Московская старина: Воспоминания москвичей прошлого столетия - Юрий Николаевич Александров

а не проезды посредине или сбоку в первом этаже. Правда, не экономили места, но куда больше было воздуха, света и солнца и куда вообще было больше простора! На воротах на одном столбе, именно, если стоять к ним лицом, на левом, была неизбежная надпись «Свободен от постоя», появившаяся с тех пор, когда город стал строить и содержать казармы для стоявших в нем войск, прежде размещавшихся в виде повинности по обывательским дворам.

На правом же столбе красовалась надпись с указанием домовладельца, причем непременно обозначалось сословие, к которому он принадлежал, или чин, который он носил; например, действительного статского советника такого-то или полковника такого-то, купца такого-то. Помню, на одном из небольших домиков по Неопалимовскому переулку была, надпись «господина Завумнова». Слово «господин», очевидно, обозначало здесь дворянина, потому что тогда «господами» назывались только дворяне и к купцу такое обозначение было неприменимо.

Уже когда началось слияние сословий, и это сословное различение стало стираться и исчезать, оно еще долго держалось по традиции у московских извозчиков, которые в своих обращениях к приглашаемым седокам, уговаривая их «прокатиться» или «прокатать пятиалтынный», по какому-то особому чутью угадывали сословное положение седока и называли его «ваше сиятельство» или «господин», «барин», «купец» и т. д.

Дома так и назывались по их домовладельцам, причем у московских обывателей из простонародья в этих названиях можно было заметить даже некоторый деревенский оттенок: они часто упоминали фамилию домовладельца, но не в родительном падеже, а в виде прилагательного, притяжательного; говорили, например, не дом Козлова, не дом Баранова или Петухова, а непременно «дом Козлов», «дом Баранов», «дом Петухов», очевидно продолжая видеть в фамилиях Барановых, Козловых и Петуховых употреблявшиеся в деревне прозвища Козел, Баран, Петух и т. д. Обозначение домов по фамилии их владельцев создавало разного рода трудности при отыскании дома. Когда приходилось, например, отыскивать дом Петрова на какой-либо длинной улице, на Пятницкой или на Якиманке, иногда надо было промаршировать ее всю по одной стороне, а потом проделать то же по другой, если не было указано, к какому концу улицы дом расположен ближе. Полезно было в таких случаях для справки заходить в какую-либо, особенно в полотняную лавочку: там можно было получить указания, касавшиеся, впрочем, не только адресов, но и всего образа жизни обывателей обслуживаемого лавочкой района.

Такие лавочки были хорошими бюро сведений: туда посылалась за закупками прислуга из разных домов местности, и в беседах с ней хозяин лавки и его приказчики получали подробную информацию о своих покупателях, нередко со всеми мельчайшими подробностями их интимной жизни. Насколько проще теперь с номерами, позволяющими сразу определить местонахождение искомого дома, и с разделением номеров на четные и нечетные, позволяющим сразу сообразить, на какой стороне находится дом, на четной или на нечетной.

Бывали затруднения и в тех случаях, когда по одной улице домами владели однофамильцы, и при указании адреса надо было обозначать, что адресат живет не только в доме Иванова, но «в доме Иванова, бывшем Брабец». Вообще, впрочем, надо сказать, что не было еще общепринятого порядка в обозначении адресов и их обозначали то по полицейским частям и кварталам, например Хамовнической части 2-го квартала на углу Неопалимовского и Малого Трудного переулка дом такого-то, то по церковным приходам, например «у Мартына Исповедника»,* «у Успенья на-Могильцах»,* «в приходе церкви Неопалимыя Купины».* Иногда же прибегали к различным совершенно случайным обозначениям: против такой-то церкви, против вдовьего дома, против пожарного депо и т. д. Нумерация домов начала заводиться, помнится, с 90-х годов, но этот общеевропейский порядок, уже давно усвоенный в Петербурге, в Москве прививался очень туго. Распоряжения о номерах несколько раз издавались, номера заводились, но как-то не прививались и быстро выходили из употребления. Чтобы сломать упорство московских обывателей и окончательно упрочить новый порядок, пришлось прибегнуть к запрету писать на воротах фамилию домовладельца. Большим подспорьем для введения нового порядка обозначения домов по номерам послужило введение фонарей с номерами, позволяющих различать номера и ночью; без таких фонарей с наступлением сумерек при плохом освещении московских улиц различать номер было невозможно.

Может вполне естественно возникнуть вопрос, как в городе, состоявшем из одноэтажных особняков с мезонинами и антресолями и небольших двухэтажных домов, размещалось население? Надо, однако, при этом помнить, что в 70-х годах в Москве считалось официально всего 400 000 населения и только в конце 80-х или в начале 90-х перепись, в которой принимал участие Л. Н. Толстой, обнаружила в городе 700 000 с лишком жителей. При таких цифрах население размещалось, и с большим простором, в существовавших домах.

В каждом владении, кроме главного дома, выходившего на улицу или в переулок, во дворе существовали так называемые «флигеля», которые и отдавались внаймы квартирантам. Иногда домовладельцы, не живя сами в своих особнячках, сдавали их внаймы. Квартирного вопроса тогда в Москве не существовало; впрочем, если угодно, он существовал, но только в обратную, так сказать, сторону. В 70-х и в 80-х годах предложение помещений превышало спрос. Квартир было больше, чем их было нужно. Многие из них подолгу оставались не занятыми, о чем свидетельствовали наклеенные на окнах или прибитые на воротах записочки, в которых обозначалось: «Сдается квартира, о цене узнать у дворника».

Особенно много квартир освобождалось на лето, когда жильцы, выезжая на дачу, покидали зимнюю квартиру с целью переменить ее. Но очень часто «простой» квартиры, случавшийся летом, грозил затянуться и на зиму, домовладельцы бывали в тревоге, опасаясь такого простоя, и успокаивались, когда судьба посылала хорошего жильца, который будет аккуратно платить деньги, хорошо топить, не жалея дров, не сгноит и не испортит помещения. На большие квартиры заключались контракты домашно или нотариально, но большею частью квартиранты жили по словесному уговору, платя помесячно, причем деньги вносились вперед. За 300 рублей в год можно было нанять квартиру в одной из центральных частей города в три или четыре довольно просторные комнаты с передней и кухней. Студенты нанимали в местностях, прилежащих к Бронной, в так называемом тогда Латинском квартале довольно поместительную комнату за 7, за 10, за 12 рублей, смотря по ее размерам и всякого рода удобствам.

Что почти совсем не изменилось в Москве с тех пор, так это мостовые, которые и тогда, в начале 70-х годов, т. е. около 60 лет тому назад, были такие же примитивные булыжные, как и в наши дни. Асфальтовых совсем еще не было. Деревянная торцовая устроена была уже позже на Тверской, на небольшом ее участке от Страстной площади до генерал-губернаторского дома. Правда, было еще в Москве по