Подвиг Севастополя 1942. Готенланд - Виктор Костевич

Неожиданно из темноты вынырнуло несколько румын, в их причудливых двурогих шапках, во главе с маленьким и толстым капитаном. Они поприветствовали стоявшего рядом с нами Грефа, после чего обошли место, где недавно стояли фургоны. Посветив фонариками (лучи выхватывали бутылки и бесформенные кондомы), исследователи пришли к определенным выводам. И поспешили поделиться ими с нами, не успевшими покинуть недавнее ристалище греха.

– Я требую объяснений! – начал капитан твердым голосом.

Мы переглянулись. Со стороны офицера было странным требовать объяснений от каких-то незнакомых нижних чинов. Но румын находил иначе. Грефу было заявлено, что здесь побывали фургоны с девицами из Бахчисарая, что фургонов было два, между тем как к нам был должен приехать один, поскольку другой предназначался для стоявших в соседнем селе румынских подразделений.

Когда до нас дошло, в чем дело, мы стали неприлично ржать. Даже я, которому не досталось ни румынских, ни немецких девок. Сказалось недавнее потрясение – и теперь я разгружался по-своему. Спутники капитана – четыре румынских солдата – смотрели на нас с тревогой. Однако их начальник не унимался. Яростно наседая на Грефа, он потрясал бумагами, кричал о законности, подрядах, союзническом долге – короче, до смерти всем надоел.

Первым румына ударил Штос. Не очень сильно, с некоторым даже почтением к офицерскому чину. У капитана открылся рот и выкатились глаза. (Греф светил ему прямо в лицо, и я отчетливо видел детали.) Подчиненные капитана засуетились, мимикой и взмахами рук изображая готовность прийти на помощь и защитить честь великой постримской державы. Браун ударил вторым, уже без пиетета. Он был сильно пьян, отчего не сделался слабее, зато утратил чувство меры. Румын повалился наземь. Под тяжким грузом звякнула бутылка. Его солдаты приблизились, но немедленно были отогнаны на подобающее расстояние и затерялись во мгле. В течение пяти последующих минут матерые нордические волки методично избивали толстенького шакала Юго-Восточной Европы. Он извивался среди резины и стекла, периодически взвизгивал, пытался прикрыть ладонями голову. В конце концов спохватился Греф. «Ребята, заканчивай! Хватит, хватит!» Я как наиболее трезвый участник драмы решительно поддержал начальника. Браун, Дидье и Штос, пнув распростертое тело в последний раз, поспешно покинули место преступления. Следом, во главе с хромым фельдфебелем, потянулись остальные.

Я помог толстяку подняться. Шмыгая разбитым носом, он что-то бормотал на своем новоримском наречии, но по отношению ко мне агрессии не проявлял. Мне стало жалко идиота, и я предложил ему фляжку. «Думитреску», – представился он, отхлебнув и посмотрев на меня с признательностью. После чего пригласил меня в Южную Бессарабию. Это было второе предложение за месяц. Похоже, румыны – гостеприимный народ.

* * *

Полиция – не русская, а тайная полевая, усиленная нарядом полиции безопасности, – появилась перед утренним построением. Несколько мотоциклов, крытый автомобиль, решительные люди в касках и очках-консервах. Местные жители моментально исчезли в домах. Эти ребята внушали им страх и трепет. Нам, впрочем, тоже сделалось слегка не по себе.

Мы думали, что причиной появления архангелов послужило вчерашнее безобразие с румынским капитаном. Тем более что полицейские, прекрасно ориентируясь, оцепили расположение именно нашего взвода. Вскоре из соседнего дома вывели распоясанного Грефа. Двое конвоиров толкали его прикладами и норовили сделать больно. Лицо старшего фельдфебеля выражало растерянность, и хромал он сильнее прежнего. Отто и Штос напряженно переглянулись. Уж если взяли Грефа, то что светило за вчерашнюю расправу над несчастным союзником им?

Как выяснилось, ничего. Греф был арестован по другой причине, гораздо более серьезной. О ней объявил командир батальона на построении. Его голос дрожал от гнева. Легший на подразделение позор был поистине несмываем. Гешефты фельдфебеля с темными личностями имели, как выяснилось, еще более темную сторону, чем мы могли себе вообразить. Он не только добывал продукты для нас, но и сбывал провиант на сторону, причем в гораздо больших масштабах. И не только продукты, но и патроны. А такие дела наверняка имели отношение к партизанам.

Во время пламенной речи Берга старший лейтенант оставался бледен. Над ним, как непосредственным начальником преступника, нависла страшная угроза. Закончив выступление, Берг даже не повернулся к Вегнеру, вскочил в автомобиль и укатил прямиком в штаб полка. Вегнер махнул рукой, и личный состав расползся по дворам. Под пыльными тополями на площади перед сельской управой не осталось почти никого. Только я, Главачек, Браун, Дидье и Штос. Усевшись на крыльце управы (испуганный староста изредка посматривал в окно), мы обсуждали перспективы Грефа. Они представлялись мрачными. Главачек горячился.

