем блокноте по пути из Севастополя в Ленинград. Он ведь тогда ровно ничего не знал о проблеме генерирования сантиметровых волн, а потому и не боялся рисовать все, что приходило на ум.

Теперь он много раз проверял себя, исчертил много бумаги, прежде чем отважился наконец вычертить начисто общий вид своей новой конструкции.

Чертеж был готов уже во вторник с утра.

Но Веснин помнил, как отнесся Мочалов тогда в Тресте слабых токов к внешнему виду его листка с неряшливо набросанной схемой. Поэтому он потратил еще полтора дня на то, чтобы переписать набело все свои расчеты и вычертить по всем правилам основные узлы прибора. Последнюю работу чертежница сделала бы, вероятно, быстрее и лучше. Но Веснин подумал об этом, когда уже почти все было готово.

Мочаловы

За окном было черным-черно, когда Веснин свернул все свои чертежи и расчеты в трубку, принял душ и сел бриться.

Одевшись и не теряя времени на то, чтобы пообедать, он поехал к Мочалоау.

Стоял холодный осенний вечер. Воздух был насыщен не то густым туманом, не то мелким дождем. Это была столько раз описанная ленинградская погода с пронизывающей до костей сыростью и мглой, которую обычно называют угнетающей, удручающей, наводящей тоску… Газосветные ртутные и неоновые трубки на рекламах кино и магазинов расплывались в радужные мерцающие пятна. Молочные шары фонарей на мостах через Неву были окружены лучистыми ореолами.

Глядя на улицы с площадки трамвая, Веснин думал: «Как прекрасен Ленинград в такие серебристо-серые вечера!»

Он сошел на остановке у ростральных колонн. Сколько раз он их видел и не уставал любоваться и резными носами кораблей — рострами, от которых колонны получили свое название, и аллегорическими фигурами морских божеств, окружающих подножие колонн!

Веснин свернул на Университетскую набережную. Третий раз в жизни проходит он этой дорогой к академическому дому. Как знакомы, как близки стали ему и гранитные глыбы, обхватившие берега Невы, и серые ступени, спускающиеся к самой воде! А вот и два загадочных льва с человеческими лицами, с высокими уборами на гордо поднятых головах.

Веснин подошел вплотную к одному из этих монументов и еще раз прочел стершуюся, едва различимую надпись на пьедестале:

СФИНКС ИЗ ДРЕВНИХ ФИВ В ЕГИПТЕ перевезен во град святого Петра в 1832 году

«Столетие, которое эти полулюди-полульвы провели на берегах Невы, — думал Веснин, — равно лишь одному мгновенью по сравнению со всей их историей, которая своими корнями уходит в глубь тысячелетий. Еще мифический царь Эдип вынужден был разгадывать загадки Сфинкса. Легенда о сфинксах существовала за тысячелетия до возникновения мифа о царе Эдипе».

Глядя на это равнодушное лицо, на полную величия и царственного покоя позу льва, Веснин старался угадать мысль мастера, который несколько тысячелетий назад дал этому камню такую долгую жизнь. Знал ли тот голый египтянин (ведь в те времена даже чиновники фараона ходили лишь в коротких кожаных передниках), ведомо ли было тому мастеру, что он работает на тысячелетия? Или это был его каждодневный обычный труд, работа, случайно уцелевшая для потомства и далеко не лучшая?

Давно засосали пески древний город Египта — Фивы, а сфинксы живут. Обнаруженные случайно, эти изваяния были привезены с берегов Нила на берега Невы.

«Во времена Древнего Египта, — думал Веснин, — здесь, на этих суровых берегах, вероятно, могли быть лишь стоянки неолитического человека… Наша работа, наш труд, — продолжал свои рассуждения Веснин, — вот что может остаться после нас… Надо еще больше трудиться, работать еще интенсивнее… Мы стремимся к счастью для всех. А этого можно достичь лишь трудом — упорным, напряженным трудом».

Он подошел к университетскому дому и по привычке взглянул на окна квартиры Мочалова. Они были ярко освещены, но, против обыкновения, не зашторены.

«Значит, дома!» — обрадовался Веснин и с легким сердцем вошел в подъезд.

Уже поднявшись на третий этаж, он услыхал, как наверху хлопнула дверь и по лестнице кто-то стал спускаться вниз.

«А вдруг это Мочалов? — подумал Веснин и отступил в темный угол лестничной площадки. — Если это действительно Александр Васильевич, то неудобно задерживать его на ходу. Лучше я позвоню ему позже, когда он вернется домой, и приду к нему в тот день, который он мне назначит».

Веснин поднял голову и увидел спускающегося вниз по лестнице Студенецкого. Константин Иванович держал свою шляпу в левой руке. Он шел, размахивая правой рукой, и бормотал себе в бороду нечто вроде «гм, гм» или, возможно, «бам, бам», а быть может, ни то, ни другое. Слов Веснин не мог разобрать.

За время работы на заводе ему приходилось видеть технического директора и смеющимся и раздраженным, но разговаривающим с самим собой вслух Веснин не видел Студенецкого никогда.

Пальто Константина Ивановича было распахнуто, хотя снизу, из подъезда, тянуло промозглым ноябрьским холодом.