Иномиры: Романы - Александр Казанцев

— Мне была бы очень ценна такая информация.

И Оля начала рассказывать Робику о каждом из своих коллег: и о дяде Джо, и о сэре Чарльзе, и об Иецу-ке, и конечно же о Юре Кочеткове. Говорила и утирала слезы.

Робик все слушал и укладывал Олины представления в свою бездонную память, ждущую информации.

Альсино в сад не выходил.

Оля подняла голову, привычно поправляя волосы.

— Робик, Робик! Кто-то летит к нам! Их двое в небе. Может быть, это те судьи, которых ждет мама Моэла?

Оля оказалась права.

Двое в развевающихся полупрозрачных плащах приземлились прямо на садовую дорожку и направилась к дому.

Оля встала со скамейки, выжидательно глядя на них. Робик, копируя ее движения, тоже поднялся.

Один из прилетевших был молод, другой весьма пожилой, судя по седине и спускающейся на грудь белой бороде.

Старший на чистейшем русском языке, не передавая телепатически свою мысль, а произнося четко слова, обратился к Оле:

— Приветствуем вас, девушка иного мира! Мы прибыли вместе с Миредо, чтобы помочь Моэле в нелегком деле, которое ей так тяжело совершить. Как мы догадываемся, вы спутница Альсино?

— Его невеста, — вставил Робик. — Я у них на воспитании.

Старец внимательно посмотрел на биомашину и продолжал:

— Поскольку вы знаете все, что произошло с Альсино в ином мире, мы хотели бы поочередно побеседовать с вами, рассчитывая на вашу помощь. Взаимно узнать друг друга.

— Если б я только могла помочь! — воскликнула Оля.

— При вашем согласии мой молодой спутник Миредо останется с вами. Он музыкант, вернее, историк музыки.

— Я готова, — согласилась Оля, взглянув на невозмутимого Робика.

Старец прошел в дом, а Миредо опустился на скамейку, жестом приглашая Олю сесть рядом. И беззвучно начал:

— «Я жалею, что не могу, как мой старший друг, произносить слова на вашем языке, но я посвятил себя передаче мыслей и чувств музыкальными звуками и изучаю, как с течением веков не раз менялись их сочетания. Это самый универсальный язык для всех времен, народов и даже миров».

— Я очень люблю музыку, — призналась Оля.

— «Тогда мы поймем друг друга. Я знаю, какой наш музыкальный период соответствует вашему времени».

Оля внимательно посмотрела на нового знакомого. У него были женственные черты лица, голубые глаза и светлые, спадающие на плечи локоны, напомнившие Оле Альсино в ложе Большого театра.

— А я думала, вы — юрист, если будете судить…

— «У нас не законы, а традиции, и судят только по справедливости».

У Оли отлегло от сердца.

— «Прежде, чем расспрашивать вас, я расскажу вам о себе. Я слыву за большого чудака. Музыкальные формы за тысячелетия неузнаваемо менялись. Мелодии приходили и уходили, уступая место шумам и ритмам, но неизменно было одно: они всегда выражали состояние души. И глубинное отражение человеческих чувств я отыскал именно в старинной музыке. И даже взялся своими руками воссоздать доисторический струнный инструмент, на котором, касаясь струн мягкими молоточками, можно было извлекать звуки самой разной окраски, лучше всего действующие на подсознание человека. Ведь каждый, слушая музыку, воспринимает ее по-своему. И все-таки она, как ничто другое, лучше передает состояние души. Не правда ли?»

Оля молча кивнула, подумав в этот момент, почему судить Альсино поручают музыканту.

— «Если вы не возражаете и хотели бы узнать меня, я продемонстрирую вам несколько произведений вашего мира, записанных в радиоперехвате нашими исследовательскими аппаратами».

— НЛО? — спросила Оля.

— «Да, да. Кажется, их так у вас называют. Но эти произведения исполняю я сам на воспроизведенном мною старинном инструменте».

— На рояле? — догадалась Оля.

— «Да, хотя я бы не осмелился его так назвать».

— Мне все интересно в человеке, который будет решать судьбу Альсино, — сказала Оля и пошла следом за Миредо в дом, в ту комнату, где ее угощала Моэла.

Миредо оглядел отделанные деревом и украшенные ручной резьбой стены.

— «Какая художественная работа!» — восхитился музыкант-историк.

— Это вырезал сам Альсино в юности! — с гордостью сказала Оля.

— «Прекрасное исполнение», — похвалил Миредо.

Моэла и прилетевший к ней старик прошли через комнату, направляясь в сад. Миредо занялся звуковым аппаратом, принесшим Оле такую тяжелую весть. Он вложил в него мнемонический кристалл.

— «Вы, конечно, простите мое «топорное» исполнение, — извинился Миредо. — Меня, всего лишь исследователя музыкальной старины, никак нельзя равнять с вашими виртуозами, которых я лишь повторяю, правда, в собственном понимании. И я торопился, делая эту запись для вас».

Оля услышала музыку, сразу поразившую ее. Она была отнюдь не случайно подобрана судьей-музыкантом, прекрасно понимавшим горе и тревогу девушки.

С проникновенной выразительностью зазвучал вдруг похоронный марш Шопена, а позже тоже похоронный марш, но из сонаты Бетховена. Это была музыка ее мира, как бы оплакивающая невозвратимую потерю друзей.

Миредо внимательно следил за выражением Олиного лица и, конечно, читал ее мысли, намеренно предложив ей музыку XIX века, века расцвета мировой музыкальной культуры.

А мысли Оли были все теми же. Она горевала, она волновалась, она надеялась…

— «Теперь я задам вам один вопрос, касающийся Альсино, прежде, чем вы расскажете, как он появился у вас и почему вернулся вместе с вами в наш мир».

— Что вы хотите узнать?

— «Подумайте о его музыкальном образе, и я уловлю, какое произведение из близких вам мелодий лучше всего охарактеризовало бы Альсино».

«Как странно, — подумала Оля. — Именно это мне и хотелось сказать». И, не задумываясь, она произнесла:

— «Лунная соната» Бетховена. Ее первая часть — это внутренний мир Альсино, полный исканий и невысказанных чувств. Вторая — его бурная решимость вмешаться в ход событий, переубедить людей нашего мира и предотвратить гибель параллельных миров. Ну а финал… финал, кажется, будет зависеть от вашего завтрашнего решения.

— «Тогда рассказывайте или просто вспоминайте обо всем, что случилось с самой первой встречи с Альсино, о вашей дружбе с ним. Об отношении к нему окружающих. Как восприняли они его идеи?»

И Оля в ответ стала думать об Альсино, как постоянно это делала. Но теперь под проникающим «телепатическим взором» историка-музыканта.

— «Вы думаете чрезвычайно музыкально, — передал свои мысли Миредо. — Мне хочется посвятить вам один из своих ближайших концертов. Вы услышите не только то, что записано сейчас специально для этой встречи, но и все то, чем живут у нас сейчас музыкальные сердца. А немузыкальных у нас почти нет».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});