Бессильная - Лорен Робертс

металлический щелчок. — Я подумал, что самое безопасное место для него — на мне.

Я лишь хмыкнула в знак согласия, а мой пульс заколотился в предвкушении. Китт опускает ключ обратно на серебряное кольцо и убирает их оба во внутренний карман.

Затем он нажимает на часть стены, и она распахивается.

Камни, которые раньше выглядели совершенно обычными, теперь превратились в замаскированную дверь. Китт хватает меня за руку и тянет за собой, после чего закрывает дверь и погружает нас в полную темноту. Чернота наваливается на нас, как одеяло, тяжелое и давящее.

Я даже не вижу своей руки перед лицом, поэтому подпрыгиваю, когда она соприкасается с его грудью. В той же груди раздается смех, а затем в его кулаке вспыхивает пламя, почти ослепляя меня своей яркостью.

— Ну что, пойдем? — с улыбкой спрашивает Китт.

Мы идем по широкому туннелю, сырому и склизкому, наши шаги гулко отдаются от стен. Я тщательно обдумываю свои следующие слова, понимая, что они должны прозвучать так, как будто мне просто интересно, а не отчаянно.

— Куда ведет этот туннель? И много ли их, как лабиринт под замком? — спрашиваю я, сохраняя непринужденность в голосе.

Мои ноги подкашиваются, когда мы подходим к развилке туннеля, где путь разделяется на две части. Китт останавливается рядом со мной, его ответ так же непринужден, как и мой вопрос. — Это один из главных и больших туннелей, поэтому у меня есть ключ только от него. Некоторые из них сейчас заблокированы или слишком опасны для использования.

Я сохраняю нейтральное выражение лица, несмотря на беспокойство, навалившееся на мои плечи. Что, если проход, ведущий к Чаше, — один из мертвых туннелей? Что, если он был заблокирован, обрушен или…

Китт кивает головой в сторону туннеля слева, прерывая мои мысли: — Этот ведет к тренировочной площадке, но снаружи дверь не откроешь. — Затем он показывает на туннель справа. — А тот, по которому мы идем, ведет на Чашу-арену и в комнату под ложей. Ту, в которой мы оставались до интервью.

Я чуть не давлюсь. В перерывах между кашлем я виню в своей вспышке грязный воздух, а не информацию, которой он так легко поделился со мной. Именно той информацией, которая мне была нужна.

У меня голова идет кругом. Я придумал, что Китт воспользуется одним из туннелей, чтобы увидеть Лут, чтобы узнать, где находятся другие, и какой из них ведет к Чаше. И вот мы случайно проходим именно по тому, который мне нужно было найти.

Китт тянет меня по туннелю в сторону Чаши, и я испытываю облегчение, обнаружив наконец проход. Мы идем и разговариваем почти десять минут, прежде чем свет костра Китта освещает тяжелую дверь.

Вот она. Спасение.

Он распахивает ее, открывая темную комнату под ящиком, а затем подпирает дверь небольшим камнем, чтобы мы могли вернуться обратно, когда вернемся. Затем мы направляемся к двери-ловушке в потолке, открываем ее, и я снова пробираюсь через нее. Я чувствую призрак его рук на своей спине, прежде чем забраться в стеклянный ящик. Китт быстро следует за мной, и мы выходим на пустую арену.

— Как именно мы планируем добраться до Лута? — спрашиваю я, поднимая брови.

— Поскольку конюхи не должны знать, что мы в буквальном смысле слова уезжаем в закат, — улыбается Китт, — мы направляемся на поле рядом с Чашей, где днем пасутся многие лошади.

Мы выходим с арены по одному из многочисленных бетонных туннелей, зловещих даже в отсутствие кричащих зрителей. Когда мы, наконец, выходим на поляну, тепло солнца закрывает нависшая над нами чаша

Навстречу нам скачет красивая белая лошадь, которая тоже с нетерпением ждет, когда же мы уедем из этого забытого Чумой места. Я прочищаю горло и сглатываю свою гордость, прежде чем пробормотать: — Я не умею ездить верхом.

— Тогда держись крепче, — с ухмылкой отвечает Китт, его глаза ненадолго встречаются с моими.

Без седла Китт помогает мне забраться на лошадь, а затем грациозно садится сам. Я не знаю, куда деть руки, чувствуя себя неловко, прижавшись грудью к его спине.

Он поворачивает голову и смотрит на меня, его золотистые волосы сверкают в лучах солнца. — Ты уверена, что сможешь увести меня?

— Пожалуйста, — говорю я, — я воровка. Воровать — это то, что у меня получается лучше всего.

* * *

Китт не перестает кашлять с тех пор, как мы прибыли в Лут.

— Чума, как же здесь воняет. — Он подавляет кашель, пытаясь прочистить легкие от густого воздуха. — Проклятье.

Я фыркаю, наблюдая за тем, как он осматривает свое новое окружение, все еще пытаясь осознать все это. Его взгляд пробегает по разбитым торговым телегам, разбросанным по Луту, все они украшены выцветшими знаменами или порванными вывесками. Он рассматривает разваливающиеся здания и магазины на широкой улице, наблюдая за тем, как его люди заходят и выходят из них.

Он поворачивает голову в сторону каждого крика, слушая, как один мужчина рекламирует свежий улов рыбы, а другой громко торгуется с женщиной о цене ткани. Вокруг нас царит хаос, какое-то блаженное безумие. И мы стоим посреди этого хаоса, окруженные роем людей, занятых своими делами. Продают и покупают. Живут и пытаются жить. Кажется, что Лут гудит от людей, но все, что я вижу, — это шум существования.

Я поднимаю руку и натягиваю кепку на голове Китта. Я достала ее и поношенную рубашку, чтобы он мог надеть ее, хотя сомневаюсь, что кто-то обращает на нас внимание. Он отвечает мне добрым жестом, с усмешкой натягивая мою кепку на глаза, а серебристые прядки волос падают мне на лицо. Я вздыхаю и поправляю кепку, улыбаясь во весь рот, и веду его дальше по улице, уворачиваясь от смеющихся детей, которые носятся вокруг наших ног.

Китт пытается впитать все это, впитать каждый кусочек Лута. Каждый выцветший баннер, каждый человек, столкнувшийся с нами на людной улице. Вот Вейл творит магию для нескольких зрителей, завораживая толпу и используя свою силу, чтобы заработать несколько серебрушек. В этой части трущоб Оборонительная Элита всегда хорошо себя чувствует, выделяясь среди множества Приземленных жителей.

Я наблюдаю за Киттом, пока он заглядывает в небольшие переулки и улочки, отходящие от Лута, и мельком вижу импровизированные палатки и бездомных, ютящихся в них. Он застывает при виде одиноких маленьких детей, пробирающихся между телегами, руки которых так и чешутся выхватить какую-нибудь еду.

— Их выпорют, когда поймают, — говорю я категорично.

Его взгляд устремлен на меня. — Когда их поймают?

— Да. Когда. — Я вздыхаю и продолжаю вести его по людной улице. — Маленькие