Полигон - Александр Александрович Гангнус

он, — толковых и непьющих. Самым узким местом хозяйства были кадры.

Светозар, конечно, уже несколько раз звал Вадима к себе в напарники («сезон, старик, — и машина, и на хрена тебе эта наука»). Вадим отмахивался. Но однажды, когда Вадим гостил у Светозара в Ольховке, туда «случайно» заглянул директор и предложил Вадиму нечто немыслимое: бросать все и ехать к нему в совхоз освобожденным секретарем партийной организации — старого директор с почетом выпроваживал в председатели сельсовета.

Орешкин воспринял все вначале как остроумную шутку и пересказывал Свете разговор со смехом. Но со всех трибун продолжали звучать призывы к возрождению русского Нечерноземья. И Светозар с директором почти угадали: уже через неделю науковед поехал на центральную усадьбу совхоза приглядеться и прикинуть. Два или три месяца он и даже Света были под гипнозом этой конечно же нереальной идеи.

В эти два или три месяца в Москве появился Дьяконов. Дьяконов унылый, Дьяконов угнетенный — не столько продолжающейся конфронтацией с начальством, сколько враждебностью бывшего ближайшего друга и соавтора Силкина, разочарованием в самой идее сплоченной «группы хлопцев», разочарованием в смысле всей прошлой титанической борьбы с Саркисовым и компанией. Гидра оказалась о многих головах, на месте срубленных вырастали новые. Возможно, и тень погибшей старушки продолжала являться. Ганч становился невыносимым. Он становился и скучным: став отшельником, Олег в разработке своей идеи накопленной энергии шагнул далеко. И он сам, и Лида, и Вадим со Светой уже поняли и согласно решили, что нужен дьяконовским идеям выход на московские семинары, нужна экспериментальная база, а сам он нуждается в московских библиотеках, в новом, высшем уровне и стиле научного самовыявления.

И даже уже было ясно, куда идти: в работах подмосковного экспериментального полигона, где когда-то работала и жила Лида, наметился идейный тупик, его начальник Шамаро это понимал, он давно просил себе Дьяконова, и директор академик Мочалов был не против. Но сразу, в лоб решить проблему не удалось. Сначала не находилось ставки для двух человек. А когда эту препону удалось с помощью Севы как-то обойти, дело уперлось в жилье. Выбить подмосковную квартиру для иногороднего ученого можно только при весьма энергичных действиях руководства. И нельзя сказать, чтоб руководство ничего не делало. Даже средства на строительство под Дьяконова были выделены. Но почему-то, когда в ответ на всяческие запросы пришел ответ из соответствующих инстанций, в нем содержалось «добро» на квартиру для Эдика Чеснокова и его жены и отказ для Дьяконовых. Было ясно, что к чему, и оттого особенно противно продолжать всем этим заниматься. Да и трудно этим заниматься, находясь в Ганче.

Все это долго обсуждалось в тот Олегов приезд между друзьями за вечерним чаем, при участии Светы, уже уложившей детей. Олег под конец сказал:

— А надоело. Я, может быть, просто ушел бы пока из института, из науки, как Волынов. В какой-нибудь совхоз здесь недалеко. Надоело бороться с невидимым врагом. Уйду. Пусть успокоятся. Год-два обойдусь без института, сам многое смогу сделать, двинуть дальше. В библиотеки, на семинары и так попаду. Говорят, сейчас совхозам-колхозам многое позволено. Жилье, лимиты… Лида могла бы пойти, скажем, бригадиром — она росла в деревне, знает это дело, да и хватка у нее есть, командовать умеет. Я… да хоть в школу учителем.

Вадим и Света изумленно переглянулись. Они еще не успели рассказать Олегу про Светозаров совхоз и про свои планы ехать туда. И вот они уже оба, взахлеб и перебивая друг друга, рассказывают о своем грандиозном замысле.

— Ну, во-первых, ты понимаешь, Олег, — говорил Вадим, отмечая сам в своем голосе некие светозаровские нотки, — дела в деревне не переменятся, пока мы все не переменим к ней своего отношения. Это так, и от этого надо танцевать. Мы все заинтересованы, чтоб они переменились. Помнишь, в Ганче Шариф, ну, учитель из кишлака, цитировал нам с тобой Коран. Я тогда записал, запомнил: «Что может быть более необходимо для человека, чем пища, и, однако, ее нельзя считать существенным признаком для человека». Это когда мы говорили с ним о разнице между необходимым и существенным. И правда. Чтобы судить о том, каков тот или иной человек, совершенно не важно знать, сколько и какого качества еды он потребляет, хотя ясно, что без еды ему не прожить. По терминологии теории систем, существенно человеческое находится на несколько уровней выше чисто биологического уровня обмена веществ. Больше того, чтобы человек мог отдаваться высшему из ему доступных, творческому уровню, он должен быть избавлен от чисто добывательских задач. Можно избавить себя от низменных забот, отгородившись от них, перевалив их на плечи других. На этой основе расцветали культуры эксплуататорских обществ. Можно сорваться и кинуться в добывательство для себя и близких, забыв о том, что ты человек, а не волк в лесу. Тогда — всплеск мещанства, вещизм, добывание копейки — любимое выражение, а теперь, кажется, и занятие Стожко, — дефицита, «фирмы»… Самоутверждение на этой почве. Мы со Светозаром говорили: сейчас такой момент, чтобы попытаться сообща — тем, кто понимает, — применить усилия и даже творчество, чтобы загнать проблему жратвы на подобающее ей место необходимого и неукоснительного, автоматически-безукоризненно работающего первичного уровня. Чтобы не было такой проблемы. Видишь, научный обозреватель уже вкалывает. А мы чем хуже?

Олег насчет уровней поспорил: он, мол, с удовольствием занимался бы выращиванием собственной картошки — ничего унизительного и вредного для духовности в этом нет, но в целом, да, конечно, да, шо ж нет — он даже припоминает, как сам однажды всерьез подумывал о том, чтобы идти в «Сельхозтехнику» главным инженером, еще там, в Запорожье, «примерно из этих вот соображений, шоб показать всем и себе, шо с умом если взяться, любое, самое гиблое дело можно с места сковырнуть».

— Главным инженером! Да директор тебе златые горы посулит, он сейчас рвет и мечет, ищет главного инженера. И бригадиры ему — во как нужны. И комендант, и директор столовой. И учителей в поселковой школе не хватает — это скорей для Светы. Меня зовут освобожденным секретарем партийной организации. Вроде комиссаром. В общем, ему не хватает образованных людей. Всяких работящих и непьющих людей, но особенно образованных. Мы со Светозаром решили, это как тест для всего нашего поколения. Мои натурфилософы от меня не уйдут, там все даже лучше, другими красками заиграет. Полигон мне не помешал, а помог, хотя и тогда все были в ужасе — куда меня несет.

— Ого-го, — коротко сказал Олег, явно недоверчиво. — Ну, допустим. А семья?

— Семья! — засмеялась Света. — Да он, если его послушать, ради нас все это и затевает.

— Понимаешь, Олег, лучшая в