Путь в Европу - Сборник статей

Понятно, что прежде всего эти критерии используются для оценки законодательства. Есть нормативные представления о том, каким оно должно быть, и, соответственно, о том, что в нем надо изменить, если оно установленным нормам не соответствует.

Способствуют ли такие изменения уменьшению коррупции? Да, способствуют. Чем меньше у вас, скажем, лицензируемых видов деятельности, тем меньше возможности для чиновничьих злоупотреблений. Поэтому Евросоюз совершенно правильно выдвигал перед претендентами на вступление в него прежде всего те требования, которые касались изменений институционально-правового характера. И если эти требования выполнялись, то инспекторы из Брюсселя вполне обоснованно давали свои положительные заключения. Так было в Румынии, так было и в Болгарии.

Другое дело, что к победе над коррупцией само по себе это не ведет, и тут ваш аспирант прав. Подобно тому, как юридические нормы и идеологические предписания в коммунистические времена не вели к победе над пережитками буржуазного прошлого. Правда, однако, и то, что «социалистический» образ жизни от «буржуазного» существенно отличался, и упомянутые нормы и предписания безусловно сыграли в данном отношении свою роль.

Не вызывает ни малейших сомнений, что изменения в законодательстве, осуществленные под влиянием Евросоюза, содействовали уменьшению в Болгарии масштабов коррупции. Но каковы именно эти масштабы, сказать трудно. Я лично склоняюсь к мысли, что общественным мнением они преувеличиваются и, соответственно, преувеличиваются апеллирующими к массовым настроениям политиками. И у меня есть для этого основания.

В течение пяти лет наш Центр провел 15 общенациональных опросов населения. Из раза в раз мы задавали респондентам одни и те же вопросы, касающиеся их взаимоотношений с чиновниками. И выяснилось, что нет никакой связи между собственным коррупционным опытом людей, степенью их личной зависимости от чиновничьего произвола и их представлениями о масштабах коррупции в стране. Более того, многие респонденты, говорившие о том, что необходимость вступать в коррупционные связи ощущается ими меньше, чем раньше, одновременно высказывали мнение, что в целом по стране коррупция увеличивается.

Как сказываются такие психологические установки на риторике политиков, догадаться нетрудно. Можно сказать, что тема коррупции становится главным элементом в дискурсе политических элит. Находясь у власти, они вынуждены постоянно упоминать о ней как о проблеме, которую они осознают и решают. А будучи в оппозиции, они вдохновенно развенчивают власть, якобы погрязшую в коррупции. Но судить на основании всего этого о реальной коррумпированности государственного аппарата было бы опрометчиво. И о реальной динамике процессов переходного периода все это тоже ровным счетом ничего не говорит.

Георгий Сатаров: Я хочу вернуться к тому, что здесь говорилось о бюрократических злоупотреблениях при лицензировании СМИ. Распространяются ли такие злоупотребления на саму деятельность СМИ? Насколько они у вас свободны и независимы от государственного вмешательства?

Деян Кюранов: В отличие от коммунистических времен, когда государство обладало монополией на информацию, сегодня оно лишено у нас каких-либо возможностей контролировать деятельность СМИ. Они в Болгарии реально свободны и независимы.

Игорь Клямкин: Это очень интересно. Получается, что одни сферы (те же суды) государство удерживает хотя бы под частичным контролем, а в других сферах (таких, как СМИ) у него подобных возможностей нет. Чем это можно объяснить?

Иван Крастев:

Средства массовой информации, в отличие от судов, действуют в свободном рыночном пространстве. Дело не в том, что политики и чиновники в принципе не могут влиять на СМИ. Могут и влияют. Но это влияние распространяется лишь на отдельные каналы информации, а не на информационную политику в целом. Потому что в рыночном медиапространстве существует конкуренция, а это значит, что рядом с каналом, на который вы влияете, всегда будет множество других, на которые ваше влияние не распространяется.

Конечно, такое положение вещей не гарантирует гражданам получение объективной информации. Не может же каждый болгарин ежедневно смотреть все телеканалы и читать все газеты! Поэтому нельзя утверждать, что у нас хорошо информированное общество. Но в принципе люди могут выбирать, что им смотреть, слушать и читать, могут самостоятельно решать, каким источникам информации доверять, а каким в доверии отказывать. Повторю еще раз: в Болгарии имеет место политическое влияние на отдельные СМИ, но его возможности ограниченны, потому что в стране сложился достаточно развитый рынок медиапродукции, подчиняющийся законам конкуренции.

Игорь Клямкин: Насколько могу судить, в Болгарии наблюдается нечто похожее на то, что мы вместе с венгерским послом в России Арпадом Секеем назвали свободными ангажированными СМИ. Я не прав?

Иван Крастев:

Не думаю, что аналогия с Венгрией оправданна. Я жил в этой стране и хорошо представляю себе, что там происходит. Там сложилась устойчивая двухполюсная партийная система, при которой за власть борются одни и те же политические силы. Сегодня правительство контролирует одна, а завтра ее может сменить другая, которая сегодня находится в оппозиции. И у каждой из этих сил есть «свои» СМИ, и все в Венгрии знают, что такой-то канал или такая-то газета ориентируются на правых, а такие-то – на левых.

В Болгарии же, где такая партийная система не сформировалась, политическая ангажированность тех или иных СМИ не жесткая и устойчивая, а слабая и ситуативная. И у нас порой бывает так, что перед очередными выборами у партии, контролирующей правительство, оказывается в СМИ намного меньше друзей, чем было в момент ее прихода к власти. Это не совсем то, что в Венгрии, где ангажированность СМИ имеет отчетливо выраженную идеологическую окраску.

Игорь Клямкин:

Когда мы начинали наш проект «Путь в Европу», меня интересовало прежде всего то, чем посткоммунистические страны, вошедшие в Евросоюз, друг от друга отличаются. Но по ходу встреч с коллегами из этих стран я стал обращать внимание и на схожесть их политической эволюции.

Речь идет не о той схожести, которая предопределена требованиями Евросоюза и касается следования принятым в ЕС демократическим принципам и процедурам. Речь о другом: все страны мало чем отличаются друг от друга (но отличаются от стран Запада!) и в том, в чем они никакого давления извне не испытывали. И прежде всего я имею в виду повсеместно слабое развитие того, что принято называть гражданским обществом: каких-либо заметных тенденций, свидетельствующих об увеличении его политического влияния, нигде не наблюдается. Может быть, в Болгарии дело обстоит иначе?