О том, что видел: Воспоминания. Письма - Николай Чуковский

Твой Коля.

23 июля 1943 г.

Полевая почта 81 355 К.

211. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

Около 24 июля 1943 г.[816] Москва

Дорогой Коля. Не беспокойся: все идет хорошо. Землячка[817] направила мое ходатайство о твоей квартире — в Моссовет, я говорил с Мишаковой[818] о тебе, бумага Рогову[819] за ее подписью послана, Гулька поправился в Переделкине очень, Тата пишет из деревни веселые письма, в январе 1944 года у К. Чуковского будет новый внук (или внучка)[820] — Розенцвейг[821] загадочно молчит, но мы с Мариной возьмем его за зёбры, из Ташкента пришел напечатанный мой «Бармалей»[822], Наумову[823] прогнали из Детгиза, в детском радио командует Живова[824], которой я прочитал твой роман, она хочет передавать его, мы дадим ей экземпляр «Молодой гвардии», я полон необыкновенной энергии (очевидно, перед самым концом!), — хожу каждый вечер в Публичную библиотеку — и сам себе завидую, так хорошо и санаторно там, недавно видел своими глазами, как мальчишки в Переделкине жгли в нашем лесу мою библиотеку — письма ко мне Луначарского, — английские редкие книги XVIII века, Стерна и Свифта — Некрасова — и даже не огорчился.

Знаешь ли ты, что Шерлок Холмс выходит в Детгизе[825]!? Не знаешь ли, что с Курчавовой[826]?

Твой отец.

212. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

3 сентября 1943 г. Москва [827]

Милый Коля. Раньше всего выбрось из головы, что твоя семья стесняет нас. Напротив. Я рад, что ближе узнал и Тату, и Колю, и Марину. Все это — первоклассный человеческий материал, и быть с ними в общении приятно. Мама иногда нервничает, но не вообще, а по разным конкретным случаям. Но ведь живя под одной крышей, нельзя иногда не понервничать.

Второе: к Рогову пойду с удовольствием, выполню твои заветы свято, но Рогов сейчас отсутствует, а к его помощнику идти не стоит. Ведь с Роговым я знаком, а помощник мне абсолютно неведом.

Твою повесть одобрил ВОКС[828]. Посылает ее в Америку. На днях будем заключать договор.

Рахманов — человек удивительный, спокойный, знающий, преданный литературе, как фанатик. Я свел его с ВОКС’ом. У него, кажется, возьмут «Дарвина»[829]. Но не знаю, что понравилось ему в моем Чехове. Ведь это только начало — первые четыре печ. листа. Так сказать, — предисловие. Главное начнется на 125 странице.

Вся Москва очарована победами Красной Армии. Вечерние салюты необыкновенно красивы. Гулька и Женя неотрывно глядят на них.

Как у тебя с «Девятью братьями» в отношении кино[830]? Об этом спрашивает и ВОКС.

Мой Чехов будет печататься в «Знамени»[831]. Скоро пойдет в набор. К нашему «Шерлоку» сделаны дивные рисунки[832]. Книжка пойдет под общим названием «Союз рыжих». 2–3 рассказика выброшены. Узнай по телеф. в Гослитиздате, получили ли они две мои книжки «Чудо-дерево»[833], которые я послал им почтой. Пусть телеграфируют. Гуля — поступил в новую (которую?!) школу и уехал в Переделкино — в детский сад еще на две недели. Ему там хорошо. Медовый запах августовских трав, чудесный воздух, неплохие товарищи. Он стал удивительно красив. Целую тебя.

Твой Отец.

213. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

24 сентября 1943 г. Москва

24/IX 43.

Дорогой Коля. Я советую тебе сразу же приняться за чтение 2-й части этого письма (на последней странице), так как в ней будет описано мое свидание с г.-л. Роговым, который все это время пребывал на юге, теперь вернулся и СЕГОДНЯ в 4 часа примет меня. Я же пишу тебе это в 1 час дня — и мне самому хотелось бы знать, что я напишу тебе в конце этого письма.

Но попытаюсь и в начале письма сообщить тебе кое-что интересное. Раньше всего о романе. Он имеет ОГРОМНЫЙ успех, какого не имела ни одна твоя вещь. Я послал первые два номера в кино, минуя Большинцова, — Олегу Леонидову[834] (рецензенту кинокомитета), и он на следующий день позвонил мне, что роман великолепен, что если 2-ая часть так же хороша, как и то, что имеется в «Смене»[835], то они сейчас же будут воплощать его на экране. То же самое и в ВОКС’е. Они уже хлопочут о переводе этого романа и скорейшем напечатании его за границей. К сожалению, «Смена» — не тот журнал, который читают в литературных кругах, но «Мол. Гвардия» печатает роман ускоренными темпами[836], сегодня вечером мне будет дана корректура твоего романа, чтобы я мог весь целиком передать его в Кинокомитет. Чуть выйдет книга эта из печати, ее ждет целая туча хвалебных рецензий[837].

