Плен в своём Отечестве - Лев Разгон

– А с ним, значит, не пошли?..

– Это с кем? С Николаевым, что ли? Чего я не видел, подумаешь! Видел я, как их коцают. Так ведь какая в этом корысть? Вот если бы взяли исполнителем – другое дело! Да это и не по моему характеру. Конечно, Маг у нас был первым человеком. Самое высокое начальство с ним всегда за ручку, чего только скажет – сразу и пожалуйста. Всегда пьян, всегда бабы, специальную конспиративку держали для него, он туда баб водил. И охрана при ней. Вот как он шлепнул Зиновьева, Каменева там, Бухарина, ну и всяких других – захотел иметь орден Боевого Красного Знамени и чтобы указ об этом во всех газетах был. И – пожалуйста! Наградили и указ в газетах. А подумаешь – дел-то куча, пульнуть в затылок… Ну, а в помощниках у него ходить – была охота! Видел раз, после того как Каменева шпокнули, как они работают, его помощнички. Крови из него, как из свиньи какой… Тащи его в машину, вези, обмывай пол, да что я ему – уборщик какой, что ли? Нет, мне такая работа – в помощниках – она без интереса. Мне что интересно: самому быть начальником, мне самостоятельность интересна! Пока я по-глупому не погорел, у меня работенка была, будь спок! Самая чистая, разлюбезная, красивая была работа! Ух, как вспомню, что потерял по собственной своей глупости, так сердце заходит!..

– А что же это была за работа?

– А это, понимаешь, в прошлом году было. Работа такая. Вот мы с моим напарником – тоже был грамотный, образованный, знаешь, парень – приезжаем вечером в «Метрополь». Одеты мы по самой моде, в самые дорогие габардины и коверкоты, шили нам шмотки в мастерской, где само начальство шьется. В кармане полно монет. У подъезда остается оперативная, машина с человеком, а мы – как иностранцы какие – сидим на самом лучшем месте. Столик нам уже оставлен недалеко от фонтана, оттуда всех видно. Ну, мэтр да шестерка знают, что мы за люди… Конечно, за все платим, чего не платить – деньги казенные. Но счет-то один, а натура другая! Выпьем две бутылки самого дорогого испанского коньяка, а в счете показана одна поллитра русской горькой… Едим мы лососину да котлеты де валяй, а в счете гуляш да кета… А служат с поклонами, в глаза заглядывают, ну, понимают, кто они и кто мы – что они против нас и что мы с ними сделать можем…

…Вот так сидим целый вечер, не спеша так, по-благородному, по-иностранному, едим и закусываем, и смотрим. Сидят там иностранцы, из посольств – мы уже знаем, из каких, кто они. Смотрим, не подходит ли кто к ним из советских. А то и не перемигиваются ли с кем? Потому что из не своих к ним кто же подойдет по своей охотке, все знают, чем такое окончится… А вот мигнуть – это могут. Так, чтобы незаметно. Ну, от нас ничего не скроется!

Хорошо быть самостоятельным! Знать, что ты хозяин! Бывало, сидишь так, уже вторую бутылку кончаем и смотрим. Вокруг фонтана танцует всякая эта шушера – считают себя черт знает кем! Подумаешь, он там университеты кончал, зарплата ему хорошая идет, с ним клёвая девочка, невеста там или кто ему… Вот он вьется вокруг нее, глазки у них горят, счастливые, дескать, до усеру… Про нас они ничего не знают, да знали бы – и внимания не обратили… А хозяева-то ихние – мы… Вот так они меня с моим напарником выведут из терпения, я ему говорю: давай, оформим, что ли? – Давай, говорит!..

