Тайна воцарения Романовых - Валерий Шамбаров

Но проект с треском провалился. Русские и персидские купцы, путешествовавшие в Иран на легких судах, “наподобие небольших барж” (Олеарий), заранее выражали сомнение, будет ли пригоден “Фридрих” для особенностей здешней навигации. И оказались правы. На Волге тяжелый корабль то и дело садился на мели, от Нижнего до Астрахани полз 1,5 месяца. А в мелководном, но бурном Каспийском море попал в шторм. Громоздкая плоскодонная конструкция была неустойчивой, судно валяло и било волнами. Корпус, пострадавший еще на волжских мелях, дал течь и начал разрушаться. И чтобы спасти людей, корабль пришлось посадить на мель у берегов Дагестана. Где волны добили его окончательно. От постройки остальных судов отказались.

Продолжались процессы культурного и духовного развития, начатые при Филарете. Вместо прежних рукописных учебников в 1634 г. московский Печатный двор издает книгу патриаршего дьяка Василия Бурцева “Букварь языка славенского сиречь начала учения детям”. Арзамасский дворянин Баима Болтин, воевавший в Смоленской кампании воеводой сторожевого полка, пишет “Карамзинский хронограф”. В Кремле развернулось строительство великолепного трехэтажного Теремного дворца. Возникают новые монастыри: Софрониева пустынь под Курском, куда сумской атаман Лукиан Константинов передал чудотворную Молченскую икону Пресвятой Богородицы; Оранский монастырь, основанный под Нижним Новгородом купцом Гладковым; Словенский Богородичный монастырь под Костромой, построенный в честь явленой Словенской иконы Богоматери; в Раменье преподобный Лукиан, найдя в развалинах церкви, разоренной еще в Смуту, чудом уцелевшую икону Рождества Богородицы, основал Лукьяновскую пустынь.

Поддерживались связи с православными братствами в Речи Посполитой. Примерно так же, как в полемике с католиками развивались гуманитарные науки протестантских стран, на Украине и в Белоруссии в условиях противостояния с иезуитской пропагандой братства тоже становились мощными центрами просвещения. Так, одна лишь Могилевская братская типография выпустила “Служебник”, “Евангелие учительное” Транквильона, “Хронограф”. А Павло Берында разработал и издал первый восточнославянский словарь — “Лексикон славянороссийский”. Все эти книги попадали и в Россию.

Росла царская семья. В 1630 г. царица Евдокия родила дочь Анну, в 1631 — Марфу (вскоре умершую), в 1633 г. — сына Ивана, а 1634 г. — Софью. Подрастал наследник Алексей. До пятилетнего возраста он, как было принято, оставался в “женской” половине дворца, на попечении мамок и нянек, а в 1634 г. перешел на “мужскую” половину. Ближайшим другом царевича стал его постельничий Федя Ртищев, а воспитанием Алексея занялся Борис Иванович Морозов. Начал учить его по специальным “картам” (картинкам) — кстати, купленным на московском рынке за 3 алтына и 4 деньги. То есть, подобные наглядные пособия существовали и продавались. И в значительных количествах, раз стоили они копейки.

Международная ситуация вокруг России складывалась неоднозначная. Шведы все еще заверяли в любви до гроба, подталкивали к возобновлению драки с поляками и от имени малолетней Христины даже прислали царю в подарок 10 пушек и 2 тыс. мушкетов. Подтверждали дружбу и турки, Кантакузин без устали челночил между Стамбулом и Москвой, передавая султанские приветы. Чему, надо сказать, были важные причины. Мурад IV никак не мог одолеть иранцев. Очередной раз попробовал переломить ход войны, перенеся центр боевых действий в Азербайджан. Турки добились успехов, взяли Тебриз. Но в разоренном краю не оказалось ни продовольствия, ни фуража, и им опять пришлось уйти, разрушив город. Вновь всплыл старый поект ударить на иранцев в обход, через Северный Кавказ. Путь через Дарьяльское ущелье контролировали кабардинцы, а через Дагестан — перекрывали русские крепости на Тереке. И Кантакузин в Москве в 1635 г. настойчиво упрашивал, чтобы царь согласился пропустить через подвластные ему территории крымское войско, обещая за это султанский союз и помощь против любых врагов России.

А в Польше крайне обострилась внутренняя обстановка. Казакам, поддержавшим Владислава, очень быстро пришлось кусать локти. Какими-либо поблажками для них и не пахло. Новый король должен был расплатиться с магнатами за свое избрание, влез в долги на войну, позакладывав имения, “рыцарство” предъявляло ему счета за участие в кампании. И он окончательно стал игрушкой в руках панов, авторитет его упал еще ниже, чем был у отца. Даже доходы с владений короны он собирал порой тайком от собственных старост, чтобы под каким-нибудь предлогом не отобрали. Заложенные земли ему и после внесения выкупа не возвращали. Так, Радзивилл не вернул Тухальское староство. А когда вежливо напомнили, оскорбился и стал возмущать против короля послушные ему сеймики. И Владиславу пришлось смириться, махнуть рукой на потерю. Но Радзивилл еще и публично надсмеялся над монархом, заявив ему при встрече: “Я разослал сеймикам направленные против вас письма. Я поступил так лишь потому, дабы показать, что имею возможность повредить вам”.