Теперь вообще о твоих делах. Я обратился к тов. Землячке с письмом, где просил о предоставлении тебе жилплощади. Она переслала письмо в Моссовет. Там отказали. Но мы не кладем оружия, хотя, признаться, достать сейчас жилплощадь в Москве гораздо труднее, чем вызволить тебя из Ленинграда в Москву. Я пишу второе письмо Землячке и завтра же пошлю его в Кремль.

С детьми твоими дело обстоит так: недавно Гуля обедал у меня в комнате и за общим столиком рассказал мне, что рассказывал ему один мальчик, бывший в немецкой оккупации. Это так точно, так подробно, так дельно, как будто сам Гуля в течение года был под немцами! Меня поразила емкость его ума, крепкая хватка всей жизненной фактологии, его памятливость и его громадный интерес ко всему, что на самом деле должно интересовать человека. Он занимается с Женей по географии, по арифметике, и меня поражает его педагогия, такт и зрелое понимание своих задач. Он благожелателен, дисциплинирован, отлично ладит со всеми нами. О Таточке и говорить нечего — ты знаешь ее деликатность, щепетильность. Самое болезненное — это отношения Марины и мамы. Но и здесь ничего трагического нет. Мама в основе своей — такой любящий, семейственный, умный человек, что ее мелкие вспышки нисколько не выражают ее основного отношения к Марине, которое всегда доброкачественно и глубоко-сердечно. Но, конечно, когда две женщины — в такое трудное время — находятся в одной квартире у одной плиты — нельзя ожидать, что все у них будет гладко и стройно. Этого никогда не бывает. Но, конечно, им обеим тяжело. Я понимаю томление Марины, но ведь маме труднее всего. Во-первых, она тоскует по Бобе, во-вторых, ее мучает твоя неустроенность, в-третьих — неустроенность Лиды (Люша больна малярией!), в-четвертых, она страшно устала — целый день без прислуги, не присядет ни на минуту, топчется из кухни в прихожую, в «гостиную» и проч. И было бы чудно, если бы ты, не откладывая, сейчас же написал ей письмо, а ты ведь ей даже поклона никогда не передаешь, и ей это горько…

Моя статья о Чехове застопорилась — так меня волнуют твои и Лидины дела. (Я так браню себя за свою житейскую неумелость!) Печатается ли мой «Сборник сказок» — «Чудо-дерево»? Ты обещал узнать и прислать телеграмму. Сейчас моя «Одолеем Бармалея» вышла двумя изданиями в Ташкенте и одним изданием в Пензе. Было бы чудно, если бы ее издал Ленгиз. Посылаю тебе экземпляр — для переговоров с Л-изом. Москва прекрасна, поэтична, салюты радуют нас как детей. Москву чистят, украшают, мостят, а кое-где и отстраивают. Вести с фронта необыкновенны.

Ну, бегу к Рогову. Что-то он скажет. Обнимаю тебя. Какая прелесть Милюся.

Ну, вот тебе The Latest News[838].

В страшный дождь побежал я в калошах под зонтиком к И. В. Рогову и… опоздал, т. к. сунулся не в то бюро пропусков, — так что когда, наконец, очутился в его приемной, было 16.20. В приемной мне сказали, что он уже спрашивал обо мне. Впрочем, вскоре меня позвали к нему. Моложавый, симпатичный, простой. Пил чай с мармеладиной. — «Я по поводу сына моего Н. Ч-ого». Улыбнулся. — «Как же знаю». Я дал ему твое письмо (которое мы с Мариной переписали, выбросив о Военмориздатских «Девяти братьях»). Он внимательно прочитал его. — «Позвольте дать комментарий к этому письму (сказал я). Дело в том, что мой сын как газетчик совершенно бездарен, в газетах он писать никогда не умел, да и агиткнижки у него выходят неважные, потому что единственное, что он умеет, это писать РОМАНЫ. Вот его „Девять братьев“ имеют огромный успех… и т. д.».

— Ну, что ж, — сказал он, — мы его сейчас же выпишем.

— Когда же?

— На днях… И создадим ему условия для работы.

— Написать ему об этом?

— Нет, мы напишем сами.

Выйдя из его кабинета, я поговорил с его секретарем.

Секретарь говорит: «Как же. Раз обещал, вызовет непременно». Я взял телефон и послезавтра буду звонить.

Твой Father.

214. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

26 сентября 1943 г. Москва[839]

Вызов послан, сообщи получение, ждем.

215. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

1949 г.[840] Москва

Коля! Посылаю тебе несколько книжек в подарок.

«Детство» [841] дай Гуле!

216. К. И. Чуковский — Н. К. Чуковскому

30 марта 1951 г. Москва[842]