Бешеный прапощимк части 1-9 - Дмитрий Зурков

— Ваше благородие, дозвольте обратиться, унтер-офицер крепостной жандармской команды Оглоблин. — И после разрешающего кивка, продолжает. — Не Вы ли будете подпоручиком Гуровым? Вас к себе просят сам начальник команды штабс-ротмистр Мазепенко.

— Увы, любезный, не имею времени визиты делать. На войне и на пожаре, каждая минута на вес золота. Открывай ворота!

— Так, вашбродь, далеко ходить без надобности. Штабс-ротмистр, они туточки — в караулке, уже с час Вас ожидают.

А это уже интересно, «сам начальник команды» меня ждет. Вероятно, жандармы уже получили приказ от Бобыря: «имать, и не пущать». Чуть повернув голову, насчитываю человек двадцать в жандармских мундирах, почти вся команда собралась. Из оружия — только револьверы. Против моих, даже не считая присоединившихся Дунайцев, — абсолютно не пляшут. Стоит только свистнуть, и через минуту здесь будут лежать жандармские тушки, останавливает только одно — это свои, русские, и они выполняют приказ.

Возвращаюсь к колонне, надо предпринять кое-какие меры безопасности.

— Господа офицеры, строй не распускать! — И, чуть тише, даю некоторые дополнительные указания Оладьину и Михалычу. В результате которых, естественно и совершенно случайно, в сторону жандармов направила мадсены пара пулеметных расчетов, изготовившихся «по-вермахтовски», а несколько казаков незаметно направились «до ветру» в сторону караулки.

— Добро, Оглоблин, веди меня к своему начальнику…

Зайдя в небольшую комнатушку, чуть было легкие не выплюнул. Так же и задохнуться можно! После вечернего, прохладного воздуха, меня встречает сизая пелена табачного дыма. За столом, освещенным огнем керосиновой лампы, положив подбородок на руки и ухитряясь при этом еще и курить, сидит весьма упитанный, с вислыми усами «а-ля Мазепа», жандармский офицер. Увидев меня, сует папиросу в пепельницу, изображает вставание со стула и произносит:

— Если не ошибаюсь, подпоручик Гуров Денис Анатольевич?

— Да, подпоручик Гуров, командир Особого партизанского отряда. С кем имею…..?

Небрежным движением руки штабс-ротмистр отпускает своего унтера, мнущегося в дверях. Тот захлопывает за собой дверь, причем так быстро, что по комнате проносится легкий ветерок, вихрящий облака никотина и смахивающий со стола пару листов исписанной бумаги. Жандарм моментально их ловит и кладет на место. А толстячок, не такой уже и тюфяк, каким выглядит на первый взгляд.

— Присаживайтесь, господин подпоручик, в ногах правды нет, а я обязан задать вам несколько вопросов. Долг службы, сами понимаете. Позвольте-с полюбопытствовать, а куда это вы собрались на ночь глядя, с солдатиками, да при оружии, да еще и с вещмешками? Ведь есть же приказ коменданта крепости, категорически запрещающий покидать фортецию.

— Благодарю за любезность, господин штабс-ротмистр, но спешу. А что касается приказа генерала Бобыря, — у меня есть свой командир, и его приказ немедленно следовать на соединение с главными силами.

— А какого командира вы имеете в виду — полкового или дивизионного? — Вопрос задан с нагловатой ленцой.

Мелко плаваешь, умник. Молча вынимаю заветную бумагу и, не передавая из рук в руки, демонстрирую ее содержание и снова прячу в карман.

Штабс несколько растерялся, но быстро пришел в себя. Скорее всего, крепостное начальство не соизволило предупредить его о наличии у некоего Гурова подобной «карманной бомбы» и теперь вместо задержания какого-то заурядного армейского подпоручика, предстоит тебе, дорогуша, конфликтовать с офицером по особым поручениям самого генерала от инфантерии Алексеева. Через насколько секунд на мордочке появилось выражение, свидетельствующее о принятии какого-то решения. И его выполнение мне, скорее всего, не понравится.

— Видите ли, господин подпоручик, здесь есть одно, я бы сказал, пикантное обстоятельство. Я не думаю, что его высокопревосходительство, генерал от инфантерии, — произнося эти титулы, Мазепенко аж невольно привстает, — выдавая вам эту бумагу мог предвидеть, что вы откроете боевые действия против, так сказать, своих.

— Я не понял вас, господин штабс-ротмистр, вы пытаетесь меня оскорбить?

— Что, вы, упаси Бог! Но есть одно печальное обстоятельство: вы лично застрелили одного солдата из гарнизона крепости, а ваши казачки, выполняя, опять-таки, вашу команду избили нагайками еще нескольких. Согласитесь, подпоручик, что это нарушение не только уставов, но и законов Российской Империи, и я, как слуга закона, просто вынужден настоятельно рекомендовать вам задержаться. Поверьте, это ненадолго, — денек, другой, а там — двинетесь далее.