Расплатиться с теми, кому Владислав был должен или чем-то обязан, он мог только за счет Украины. Раздавались последние “свободные” земли. Паны и сами прихватывали соседние села — все равно по польским законам крестьяне не могли владеть землей. В результате подобного “освоения” самыми крупными землевладельцами становились магнаты Украины: Вишневецкие, Потоцкие, Конецпольские, Заславские, Кисели, Острожские, Жолкевские. По крови в большинстве русские, потомки тех, кто организовывал казачество и отстаивал эти края от татар и турок. Но внуки прежних гетманов ополячились и порвали со своим народом.

Наши историки в XIX в. взахлеб распространялись о “магдебургском праве” в украинских городах. Видимо, сам термин приводил их в состояние, близкое к оргазму. Но из 323 городов и местечек Киевского и Брацлавского воеводств 261 находились в частном владении! У тех же Конецпольских, Заславских и иже с ними. И на самом-то деле при польских “свободах” не то что магдебургским, а вообще никаким правом не пахло. Даже и мелкий шляхтич мог быть ограблен, унижен и убит совершенно безнаказанно. В 1630-х “прославился” Самуил Лащ, который совершал с бандой наезды на соседей, по свидетельствам современников, грабил, “насильничал, убивал, отрезал уши и носы, уводил девушек и вдов”. Надругательствам и истязаниям подвергались и шляхетские семьи. Суд 236 раз приговаривал Лаща к банации (изгнанию), и 37 раз к инфамии (лишению чести). А он… издевательски появился при королевском дворе в шубе, подшитой судебными приговорами. Потому что за ним стоял Конецпольский, который его руками разорял и сгонял с земель всякую “мелочь”, округляя владения. И Лащ мог не опасаться за свою безнаказанность.

А Заславскому, пировавшему в своем замке, вдруг доложили, что девушку и молодого человека, входивших в число его придворных, застали за прелюбодеянием. Пьяный магнат, не долго думая, приговорил к смерти обоих. Единолично. И никто не осмелился ему перечить. Хотя девушка была благородной шляхтянкой. А ее возлюбленный оказался гражданином одного из городов с тем самым магдебургским правом. Он пытался протестовать, что его может судить лишь городской суд — но куда там! А у дамы и таких аргументов не нашлось. И она настаивала только на том, что ей, как дворянке, обязаны постелить перед плахой дорожку. Из пировавших у хозяина многочисленных шляхтичей, столь рыцарственных в польских кинофильмах, не заступился никто. Они с любопытством пришли поглазеть, как мясник, вызванный с кухни за отсутствием палача, раз за разом бил тупым топором по послушно подставленной ему девичьей шее.

Что уж говорить о положении простонародья? Венецианский посол Липпомано сообщал: “Пан считает хлопа не человеком, а скотом, немилосердно обходится с подданными, отбирает их поля… обременяет непосильными работами, взимает огромные штрафы, подвергает тяжкому заключению, избивает, истязает, подрезывает жилы, клеймит, обходится с ними хуже, чем татары”. Кшиштоф Опалинский писал о крестьянах, что “если найдутся среди них богатые, то они вынуждены претерпеть много зла от своих дурных господ, которые всячески притесняют и грабят их”. А черкасский подстароста Я. Смярковский приказывал за “ослушание” выкалывать крестьянам глаза. Для широкого образа жизни панам требовались деньги — и их выжимали любыми способами. Не сами, конечно, у них были другие дела — охоты, пиры, балы. А села и местечки стали сдавать в аренду евреям. Не забывавшим и собственный “гешефт”. И получался взаимовыгодный симбиоз. Магнат регулярно получал наличные и пускал их на ветер, а арендаторы-евреи могли выкачивать прибыли из населения благодаря покровительству магната.

Новые обороты набирали гонения на православие. Ведь и церкви, стоящие на панской земле, попадали под контроль евреев-арендаторов, бравших плату за службы. В Речи Посполитой отстаивать религиозные права могли только сами магнаты, а среди них поборников православия становилось все меньше. Старый князь Константин Острожский умер, а его детей иезуиты постарались обратить в католицизм. Киевский митрополит Петр Могила, правда, сумел основать знаменитую Киево-Могилянскую академию, но вместе с православным магнатом Адамом Киселем повел переговоры о “новой унии” — с подчинением Риму украинской церкви при сохранении ее автономии и православного богослужения. Но даже такие попытки компромиссов не встречали взаимопонимания католического руководства. Зачем какая-то “новая уния”, если старая есть? Униатский митрополит Рутский запросто послал в 1635 г. людей, захватил в минской церкви Святого Духа чудотворную Минскую икону Богоматери и приказал поместить в униатском монастыре. А во Львове, например, православных вообще запретили принимать в цехи, лишили прав участвовать в торговле, суде, местном самоуправлении, не разрешали строить дома в городской черте.