Тайна убийства Столыпина - Виктор Геворкович Джанибекян

и многие другие представители клуба из-за отсутствия билетов не были допущены к участию в охране.

Полицмейстер Цветкович 29 августа в нетрезвом состоянии позволил себе ряд непристойных выходок по отношению к членам общества. В распределении охраны давались нередко противоречивые распоряжения, и, как отмечала комиссия, “благая мысль о привлечении народных масс к охране обожаемого монарха, из-за отсутствия правильной организации этого дела и назначения руководству им несоответствующих лиц, не дала желаемого результата”.

Затронула комиссия и вопрос пропускного контроля лиц на мероприятия.

Для этого Дедюлин и Курлов создали особое бюро, считая, что выдачу билетов надо централизовать. И что из этого получилось? Иные бланки передавались незаполненными, а сами билеты хранились ненадлежащим образом. Начальник дворцовой полиции полковник Герарди даже забыл о своём пропуске. Трусевич никак не мог узнать, какая конкретно служба отвечала за выдачу пропусков и билетов — так всё было запутано!

И по этому пункту проверки комиссия отметила: постановку деятельности билетного бюро в Киеве необходимо признать неудовлетворительной.

Тщательно покопались ревизоры и в денежных документах.

На торжества 1911 года министерство финансов выделило 300 000 рублей, которые были получены Департаментом полиции из Главного казначейства 10 июня. Курлов применил приём, который уже применял во время командировки в Полтаву в 1909 году, — взял значительную часть ассигнований на руки.

— Почему вы пошли на такое действие? — спросили члены комиссии.

Он объяснил:

— Новый порядок, который я применил, был нужен потому, что замедлялись переводы денег из Петербурга.

Трусевич знал, где копать под Курлова. Он проверил расходы департамента по времени и установил, что ещё до поступления денег из казначейства в кассу департамента генерал-лейтенант за счёт открытого кредита истребовал из специальных средств департамента в своё распоряжение 25 000 рублей и приказал выдать Веригину на агентурные надобности 10 000 рублей.

Дальше — больше. 29 июля Курлов взял из кассы департамента 90 000 рублей, а 4 сентября на организацию охраны в Киев были переведены в личное его распоряжение ещё 11 000 рублей.

— Какая странность, — заметил Трусевич членам комиссии. — Вот полюбуйтесь. У товарища министра на руках тридцать пять тысяч рублей, а он в период с 10 июня по 26 июля 1911 года истратил на экстренные, как он отмечает, надобности охраны всего четыреста пятьдесят четыре рубля двадцать копеек, а затем получает 29 июля девяносто тысяч рублей. До десятого сентября у него на руках находится свободная наличность в пределах от пятидесяти и до семидесяти четырёх тысяч рублей.

Как не верить документам, тем более денежным?

Допросили Веригина.

— Вы получали деньги из кассы департамента?

— Да.

— Для какой цели?

— Не знаю, для какой цели они были мне выданы. По-моему, числа 29 августа я вернул их генералу Курлову по его требованию, вызванному, по-видимому, невозможностью получения им из банка денег для экстренных расходов.

Веригин выкручивался сам, а заодно спасал и своего покровителя.

Допросили Курлова, предъявив ему его же показания по этому вопросу.

— Я не понимаю, о чём речь, — возмутился Курлов. — Веригину были даны десять тысяч рублей на агентурные надобности. Об этом он был осведомлён.

Проверили денежные отчёты Кулябко.

В восемнадцати раздаточных ведомостях отделения агенты расписались всего за 8 047 рублей 50 копеек, но почему-то у ротмистра Макарова оказались вторые экземпляры ведомостей, увеличивающих отчётную сумму в два раза.

Допросили агентов, сколько раз они получали деньги по ведомости.

— Один раз, — ответили те.

— А как понимать второй экземпляр?

— Об этом просил ротмистр Макаров. Говорил, распишитесь, на всякий случай, если кто испортит ведомость.

— Только по этому факту надо возбудить уголовное преследование Кулябко, — заключил Трусевич.

Казнокрадство было налицо.

Воровал государственные средства не только Кулябко, но и его подчинённые — когда ворует начальство, воруют все.

Один полицейский чиновник обозначал в денежной ведомости расходы на несуществующих секретных сотрудников, записывая их странные клички — “Водочный”, “Ликёрный”, “Пивной”... Чиновник изволил шутить!

Как на самом деле организовывалась в Киеве охрана государя и членов его семьи?

Нажали на полицейских и выявили полную картину, которая членов комиссии поразила.

Киевский полицмейстер объяснял, как вели себя высокие чины из столицы, ответственные за безопасность монарха, — он имел на руках донесения своих филёров, присматривавших за высокими гостями.

“Однажды поздно вечером Спиридович, вернувшись в гостиницу из сада в сопровождении двух кафешантанных певиц, занял вместе с ними в нижнем помещении этой гостиницы отдельный кабинет, в котором и ужинал, причём по окончании ужина одна из певиц уехала домой, а другая осталась у него ночевать”.

Трусевич усмехнулся на слово “однажды”:

— Они гуляли там каждый вечер!

И это была правда. Все вечера высокие персоны проводили в увеселительном заведении “Шато де Флёр”, которое им понравилось больше других в городе. Там умели принимать третей.

У жандармских офицеров, прибывших с царской свитой, была своя компания, в которой они и кутили, всегда до поздней ночи. Присоединялся к ним и Веригин, который любил разъезжать по квартирам певичек и возвращался от них в гостиницу под утро. Бывал с ним и жандармский офицер Сенько-Поповский, составлявший компанию другу.

Городовые докладывали: возвращаясь под утро в гостиницу “Европейская” на одноконном извозчике, Веригин, находясь в полном подпитии, выпал с дрожек около Николаевской улицы, а Сенько-Поповский возле здания Городской думы.

— А вот вам и жалоба местных властей! — возмущался Трусевич, показывая членам комиссии бумаги, поступившие из Киева. — Веригин остался должен извозчику триста рублей и, несмотря на телеграммы, долг не возвращает!

Внимательно изучив все обстоятельства дела, сенатор Трусевич заключил: “Оценка распоряжений должностных лиц, принимавших участие в осуществлении мер охраны во время Киевских торжеств, приводит к заключению, что вследствие допущения Мордки Богрова в сад Купеческого собрания 31 августа и на парадный спектакль в городской театр 1 сентября 1911 года возникла чрезвычайная опасность для вашего императорского величества и Богров получил возможность выполнить своё злодеяние в отношении покойного председателя Совета министров. Описанное положение, в котором оказался Богров, создалось при участии должностных лиц, ввиду чего распоряжения их в этой области должны быть отнесены к числу нарушений, имевших весьма важные последствия”.

Сенатор Трусевич делал вывод: все указанные лица допустили преступление.

“Эти преступления выразились в том, что:

1. Генерал Курлов, статский советник Веригин, Полковник Спиридович и подполковник Кулябко, в нарушение возложенных на них обязанностей по обеспечению безопасности во время Киевских торжеств, а равно вопреки установленному порядку и существующим распоряжениям по Департаменту полиции, допустили на происходивший 1 сентября 1911 года в Киевском