Тайна убийства Столыпина - Виктор Геворкович Джанибекян

подъём духа поддерживал бодрость, как 1-го вечером в театре произошло пакостное покушение на Столыпина. Ольга и Татьяна (великие княжны, старшие дочери Николая II. — Авт.) были со мною тогда, и мы только что вышли из ложи во время второго антракта, т.к. в театре было очень жарко. В это время мы услышали два звука, похожие на стук падающего предмета; я подумал, что сверху кому-нибудь свалился бинокль на голову, и вбежал в ложу.

Вправо от ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые тащили кого-то, несколько дам кричало, а прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно повернулся лицом ко мне и благословил воздух левой рукой.

Тут только я заметил, что он побледнел и что у него на кителе и на правой руке кровь. Он тихо сел в кресло и начал расстёгивать китель, Фредерикс и проф. Рейн помогали ему.

Ольга и Татьяна вошли за мною в ложу и увидели всё, что произошло. Пока Столыпину помогали выйти из театра, в коридоре рядом с нашей комнатой происходил шум, там хотели покончить с убийцей, по-моему — к сожалению, — полиция отбила его от публики и увела его в отдельное помещение для первого допроса. Всё-таки он сильно помят и с двумя выбитыми зубами. Потом театр опять наполнился, был гимн, и я уехал с дочками в 11 час. Ты можешь себе представить, с каким чувством!

Аликс ничего не знала, и я ей рассказал о случившемся. Она приняла известие довольно спокойно. На Татьяну оно произвело сильное впечатление, она много плакала, и обе они плохо спали.

Бедный Столыпин сильно страдал в эту ночь, и ему часто впрыскивали морфий. На следующий день, 2 сентября, был великолепный парад войск на месте окончания манёвров — в 50 верстах от Киева, а вечером я уехал в гор. Овруч, на восстановление древнего собора Св. Василия XII века.

Вернулся в Киев 3 сентября вечером, заехал в лечебницу, где лежал Столыпин, видел его жену, которая меня к нему не пустила. 4 сентября поехал в 1-ю Киевскую гимназию — она праздновала свой 100-летний юбилей. Осматривал с дочерьми военно-исторический и кустарный музей, а вечером пошёл на пароходе “Головачёв” в Чернигов. В реке было мало воды, ночью сидели на мели минут 10 и вследствие всего этого пришли в Чернигов на полтора часа позже. Это небольшой город, но так же красиво расположенный, как Киев. В нём два древних собора. Сделал смотр пехотному полку и 2000 потешных, был в дворянском собрании, осмотрел музей и обошёл крестьян всей губернии. Поспел на пароход к заходу солнца и поплыл вниз по течению.

6 сентября в 9 час. утра вернулся в Киев. Тут, на пристани, узнал от Коковцова о кончине Столыпина. Поехал прямо туда, при мне была отслужена панихида. Бедная вдова стояла, как истукан, и не могла плакать; братья её и Весёлкина находились при ней. В 11 час. мы вместе, т.е. Аликс, дети и я, уехали из Киева с трогательными проводами и порядком на улицах до конца. В вагоне для меня был полный отдых. Приехали сюда 7 сентября к дневному чаю. Стоял дивный тёплый день. Радость огромная попасть снова на яхту!”

Два абзаца пропустим — в них идёт речь о смотре Черноморского флота, который вызвал у государя восторг. Прочтём дальше.

“Тут я отдыхаю хорошо и сплю много, потому что в Киеве сна не хватало: поздно ложился и рано вставал, — пишет Николай II матери. — Аликс, конечно, тоже устала: она в Киеве много сделала в первый день и кое-кого там видела в другие дни, хотя никуда не выезжала, кроме, конечно, освящения памятника. Она сама находит, что чувствует себя лучше и крепче, нежели два года тому назад, при переезде в Севастополь”.

Николай II отложил письмо, чтобы продолжить его на следующий день, и 11 сентября дописал его. Помнил ли он о Столыпине? Что ещё хотел написать матушке, которой доверял все свои мысли? Насколько его тревожила разыгравшаяся в Киеве трагедия?

“Утром ездил с детьми к обедне на Братское кладбище, которое теперь приведено в большой порядок благодаря Комитета Севастопольской обороны, Сандро ( великий князь Александр Михайлович, внук Николая I, муж старшей сестры Николая II Ксении Александровны. — Авт.) и его помощника ген. Зайончковского. Третьего дня был шторм, и как раз попала в него на переходе сюда из Одессы бедная Ирина (великая княгиня Ирина Александровна, дочь Александра Михайловича, супруга князя Феликса Юсупова, одного из убийц Г. Распутина. — Авт.). Она долго не могла встать утром и приехала к нам перед завтраком зелёная и молчаливая. Позже она развеселилась и уехала в Айтодор на моторе.

Многие из господ ездят в Ливадию и привозят очень приятные известия о новом доме; его находят красивым снаружи, уютным и удобным внутри. Мы приедем туда к 20-му, как просил нас архитектор Краснов; раньше не стоит, так как Аликс лучше отдохнёт на яхте, чем в доме с неустроенными комнатами!

Я нахожусь в переписке с Коковцовым относительно будущего министра внутренних дел. Выбор очень трудный. Надо, чтобы вновь назначаемый знал хорошо полицию, которая сейчас в ужасном состоянии. Этому условию отвечает государственный секретарь Макаров; он был товарищем [министра] при Столыпине и год тому назад составил законопроект о полиции. Я ещё думаю о Хвостове, бывшем вологодском губернаторе, теперь он в Нижнем. Не знаю, на ком остановиться. Теперь пора кончать.

Христос с тобой! Крепко обнимаю тебя, моя дорогая мама. Поклон тебе. Сердечно тебя любящий твой Ники”.

Что можно почерпнуть из этого письма? На какие фразы обратить внимание, чтобы понять отношение государя к своему премьеру?

“Аликс ничего не знала... Она приняла известие довольно спокойно...”

Это об отношении государыни к Столыпину.

“...заехал в лечебницу, где лежал Столыпин, видел его жену, которая меня к нему не пустила”.

А это — об отношении Ольги Борисовны Столыпиной к государю.

Убийство премьер-министра огромного государства, случившееся на глазах у императора, осталось в его сознании на втором плане, а на первом — парад, смотр, приёмы, эскадра, которую создавал убитый Столыпин, сделавший нужные выводы из войны с Японией.

Всегда записывавший важные фразы, царь не записал той, которую бросила ему жена Столыпина после смерти мужа, перед панихидой — о том, что на Руси не перевелись Сусанины.

Фраза та была государю укором. Наверное, потому он её и не записал.

Следствие

Слухи ползли по империи, разные сплетни.