Ну, тут мы тихо встаем, напарник мой идет в гардероб, там для нас специальная комнатка была… А я так вежливо, интеллигентно, подхожу к ним, извиняюсь так перед его бабой – как положено – чин чинарем! – и прошу его на пару слов… Она так кивает головкой, я его спокойненько пропускаю вперед в гардероб, а там – когда он спрашивает: в чем, мол, дело? – ему книжечку из кармана… И – в комнатку. Там мы его сразу за карманы, отбираем что есть, напарник берет его номерок, приносит пальто – одевайся, парень, кончилось твое счастье… И – в машину. Привезем, сдадим. А иногда ещё возвращаемся обратно. Сидит его баба ни жива, ни мертва, небось, и монет у нее нет расплатиться. Вот умора-то!.. Пропал её парень, нету его, кранты ему!.. А время такое, что понимает – конец!.. Если бы хотел, тут же мог бы к ней подойти и везти её к себе – на все бы согласилась, небось, лярва! Но я знаю – тут сидят и другие наши. И от Паукера, и от Особоуполномоченного – это зачем же мне засыпаться?!

– Постой! Ну вот вы привезли этого человека, сдали его… А за что? В чем его вина? Что вы про него говорите?

– Ох, и непонятлив ты! Что с ним делать – не наше дело. Там сидят ребята не дураки, оформят его как надо. Взят по подозрению, перемигивался с иностранцами, дескать… Наше дело подозреваемого взять, ваше дело разобраться, оформить, если что. У опытного и ловкого парня он тебе на всю катушку напишет… А если следователь поленится, даст ему лет восемь по подозрению в шпионаже – и будь здоров!.. И не кашляй!..

– А вдруг здесь в барже ты встретишь вот таких своих крестников? Или в лагере?

– Конечно, может быть неприятность. Ну да конвой знает. Ты не думай, наша служба ещё не кончилась. Если вместе попадем, увидишь ещё, что за человек Корабельников! Держись за меня, жив тогда останешься.

– А за что же тебя, вот так и взяли?

– За глупость мою. По службе я всегда был справен, на самом хорошем счету. И вот по пьяному делу трепанулся самому своему большому корешу, дружил с ним душа в душу! – трепанулся я ему про одно бабское дело у начальника… Ну, дурак же был – откуда это на меня нашло! А кореш, конечно, стукнул… Меня за задницу!.. Повинился – вот здесь я, делайте со мной что хотите – виноват, исправлюсь!.. И, понимаешь, ерундистика какая получилась: я во внутренней ещё сижу, а уже того начальника, про которого я трепанулся, – взяли, да дают ему такие бабки-ой, ой, ой!.. А мне все равно: раз трепанулся, вышел из доверия, должен быть наказан!.. Сунули мне пятак СОЭ и в общий этап. Ну, этап-то общий, да я не общий. Я свое выслужу. Я не пропаду!..

Собственно, на этом разговоре и кончилось мое общение с Корабельниковым. Вероятно, если бы я нашел в себе силы, я мог бы у него узнать ещё немало интересного для историка и исследователя своего времени (каким я, да и, наверное, множество других людей себя считали). Но сил преодолеть отвращение от его лица, глаз, рассказов – у меня не было. Я скрывался от него среди своих. Когда он пробирался по трюму, очевидно разыскивая меня, – я прятался…

В Вогвоздине, где нас выгрузили из барж, – он куда-то скрылся, я его ни разу там не видел. И в этапе с нами его не было. А все же Корабельников объявился – как нарочно! – именно на нашем Первом лагпункте. Мы уже работали месяц – ходили на разрубку трассы лежневой дороги. Погода испортилась, шли холодные осенние дожди, мы приходили насквозь мокрые, в остатках своей гражданской одежды, неспособной удержать немногое наше тепло. Жили мы в огромной палатке, безнадежно сырой и грязной. Спали вповалку, прижатые друг к другу, на сплошных нарах, изготовленных из кругляка. Грязь и копоть от костров въелись в наши лица настолько прочно, что мы и не пытались её отмыть. Система старшего лейтенант Заливы за один месяц превратила нас в ходячие скелеты, изуродовала обросшие грязной шерстью лица.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});