Жизнь и приключения Лонг Алека - Юрий Дмитриевич Клименченко

двери послышался шум. Лобода склонился над чемоданом, принялся рассматривать замок. Алек быстро отворил дверь. Ничего опасного не было. Уборщица подметала коридор.

— Как же ты попал в Одессу, Василий Васильевич? Я думал, что ты где-нибудь в Москве или Петрограде сидишь. Бруно Федорович жив?

— Жив. Большим начальником стал. В Чека работает. А Николай в Петрограде с семьей. Тот по транспорту, а я вот здесь. Так уж получилось. Как? Да не очень просто. Когда Октябрьская грянула, мы в Аргентине с судном были. Офицеры Добровольного флота — все военные отставники. Государя императора им подай. Против революции, конечно. Ну, а мы, черная кость, сначала ничего не знали. Потом умные люди из эмигрантов вычитали в газетах и нам сообщили. Большинство, конечно, домой. Пришли к капитану с требованием: вези на родину. Он нас к чертям собачьим послал. Тут, говорит, плавать будете… Я закурю?

Лобода вытащил папиросу, закурил. Комната наполнилась крепким сладковатым дымом.

— Да… Пошли мы к консулу в Буэнос-Айресе. Тот говорит: «Не знаю, что там происходит, какая там Октябрьская революция, я подчиняюсь его императорскому величеству. Плавайте, как капитан сказал». Хотели мы пассажирами уехать — денег нет. Ну, плавали между Новым Орлеаном и Буэнос-Айресом. Несколько рейсов сделали. Как-то пришли в Канаду. Это уж много позже было. Стоим, выгружаемся, — мы под иностранным фрахтом находились, — вдруг капитан приказывает всей команде собраться в кают-компании. Такого никогда небывало раньше. — Лобода сладко затянулся. — Собрались. И «духи» и «рогали»[28], и чистые и нечистые. Капитан — фамилия его Лапкин — и говорит: «Надоела мне, братцы, эта канитель. Семья у меня в Петрограде, власть там установилась, поплывем домой». Ну, тут все как загалдят. Кто орет: «Домой!», кто кулаками машет: «Предательство!»

Несколько офицеров, помощники и механики, «мастера» начали уговаривать: «Что вы, Яков Семеныч, к большевикам в когти хотите попасть, да они вас…»

Тут я встал и говорю: «Не бойтесь ничего, Яков Семеныч. Поддержат вас ребята. Правильно решили. Ничего вам плохого большевики не сделают. Не бойтесь».

Он так и заулыбался. Ну, тут опять крик пошел: «Посмотрим, как вы пароход без механиков и помощников доведете, а мы, с вашего разрешения, все уйдем». И верно, ушли. Все механики, кроме второго, и три помощника. Остались мы, кэп и говорит: «Путь далек через океан… Дойдем ли?» Механик засмеялся. «Дойдем, Яков Семеныч, — говорит. — У меня такие машинисты, почище механиков. А вот на палубе уж не знаю как». — «На палубе я сам справлюсь. Боцмана старпомом сделаю, Суйталайнена вторым, он, кажется, два года в мореходных классах учился. Дойдем». И пошли, и дошли. Лапкину спасибо сказали, а я со своими связался — и в Москву, к Бруно Федоровичу. Ну, Леша, и встреча была! Вроде как с тобой. Обнимались, целовались, а потом Бруно меня к себе в Чека пригласил и такой лисой подъезжает. «Ты, — говорит, — Василий Васильевич, Одессу знаешь?» — «Как не знать! Родные края. Сам с Голой Пристани. Одессы не знать! Знаю, как свои пять пальцев». — «Вот, — говорит, — и хорошо. Нужен нам там свой человек — кое-какие сведения получить, кое-что нам передавать, в общем, есть работа. Там большевиков много, но они другими делами занимаются. Не поможешь ли? Ты парень бывалый, опытный, смелый, моряк», — и начал, и начал… Вспомнил, что я действительную на военном флоте служил, все офицерские повадки знаю, в службе мастак — и так далее, и тому подобное…

Согласился я. Под видом больного матроса-украинца фронт перешел. Это уж не так и трудно оказалось. Хотели меня в армию Деникина загрести, да мне «белый билет» еще царской медицинской комиссии достали. Как представляться и что говорить, врачи научили. Отбился я от беляков и прибыл в Одессу. В гостинице «Лондонская» один наш парень работает. Он меня рекомендовал как матроса с бывшей царской яхты «Штандарт». Мне такой документ в Москве тоже сделали. Взяли. Не нарадуются. Документы чистые. Вот такая моя история коротенько. А вот как ты мистером стал, тоже, поди, не просто?

— Далеко не просто. Как-нибудь все расскажу.

— Жаль, времени нет послушать, — с сожалением произнес Лобода, — надо идти, а то как бы подозрительным не показалось мое долгое пребывание в твоем номере. Я тут тебе чемоданчик немного пошарпал, на всякий случай. Будь жив, Алеша. Пойду.

— Слушай, Василий Васильевич, а тут у вас при гостинице шпик из контрразведки сидит?

— А то как же! Волков, портье, который сейчас дежурит. Мой дружок. Сволочь первостатейная. Надо сказать, в плохое место ты попал. Одесса — гнилой угол. Кого только тут нет! Вся контра собралась из разных городов. И белые, и петлюровцы, и поляки. Каких хочешь цветов. Ну, недолго им куковать. Значит, подашь мне знак. Ну… хоть на чай дашь при выходе, какую-нибудь монету. Я уж буду знать, что можно подавать экипаж.

— А не плюнуть нам на паспорта?

— Нельзя. Сразу откроешься. Подумай сам. Человек не берет паспорт и в номере не живет. Что-то не так. А тут некоторое время не хватятся. Скажешь портье, что уезжаешь на прогулку. Все нормально. Ты же пока вне подозрений?

— Как будто.

— Ну, до скорого.

Лобода осторожно приоткрыл дверь, оглядел пустой коридор и исчез.

14

Алек вышел из гостиницы. Надо было осмотреться, привыкнуть к окружающей обстановке, хотя бы примерно узнать расположение центральных улиц, послушать, что говорят. Айна хотела пойти с ним, но он уговорил ее остаться.

Он шел не торопясь по приморскому бульвару в своем отлично сшитом костюме, ослепительно белой рубашке, с галстуком цвета бордо, светловолосый, высокий.

Солнце уже зашло за дома. Пахло цветами, водорослями, углем, обычными запахами приморского бульвара. Дневная жара спала, и люди снова заполнили улицы. Алек вышел на Екатерининскую площадь. Девчонка-украинка на углу продавала цветы. Он бросил ей несколько пенсов, и она протянула ему гвоздику.

Алек дошел до кафе «Фанкони», занял столик под полосатым тентом, заказал виноградный сок и английскую газету. Таковой не оказалось. Ему принесли французскую. Он лениво просматривал хвастливую болтовню оккупантов, прислушивался к тому, что говорят за соседними столиками. Здесь говорили шепотом, но обрывки разговоров и отдельные слова долетали до него:

— Фридлендер взял два вагона…

— Говорят, что все надо продавать. Скоро…

— Его превосходительство господин Мочалов не советует связываться с Вечерниковым… Лучше брать у него… Табак отличный…

— Можно долларами…

— Господин Кривошеин будет… Крупное дело…

Казалось, что все находящиеся в кафе что-то покупают и продают. Отдельно сидели французские моряки с броненосца «Мирабо», пехотные румынские, польские и греческие офицеры. Они громко разговаривали, смеялись,