Том 3. Лорд Аффенхем и другие - Пэлем Вудхауз

— Вышел купить сигарет, сэр. Скоро вернется. Садитесь, пожалуйста.

Билл сел, но краса уходящего дня выманила его в садик. С этой стороны, как и в Уголке, и в Лесном Замке, садик был маленький и достопримечательности его скоро исчерпались. Полюбовавшись беседкой и птичьей купальней, Билл наткнулся глазами на статую, зажмурился, отвел взгляд и стал смотреть вправо, за ограду, в надежде увидеть что-нибудь более отрадное. Он был вознагражден зрелищем грушевидного джентльмена в преклонных летах. Джентльмен копал грядку.

Копать вообще тяжело, а если вы еще и вышли из нежного возраста, у вас вскоре заноет спина. Лорд Аффенхем выпрямился, увидел Билла и зашагал к нему. Он всегда радовался случаю обменяться мыслями с ближним.

— Прекрасный вечер, — сказал он.

— Не без того, — согласился Билл.

— Когда-нибудь решали головоломки?

— Случалось.

— Не знаете часом, как разгадывается: «На груди у дамы поблескивал изящный клоун»?

— Боюсь, что нет.

— Так я думал. Знаете что? Эти головоломки — пустая трата времени. Думать о них противно.

— Прекрасно сказано.

— Жизнь слишком коротка.

— Да, слишком, — снова согласился Билл.

Лорд Аффенхем снял с выступающего подбородка комочек земли и приготовился сменить тему. Сегодня за чаем его глубоко потрясла заметка в вечерней газете. Газеты постоянно открывали ему глаза.

— М-м-м, — сказал он.

— Да? — сказал Билл.

— Вот я вас сейчас удивлю, — продолжал лорд Аффенхем. — Знаете, сколько людей рождается каждый год?

— Где, здесь?

— Нет, везде. В Англии, Америке, Китае, Японии, Африке — повсюду. Тридцать шесть миллионов.

— Неужели?

— Факт. Каждый год в мире прибавляется тридцать шесть миллионов людей. Задумаешься.

— И впрямь.

— Тридцать шесть миллионов! И, поди, половина скульпторы. Как будто мало скульпторов уже коптит небо.

— Вы их не любите?

— Последние люди.

— Все-таки Божьи твари.

— В каком-то смысле, да. Однако они не имеют права на… на такое.

Билл окинул взглядом «Обнаженную».

— Конечно, место можно было бы использовать с большим толком, — признал он. — Но ему нравится!

— Он — ваш друг?

— Мы принадлежим к одному клубу.

— Клуб, однако… Принимают кого ни попадя. Который, по-вашему, час?

— Двадцать минут восьмого.

— Уже? Пора отправляться за отбивной.

— За отбивной?

— Ну, в забегаловку.

— Желаю приятного аппетита.

— Э? А, конечно, конечно. Верно подмечено. До свидания, — лорд Аффенхем враскачку заковылял прочь, а Билл, чувствуя естественный подъем после беседы с одним из лучших умов Вэли-Филдз, повернул к дому, откуда только что вышел Мортимер Байлисс.

— Здравствуйте, мистер Байлисс, — сказал Билл. — Вы, вероятно, меня не помните. Билл Холлистер.

Говоря это, он думал, до чего же невероятно старым тот выглядит. Однако при внешности человека, чья сто четвертая весна миновала давным-давно, хранитель Бэньяновской коллекции сохранил душевный огонь, по причине которого его в прежние годы редко приглашали дважды в одно место.

— Билл Холлистер? Конечно, помню. Мерзкий маленький тип, который дышал в затылок, когда я играл в шахматы с вашим отцом. Рыжий обормот с отвратительной улыбкой и, насколько я мог оценить, без каких-либо достоинств. Знаете ли вы, что при вашем рождении мне пришлось стоять насмерть, чтоб не сделаться вашим крестным? Пфу! Еле уберегся!

Билл задохнулся от нежности к Мортимеру Байлиссу.

— Вы много потеряли, — сказал он. — Вам бы еще все завидовали. Незнакомые люди подходят ко мне на улице и говорят: «Вот бы вы были моим крестником!» С той далекой поры я стал много лучше.

— Чепуха. Если вы менялись, так только в худшую сторону. Поразительно, что хоть какая-то девушка на вас взглянула. И тем не менее мне сказали, что вы помолвлены.

— Кто сказал?

— Не вашего ума дело. У меня есть свои источники. Так вы помолвлены?

— Уже нет.

— Хватило ума унести ноги? Это хорошо. А еще я слышал, что вы работаете у старого Гиша.

— Да. Если вы его спросите, он, возможно, ответит иначе, но лично я — работаю.

— А писать бросили?

— Так получилось.

— Чернь не приняла вашего творчества?

— Так я и сказал про себя.

— И внезапно вспомнили, что вам надо есть?

— Вот именно. А благодаря Гишу жить можно. Очень скромно, конечно, никаких излишеств. Откуда вы знаете, что я хотел быть художником?