– Да за такое я бы его сам! Вот ведь ублюдок.

Я тоже думал о фельдфебеле. Жалости к нему не было, даром что вместе пили. Зла на партизан, как ни странно, тоже. Они сумели воспользоваться нашим подонком в собственных интересах – и для них это было вполне естественно.

– А куда запропастился твой приятель Гольденшванц? – спросил Главачека Браун, с удовольствием искажая фамилию сутенера.

– Тогда уж лучше Гольденцан, – мрачно поправил Дидье. Отто выругался и сплюнул. Главачек обиженно насупился.

– Вы несправедливы к нему, ребята. Недостатки есть у каждого. Но он парень по-своему неплохой. Надежный. Такой херни, как Греф, он точно бы не сделал.

Я промолчал. Сегодня Главачек был удивительно ко мне лоялен. Вчера, в отсутствие Брауна, Дидье и Штоса, было совсем иначе.

– Ладно, – сказал нам Хайнц, – пора идти пить кофе.

Однако этим дело не закончилось. Вскоре опять появились полицейские. Черт их знает, те же самые или другие. Остановились неподалеку от Таисьиного двора, напротив дома, где квартировал наш ротный. Вегнер вышел и долго говорил о чем-то с подошедшим к деревянному забору худощавым унтерштурмфюрером. Полицейский на чем-то настаивал, Вегнер не соглашался. Мотоциклисты зевали. Из крытого брезентом грузовика вылезло трое солдат с автоматами. Они тоже непрестанно зевали – похоже, не спали всю ночь. Отто, Дидье и Штос обеспокоенно поглядывали из-за ограды – не идет ли речь о вчерашнем румыне. Главачек, не принимавший участия в расправе, насмешливо качал головой.

Раздраженный Вегнер прервал беседу с унтерштурмфюрером и вернулся к себе домой. Полицейский, пожав плечами, двинулся в нашу сторону. Мне захотелось уйти, но это бы смотрелось подозрительно. Занервничал даже Главачек. Мы нахлобучили на головы пилотки и отдали эсэсовскому лейтенанту честь. Он козырнул и представился: «Унтерштурмфюрер Байрау». Потом объяснил, чего ему нужно.

– Есть работа, парни. Нужны добровольцы. Пойманы русские бандиты. Будем ликвидировать тут, за селом. После истории со скотиной-фельдфебелем вам это зачтется как плюс. Так думает ваш командир батальона.

Значит, с Вегнером он говорил об этом. Скорее всего унтерштурмфюрер предлагал старшему лейтенанту построить роту и объявить об оказанной нам чести, а Вегнер заупрямился, предоставив унтерштурмфюреру самостоятельно заняться поиском желающих пострелять.

Дидье и Штос промолчали. Я отвернулся. Возникшую неловкость поспешно устранил наш отделенный.

– Я готов, господин лейтенант. Старший ефрейтор Главачек.

Унтерштурмфюрер удовлетворенно кивнул. То, что его назвали лейтенантом, ему польстило. Рядом с фронтом хотелось быть похожим на солдата.

– Пройдитесь по дворам, найдите человек так пять.

– Слушаюсь, господин лейтенант.

Полицейский вернулся к грузовику. Главачек стал уговаривать Брауна. Намекал на вчерашнюю драку, говорил, что это нужно для роты. Отто колебался и поглядывал на нас. Я ковырялся в земле каблуком сапога, Дидье и Штос красноречиво молчали. В итоге Браун не пошел. Наше влияние на него сохранялось. Обиженный Главачек проворчал:

– Если вы думаете, что мне очень хочется, то здорово ошибаетесь. Просто кто-то должен делать грязную работу. За некоторых слюнтяев.

«Свинья», – мизантропически подумал я. «А если б это был приказ, что тогда?» – полюбопытствовал внутренний голос. Ответа не отыскалось.

Главачек покинул двор и вскоре появился возле грузовика в сопровождении Гольденцвайга, Йозефа Шиле и еще трех типов. Грузовик и мотоциклисты медленно двинулись по улице, наши товарищи, взяв на ремень винтовки, неторопливо побрели за ними. Снова вышедший из дому Вегнер мрачно поглядел им вслед. Заметив нас, что-то пробормотал и, развернувшись, вошел обратно в дом. Дидье, Штос и Браун решили, что надо выпить. Я отказался, сказав, что выпью позже. Попытался дописать письма Гизель и Кларе. Не получилось.

* * *

После обеда мимо нас прогнали русских пленных. Новых, взятых под Севастополем. Почерневшие лица, запавшие щеки, изодранное в клочья обмундирование. Странно, но раненых среди них не оказалось. Странно? Я вспомнил медицину Брандта. Головные уборы имелись не у всех, и чтобы уберечься от палящего солнца, некоторые обмотали, словно чалмами, головы тряпками – грязными лоскутами, оторванными от белья или прямо от выгоревших добела рубах. На других были пилотки, мелькнула фуражка и несколько редких нынче остроконечных суконных шлемов. Такие шлемы русские носили зимой – и в таких их всегда изображали карикатуристы.