Любовь властелина - Альбер Коэн

Он сделал вид, что не услышал, закрыл глаза на мгновение, как бы глубоко и мучительно задумавшись, потом молча зашагал по салону; она встревоженно следила за ним.

— Нам придется выложиться по полной, дорогая мадам, но мы справимся, хоть бы и пришлось заставить все ателье работать ночь напролет. Хорошо, все будет закончено к вечеру пятницы. По поводу дополнительной оплаты договоритесь с мадам Хлоей.

Она пробормотала, что очень и очень признательна. Затем, избегая встречаться взглядом с кутюрье, проговорила прерывистым голосом:

— Мне хотелось бы три примерки. Первую, в пятницу на этой неделе, две остальные во вторник и в среду на следующей.

Она перевела дыхание, а он добродушно кивнул, решив как следует общипать клиентку, которую мысленно отнес к типу «недотепа».

— А теперь займемся костюмом, — сказал он. — У меня есть кое-что вам показать. — Он повернулся к изможденной туберкулезнице с трагическим лицом и невероятно длинными ресницами. — Жозиана, принесите сверху «Дормейль», который только что поступил, «Миннис» двенадцать тринадцать и «Ганьер» с узорами.

— Нет, не стоит труда, вот эта фланель, что лежит на столе, мне очень нравится.

— У вас прекрасный вкус, дорогая мадам. Замечательная вещь. Этот антрацитово-серый цвет восхитителен. А в каком стиле будет костюм? Вам пойдет, как я сам вижу, очень короткая баска с поясом из той же ткани и высокими карманами и, возможно, с большими лацканами и большим вырезом, подчеркивающим грудь. Хлоя, пришлите мне «Каприз» с «Беттиной» и «Андрокл» с «Патрисией».

— Не стоит труда, — повторила она, подталкиваемая желанием как можно быстрее перестать быть «дорогой мадам». — Сшейте этот костюм так же, как и тот, другой, который тоже из фланели. — Мерзкий Волькмаар, он не должен был соглашаться.

— Хорошо, дорогая мадам. Пометьте, Хлоя. Второй «Кембридж» из голландской фланели антрацитового цвета. Первая примерка всего в пятницу семнадцатого, после обеда. Будем заниматься исключительно мадам. Всех остальных клиентов придержим. Честь имею, дорогая мадам.

Свободная, счастливая оттого, что вдыхает воздух без запаха парфюмерии, она решила побаловать себя несколькими чашечками чаю. Но перед кондитерской ее осенило, что платье, расшитое золотом, будет ужасно уродливо выглядеть с вырезом лодочкой. Абсурдно так вот менять модель, над которой тщательно работал мастер высокой моды. Мерзкий Волькмаар не должен был соглашаться. Совершенно идиотская идея этот вырез лодочкой. Вырез колодочкой. В общем, костюм для казни путем отсечения головы на колоде. Мерзкий Волькмаар. Она пнула ногой булыжник, который никому не сделал ничего плохого. Когда получит платья, она напишет анонимное письмо Волькмаару о том, что у него, должно быть, груди, как у женщины, и при этом жирные и вялые.

— На этот раз я им позвоню.

В кабинке телефона-автомата она набрала номер, поставив перед глазами текст священной телеграммы, чтобы придать себе смелости. Но, услышав голос Хлои, повесила трубку и стремглав убежала. Перед кондитерской она остановилась. О Господи, телеграмма! Она побежала, влетела в стеклянную клетку. Телеграмма была еще на месте! Любовь моя, сказала она телеграмме.

Смелей, нужно пойти туда, пережить еще несколько неприятных минут. Месье, я подумала, расшитое золотом платье лучше оставить так, как было первоначально задумано, то есть с большим декольте. А может, лучше сказать, что она аннулирует заказ, потому что это платье слишком жаркое для лета. Да, аннулировать, пожалуй, будет разумнее, им тогда не покажется, что она то и дело меняет решения и у нее ветер в голове.

В полночь ей никак не удавалось уснуть, она зажгла свет и в очередной раз схватила зеркальце. Волосы у нее и правда необыкновенные. Каштановые, но с чудесным золотистым отливом, жженый орех и золото. Нос тоже необыкновенный, очень красивый, хотя и чуть больше обыкновенного. В общем, она очень красива. Даже лебеди смотрели на нее, когда она прогуливалась по берегу озера, выйдя наконец из дома поросенка. Но зачем ей быть красивой, когда его нет рядом?