— Когда я в последний раз видел вашего отца, за год или за два до его смерти, он говорил, что вы едете учиться в Париж, — сказал Мортимер Байлисс, не добавляя, что деньги на это дал он сам. — Я тоже когда-то грезил о живописи, но вовремя очнулся. Много проще объяснять другим, как им писать. — Он направил монокль на тощую фигуру, которая появилась из дома и сейчас спешила к ним.

— А это вышел кто из-под земли? — осведомился он.

— Наш хозяин.

— Выглядит болваном.

— Такой и есть. Привет, Стэнхоуп.

От волнения голос у Твайна стал еще пронзительнее.

— Привет, Холлистер. Я ужасно, ужасно извиняюсь, что не встретил вас, мистер Байлисс. Ходил купить вам сигарет.

— В жизни не курил эту гадость, — радушно отвечал Мортимер Байлисс. — Если вы собираетесь предложить мне коктейль, то знайте, что я к ним не притрагиваюсь.

— А херес вы пьете?

— Я ничего не пью уже много лет.

— Но вы хоть едите? — встревоженно спросил Билл. — Мы хотим произвести на вас впечатление.

Мортимер Байлисс взглянул на него холодно.

— Это вы шутите?

— Стараюсь.

— Безуспешно.

— Кушать подано, — произнес Кеггс, сгущаясь из воздуха, как и положено хорошему дворецкому. Вроде бы их нет — и вот, пожалуйста!

7

В половине десятого, вскоре после того, как Кеггс подал кофе, Билл, послушный указаниям, покинул общество, вышел в сад, и, опустившись в шезлонг, стал смотреть на звезды.

Вечер получился неожиданно приятным. Мортимер Байлисс излучал благодушие, какого не заподозрили бы в нем ближайшие друзья (ежели бы таковые сыскались). Подобрев от превосходного ужина, превосходно поданного дворецким, умевшим в свое время угодить Дж. Дж. Бэньяну, он настолько смягчился, что дитя могло бы играть с ним, мало того — случись рядом это дитя, он погладил бы его по головке и одарил шестипенсовиком. Его застольная речь — поток историй про подпольных миллионеров и еще более подпольных румынских торговцев картинами — была весела и искрометна. Билл с удовольствием послушал бы еще, однако понимал, что теперь, когда лед сломан, Стэнхоуп Твайн хочет получить размякшего эксперта в свое распоряжение, и удалился, как было условлено.

Сад, прекрасный в половине восьмого, окутался бархатной тишиной летнего вечера и стал еще прекраснее. Впрочем, тишина — понятие относительное. Со своего покойного шезлонга Билл слышал пианиста из Уголка, который, видимо, пребывал в нежном возрасте и учился по переписке играть что-то вроде «Звонких песенок для милых крошек». Через дорогу, в «Балморале», разговаривал телевизор, а в соседнем «Чатсворте» кто-то, чей голос не мешало бы обработать напильником, исполнял отрывки из пьес Гилберта и Салливана.

Однако, хотя Биллу и хотелось, чтоб в «Балморале» выключили телевизор, а виртуоз из Уголка оставил неравную борьбу и ушел спать, он нашел летнюю ночь в Вэли-Филдз крайне умиротворяющей и вскоре отдался ее мягкому очарованию. Подобно майору Флуд-Смиту, он с трудом верил, что лишь несколько миль отделяют его от суетливого гама столицы, и, вероятно, вскоре забылся бы сном, если б его не привлекло странное, даже подозрительное явление. На лужайке, всего в нескольких ярдах, мелькал огонек. Какое-то ночное существо проникло в Мирную Гавань с электрическим фонариком.

Помимо хозяйского долга существует и долг гостя. Даже если вы не питаете особой приязни к позвавшему вас человеку, вы не позволите хищникам рыскать в его саду. Вы ели его хлеб и соль, это накладывает обязательства. Повинуясь неписаному закону, Билл встал и крадучись двинулся к пришельцу, подобно тем индейцам у Фенимора Купера, у которых сучок не хрустнет под ногой. Оказавшись позади неизвестного, он не придумал ничего лучше, чем позаимствовать словечко из арсенала мисс Элфинстоун, поэтому сказал:

— Ха!

Лорд Аффенхем — а это был он — развернулся и громко фыркнул.

Трудно установить миг, когда рождается вдохновение — никогда не знаешь, как долго гениальная догадка дремала в полубытии. Вполне возможно, что мысль взять пузырек с черной краской, перелезть через забор и пририсовать «Обнаженной» вальяжную эспаньолку зрела неделями. Но только на пути из «Зеленого Льва», после скудного ужина, злосчастный виконт осознал, что голой исполинше недоставало именно бородки клинышком и что другого случая не представится. Племянница на кухне у Стэнхоупа Твайна, Огастес Кеггс поглощен обязанностями дворецкого, сам Стэнхоуп и его гости сидят дома. Короче, все сошлось, как по заказу.