— Простите, штабс-ротмистр, но вынужден повторить: я спешу! Если вы имеете в виду расстрел на месте агитатора, который подстрекал солдат к бунту и измене Государю Императору, то это — мой долг, как и любого офицера Российской императорской Армии и ваша, как жандарма, недоработка. Можете составить любой рапорт и отправить его по любому адресу, но ухожу я именно сегодня и сейчас!!!

Мазепенко, печально вздыхает и произносит скорбным голосом:

— Ну, что же вольному — воля. Я попрошу Вас подписать бумагу об отказе от участия в расследовании и, будьте любезны, исключительно для формальности, предъявить офицерскую книжку.

Наши руки двигаются одновременно. Моя — к карману, а его — в ящик стола, но вместо листа бумаги в ней появляется пистолет. Причем, нацеленный в меня. М-да, ловко!..

— А теперь, господин офицер по особым поручениям, руки вверх!

Ага, хочешь, чтобы все было по-взрослому? Добро, поиграем!.. Медленно поднимаю руки так, чтобы кисти были на уровне плеч, локти почти прижаты к ребрам, ноги — чуть пошире, и слегка согнуть в коленях. Еще бы изобразить дрожь в голосе, но актер из меня всегда был хреновый:

— Вы хотите меня арестовать, господин штабс-ротмистр? Потом не пожалеете? Не будете плакаться, что вас не предупреждали?

— Не волнуйтесь, Денис Анатольевич, не пожалею. А плакать если и буду, то на вашей могилке, точнее, там где вас закопают после того, как все расскажете… Но довольно болтать! — Мазепенко поднимается, обходит стол, не меняя прицела, останавливается в двух шагах от меня. — Сейчас вы осторожно достанете свой наган и рукоятью вперед положите на стол. И без глупостей!

Далековато до него. Попробуем подманить поближе. Блин, а страшновато, не на тренировке все-таки!..

— Вот уж увольте, господин жандарм! Я руку вниз, а вы стрельнете? Не хочу давать повода. Вам надо, вы и доставайте.

Так, еще шаг вперед, ствол пистолета утыкается мне в грудь, левая рука штабса тянется к моей кобуре…

— Что ж вы пистолетик-то с предохранителя не сняли?

Девяносто девять человек из ста в таком случае захотят проверить так ли это. Штабс исключением не был и опустил глаза… Понеслась! Поворот корпуса по часовой стрелке, ребром левой ладони — по костяшкам руки с пистолетом, одновременно правой — чуть пониже кисти с другой стороны. Браунинг улетает в сторону, несильный толчок пальцами правой в горло, чтобы не орал, и левой боковым — в печень… Все, готов фраер! Лежит себе бесформенной кучкой на полу и вспоминает, как нужно дышать. Быстренько снимаем с него новенькую кожаную «сбрую», ремнем стягиваем локти за спиной и застегиваем пряжку. Ничего, что грудь колесом, зато сколиоз не страшен. Шлейками портупеи связываем ноги и притягиваем сзади к ремню. Замечательно! Так, где там у него брючной ремешок?.. Да не ерзай ты так, не буду я тебя насиловать, и не надейся, прати-ивный!

— Ты за это поплатишься, щенок! Все равно не уйдешь! Я дал команду вас не выпускать и только я могу ее отменить! — Хрипит оживший жандарм.

О, звук появился. Совсем хорошо! И спасибо за предупреждение!.. На секундочку отрываюсь от собеседника, приоткрываю дверь и высвистываю «Тревогу». Снаружи слышится короткий шум, какие-то крики, потом все стихает. А мы возвращаемся к нашим баранам, точнее одному кабанчику в мундирчике. Что там у нас на столе за бумажки лежат? А, ничего важного и интересного. Превращаем пару листиков в бумажный шарик. Ну, открой ротик, скажи «А-а!». Не хочешь? А вот так? Ну вот, видишь, если нос зажать, то кислорода рано или поздно не хватит. Вставляем кляп в отведенное для этого отверстие, снаружи закрепляем брючным ремешком, который тоже затягиваем сзади на поясном ремне рядом с портупеей. Вот теперь «держиморда» связан так, что и пошевелиться проблематично. Любое движение руками, или ногами отдается в растянутых шейных позвонках. Ну-с, нам пора! Машу ручкой ротмистру, который в ответ только глазками сверкает, и выхожу на свежий воздух.

А там — вечерняя идиллия. Вся жандармская команда стоит под прицелом одной из «пятерок» у стены с поднятыми руками, и, что характерно, без оружия. Кучка револьверов валяется на мостовой, пара бойцов увлеченно достают из барабанов патроны. Остальной народ мается ожиданием, типа, ну когда же пойдем. А вот подождете еще немного. Дежуривший на въезде унтер, опасливо косясь на сопровождающих его бойцов, проворачивает в замочной скважине огромный ключ, массивная створка еле приоткрывается усилиями нескольких человек, и наружу выскальзывает пятерка разведчиков, тут же растворяясь в сумерках. Через несколько минут они возвращаются с известием, что гансов не видно, и вообще, вокруг пусто.