— Первое, из белого крепа, совершенно бесполезное, поскольку есть еще одно такое же, короче, дурацкая идея. Второе и третье — два миленьких полотняных. Четвертое — фланелевый светло-серый костюмчик, он просто лапушка, я так себя в нем хорошо чувствую. Пятое — антрацитовый фланелевый, потому что я трусиха и полная идиотка, заказать зимний костюм, ну ладно, предположим, что будут прохладные дни. Тот поцелуй в первый вечер, когда я поцеловала ему руку, дал неожиданный поворот нашим отношениям. В общем-то, я его рабыня. Мне стыдно, что я люблю его именно так, но ведь это так прекрасно! Теперь платья, которые я заказала, чтобы мне простили отмену заказа того самого, расшитого золотом. Шестое или седьмое, из черного бархата, пока непонятно, посмотрим. Седьмое или восьмое, спортивное, двенадцать деревянных пуговиц по всей длине спереди и сзади, очень даже ничего себе. Восьмое или девятое, на шнуровке, из льняного полотна, обожаю его, ткань типа парусины, но очень тоненькая, шикарно быть одетой, как парусник. Очевидно, были какие-то просчеты, наверняка что-нибудь да не подойдет. Значит, сколько всего костюмов? Восемь или девять? Ну и ладно, увижу на примерке. Смешно, что приходится проделывать всю эту работу, чтоб ему понравиться. Нравиться, только нравиться, какое унижение. Завтра обязательно нужно просмотреть письма Адриана. Уже четверть первого. Шикарно, день прошел, осталось ждать всего десять дней. Да, этот народ, избранный Богом. Может, принять иудаизм? Во всяком случае, нужно попросить у него прощения за те два слова, в письменном виде, вслух я не решусь. Любимый, приезжайте, вздохнула она, укрываясь одеялом. Любимый, посмотрите, я уже готова, я жду вас.

LX

На следующее утро она вошла в патрицианское здание отеля, где размещались господа Саладин, Красношляпп и Компания, банкиры семейства д'Облей на протяжении более чем двух веков. Обменявшись парочкой приветливых слов со швейцаром, которого она очень любила, потому что у него жил дрессированный ворон, обожавший кофе с молоком, она направилась к окошку кассы. Кассир, едва увидев ее в дверях, уже заранее осведомился о состоянии счета племянницы дорогой усопшей клиентки.

— Сколько я могу снять со счета, месье?

— Ровно четыре тысячи франков, мадам. До первого октября больше никаких поступлений.

— Это очень хорошо, — сказала она, показывая ему зубы. — Забавно, потому что я должна отдать в задаток как раз четыре тысячи франков.

Она подписала чек, взяла деньги, спросила, как поживает ворон, выслушала с восхищенной улыбкой ответ и вышла, а ушастый кассир стал лихорадочно поправлять гвоздику в петлице, эту утешительную гвоздику он менял каждый день, поскольку она помогала ему чувствовать себя джентльменом.

Выйдя на улицу, она сказала себе, что глупо платить только задаток, когда она все равно знает конечную сумму заказа. Восемь тысяч пятьсот франков, сказала ей Хлоя, добавив к счету новые заказы. Значит, надо заплатить все сразу и избавить себя от этой заботы. Да, надо пойти к этим господам в Лулле, где у нее должно быть побольше сбережений, чем у Саладинов. Значит, взять еще четыре тысячи пятьсот франков. Нет, вообще-то взять следует побольше, потому что могут быть еще покупки в преддверии возвращения властелина.

— Как минимум пятнадцать тысяч франков, to be on safe side.

Поднимаясь по старой узенькой улочке, она улыбалась про себя, вспоминая некоторые соображения, которые Тетьлери многократно высказывала дядюшке Гри. «Конечно же, Агриппа, я очень доверяю этим господам в Лулле, они все, как одна семья, и все, от отца к сыну, заседают в нашем Церковном Совете, но я чувствую себя в этом банке не в своей тарелке, уж очень он новомодный, слишком огромный, даже с лифтом, тцц, я тебя прошу». Дорогая Тетьлери, такая сдержанная в жизни, такая любящая и нежная в своем завещании. Она вспомнила точную фразу: «За исключением моей виллы в Шампель, которую я отдаю моему дорогому брату Агриппе, я завещаю все свое состояние моей любимой племяннице Ариадне, урожденной д'Обль, и отныне вверяю ее заботам Всевышнего». Ариадна, урожденная д'Обль, вот как она написала, невыносимая Тетьлери, которая даже в завещании не удосужилась признать ее жалкий брак.

Возле банка Лулле она остановилась, вынула телеграмму, полученную утром, посмотрела на нее, не читая. Все и так ясно. Двадцать пятого он сядет на поезд, как ей и обещал. Он приедет в девятнадцать двадцать два и в двадцать один час будет у нее. Осанна! И потому каждый вечер свидания под Полярной звездой опять-таки в двадцать один час. Нет, вот и не надо перечитывать телеграмму, а не то она утратит удивительный вкус новизны. Сегодня вечером в постели она перечитает обе, сначала вчерашнюю, потом сегодняшнюю.

Она нахмурила брови, зайдя в нешумный зал банка Лулле. Да, завтра уж точно без промедления она откроет и прочтет все письма Адриана. Ну ладно, хватит, теперь нужно быть счастливой. Она улыбнулась кассиру, другому старому своему знакомцу, долговязому аскету — вегетарианцу с новозаветной бородкой; Тетьлери очень уважала его, потому что он исповедовал буквальное прочтение Библии. Закончив дела с пожилой клиенткой с лицом шелудивого пекинеса, которая вылетела из банка, трагически прижав рукой застежку сумки, он поправил свой готовый галстук в знак уважения к прямой наследнице д'Облей и одарил ее ласковым взглядом.