Уж замуж невтерпеж - Надежда Тутова

— Да разве можно такого не хотеть? — я искренне удивлена.

— Еще как можно, — хмыкает Гюли. — За каждое действо платить надо, и бабка не боялась платы. А мать боялась. Да и семейная жизнь оказалась важней.

— Но почему бабушка вас не научила?

— Ну… Было дело. Я частенько видела, как она заговаривает ушибы, раны. Особенно у нее получались обереги для скота: потеряется корова или овца и до вечера не находится, так хозяин сразу бежал к бабке; та связывала топор и нож, что-то шептала, и до самого утра ни человек, ни зверь скотину тронуть не сможет. А если забывала на заре заговор снять, так и сам хозяин не у дел оставался: животинку видит, а подойти не может. Так вот однажды, лет десять мне тогда было, я осмелилась подойти и попросить бабку — научи и меня так делать. Она долго смотрела на меня, этак пристально-пристально, а потом и говорит: "Ни к чему тебе, внученька, и так жизнь нелегкая будет". И как в воду глядела: не сыром в масле каталась. Да я и не жалею, ни одного денечка не жалела, — призналась Гюли.

Не жалела она о замужестве: как и мать, вышла за чужеземца, чем расстроила деда, мечтавшего женить на внучке племянника лучшего друга; а потом с мужем они в Алом и уехали. Вот только вместе десять годков и прожили, на одиннадцатом муж погиб: кони в упряжке понесли, все разбежались, а дите чье-то на дороге осталось, муж Гюлхалум ребенка спас, а сам… Тяжело теперь Танаю приходится: он ведь мужчина, глава семьи. После смерти мужа Гюли с сыном в Скамму и перебрались, а раньше в городе жили, в Шитайе.

— Но все ж кое-какие крохи и мне перепали: могу уста замкнуть, если человек зазря злословить начинает, обмануть меня сложно, да и кое-что в травах понимаю, — женщина улыбнулась с чувством превосходства.

Нет, не надо мной, а над судьбой: и при выпавшем раскладе карт сумела найти свои козыри. Да, кровь — не водица, знания с ней и передаются, только не каждый это понимает. Точно так же и у пиктоли: и в десятом поколении взыграет кровь, желай не желай, а род сильней окажется.

— Поэтому вы нас не побоялись принять?

— Вовсе нет. На моей родине приход гостя — большой праздник. Если к тебе пришел гость, значит Всевышний не оставил тебя своей благодатью. Прогнать гостя — большой грех. А кто ж грешить на пустом месте будет? — карие глаза лучились лукавством.

— Понятно, — улыбаюсь в ответ. — Гюли, а вот… не подскажите: до Шитайя далеко?

— Да дней десять обозного пути. Но вы ж налегке и раньше управиться можете, — ответила женщина и потянулась за новой порцией киселя.

— Тогда почему дед Мазиль говорил "вечерком посидим-подумаем как вам помочь"?

Гюли тут же рассмеялась. А что я такого сказала? Всего лишь повторила слова старика.

— Ох, Эредет, не сердись, — наконец отсмеялась хозяйка дома. — Вот ведь старая сводня!

— Что?

— Да дед наш славится своими способностями сосватать кого угодно! Обычно женщины свахи, но у нас Мазиль этим промышляет. А у вас парни видные, всем девчонкам на загляденье. Да и не только им: молодицы покраше и те внимания их искать будут. Вот старый хрыч и решил залучить вас на вечернее гулянье, а там по обстоятельствам действовать, — поспешила все объяснить Гюли. — Кстати, который твой?

— Моего здесь нет, — улыбка выходит немного усталой, немного печальной — и то, и другое вам ведь понятно.

— Ну и зря, — сердито припечатала Гюли.

— Нет, вы не поняли. Мой… он не здесь, он путешествует, надобно так, — я принялась оправдываться и оправдывать.

— Оба умом не страдаете, — вынесла вердикт Гюлхалум. — Ну да Всевышний вам судья.

И то верно, даже оба утверждения верны. А вы не согласны?

Вопреки ожиданиям деда Мазиля вечер для нас прошел спокойно, потому как никуда мы не пошли, а решили воспользоваться гостеприимством Гюлхалум. Тем более что нам такой стол накрыли!

Эфиан и Жармю поначалу с опаской поглядывали на хозяйку, но к концу застолья разговорились и принялись расспрашивать Гюли о делах деревенских.

— А почему нас так испугались? — решился задать главный вопрос Эфиан.

— С весны люди в лесу стали пропадать: то в одной деревне исчезнет кто-то, то в другой, почти всех соседей беда коснулась. Нас Всевышний миловал, пока все целы и живы. Да только ходят слухи, будто бы в лесу есть заговоренная поляна, мол, кто на нее попадет, вернуться назад уж не сможет. И, дескать, на ней столько людей, камнем застывших, стоит, что даже смотреть страшно. А вы ж из леса аккурат и вышли. Вот деревенские и напугались. Но от вас пахнет ветром и миром, так что чего бояться? — Гюлхалум не стала таиться и честно ответила на вопрос.

Ветром? Сказала бы я, чем от нас пахло, пока не попали в банную пристройку. Но за столом такое неприлично говорить.

— Поляна заговоренная… А сколько с собой вина самодельного рассказчики брали? — хитро прищурился Жармю.

Всеобщий смех послужил ответом.

Солнечное утро обещало такой же день, и грех было не воспользоваться таким шансом. О чем это я? Стирка! Вещи-то чистые не только у Сирин закончились. А в веселой компании Гюлхалум и Таная и время летело незаметно, и дело спорилось — Гюли все восхищалась ножичами, купленными мной еще в Мальбурге: "А наши-то все с портянками мучаются". Единственный недостаток — Благочестивая не решилась приобщиться к столь низменному занятию, лишний раз убедившись в моем неблагородном происхождении.

Кто знает, как бы день продолжился, если б не истошный крик, разнесшийся по деревне. Мы едва-едва успели развесить белье, как режущий сердце звук раздался в непонятно почему наступившей тишине. И тут же топот десятков ног, спешащих на звук.

Нет, я не любопытничаю, спеша вслед за остальными, просто опасаюсь очередных неприятностей и хочу быть к ним готова.

А неприятности были. Да еще какие. Общинное стадо все еще выгонялось на дальний луг, только не на рассвете, как летом, а ближе к полудню. Вот и сегодня все было так. Все, да не все. Пастухи еще издали заметили человека, столбом стоявшего на дороге. Они его и окликали, и ругались, но все зря: как стоял, так и стоит. Разозлившись, ребятки решили хорошенько намять бока глухому шутнику. Но когда добежали до него, оказалось, что он… застыл. Именно так.

Бедняга походил на куклу: хорошо вылепленную, с любовью раскрашенную, только мертвую. Да, он мог сойти за живого, пока не увидишь остекленевших глаз и не коснешься окаменевшей плоти.

— А еще ласточкино гнездо летом на доме было! Кто говорил, что это знак благодати? — сокрушенно прошептал кто-то из деревенских.

Мда, событие явно из ряда вон выходящее. Даже Эфиан с Жармю пришли посмотреть и теперь сумрачно взирали на беднягу.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});