Тамбовский волк - Виктор Юнак

111

В ночь на 21 июля Аркадию Голикову из штаба 5-го боеучастка пришёл приказ: "По сведениям войсковой разведки, в районе села Хмелино оперирует банда Коробова — Попова численностью до 300 всадников.

Приказываю командиру 58-го полка тов. Голикову:

К 5 часам 21.VII выслать команду контрразведчиков вверенного вам полка не менее 50 всадников при двух пулемётах в село Перкино. По прибытии контрразведчиков 58-го полка в село Перкино вести беспрерывную разведку в южном, юго-восточном и юго-западном направлениях. В случае обнаружения банды, не дожидаясь особых приказаний, немедленно атаковать её и уничтожить".

Войсковая разведка оказалась права: двинув к селу Хмелино, помимо отправленных к Перкино разведчиков, ещё один эскадрон, Голиков понял, что там действительно были антоновцы. Впрочем, после короткой перестрелки, антоновцы, как всегда, растворились в окрестностях. У Голикова оставалась надежда лишь на разведчиков. Раз какая-то часть повстанцев оказалась в этих краях, значит, поблизости должен быть и весь отряд Коробова. Главное, не упустить его. Вскоре полковая разведка прислала Голикову донесение, что в районе Николаевского кордона (а это десять вёрст восточнее Перкино) растворившиеся было антоновцы вновь собрались в один кулак. Тут же прозвучала команда к выступлению и сам комполка Голиков возглавил операцию.

К Перкинскому лесничеству добрались часам к шести вечера. Поначалу Голиков решил было дождаться темноты и затем ударить. Но комиссар Бычков резонно возразил:

— В темноте и атакующим труднее. Будь то деревня, тогда ещё куда ни шло. А тут — лес. И потом, в лесу темнеет намного раньше.

Подумав, юный комполка согласился со своим комиссаром. Стали подсчитывать, сколько времени понадобится, чтобы окружить лесничество.

— Атака начнётся минут через пятьдесят, — Голиков оглядел разом свой комсостав, и предупредил:

— Обход делайте как можно скрытнее, иначе Коробов уйдёт, не приняв боя...

По сути дела, это был первый по-настоящему серьёзный бой, который предстоял 58-му полку под командованием Аркадия Голикова. И, естественно, не нужно говорить, насколько важным он был для самого семнадцатилетнего комполка. Ведь только после него и Бычков, и весь комсостав смогут сказать, достоин ли Голиков звания командира, или ещё слишком юн для этого.

Голиков глянул на часы. Время, отпущенное им на окружение, истекало. Через пару минут можно давать команду: "К бою!". Двое спешенных разведчиков вернулись из лесничества и доложили:

— Всё вроде бы спокойно. Бандиты что-то варят, на поляне пасутся стреноженные кони. Часовые покуривают.

"Это хорошо, что покуривают, — подумал Голиков. — Значит, не ждут нас".

Он снова посмотрел на часы и кивнул командиру конной разведки:

— Пора.

Весь отряд беззвучно тронулся. Через несколько минут реденький лесок кончился. Дальше в лесничество вела прямая дорога, а значит, была опасность, что их могут заметить. Голиков остановился, подождал, пока подъедут остальные.

— Можно? — спросил командир разведки.

— Можно! — кивнул комполка.

Командир разведки негромко приказал:

— Приготовить бомбы!

Тут же щёлкнули воспалённые запалы и бойцы рванулись с места в направлении лесничества.

Всё лесничество — это несколько сараев и домиков да пара полуразвалившихся стогов сена. У одного из сеновалов раздались первые выстрелы. Красный отряд рассыпался, спасаясь от пулемётных очередей, и с гиканьем и свистом, с ружейными выстрелами и грохотом бросаемых на землю бомб-гранат тут же ворвался в лесничество. Такой неожиданный шум способен был поднять из могилы и мертвеца. Но на живых действует гипнотически, парализует волю и вводит в дрожь тело. Нужно быть очень сильным, чтобы выдержать первые минуты такого ада. Но, видимо, среди партизан здесь таковых не оказалось. К тому же, подобный шум и грохот спустя несколько минут раздался и с других сторон. Антоновцы стали выпрыгивать из окон и дверей своих деревянных укрытий с криками:

— Окружили! Красные окружили!..

Аркадий Голиков выбрал себе неплохую позицию немного в стороне от завязавшегося боя, откуда, не слезая с коня, мог спокойно наблюдать за ходом событий. Рядом находился комиссар Бычков и пара вестовых, готовых в любой момент отправиться в гущу боя с приказами своего командира. Солнце уже скрылось за деревьями. Вечерние сумерки опустились на лес. Птицы, испуганные грохотом боя, замолчали. Звери ушли подальше.

Впрочем, бой продолжался не очень долго. Результаты боя хоть и оказались не такими, как хотелось бы (сам Коробов с сотней своих людей ушёл от преследования), тем не менее, шесть антоновцев убито, в несколько раз больше пленённых, а в числе трофеев три лошади, шесть сабель, двадцать пять винтовок, две тысячи патронов. Но главным итогом для него, Голикова, лично стало признание его командирских качеств его подчинёнными. Дальше уже было проще.

Так, 1 августа он писал в Арзамас своему другу детства Шурке Плеско: "...Воевать кончено. Мною уничтожены банды Селянского, Жирякова и Митьки Леденца. Работы много. В течение всего лета не слезал с коня. Был назначен врид командующего боевого участка...".

112

Александр Богуславский с остатками своей армии был похож на раненого волка. Засев в лесах, он огрызался на каждого, кто пытался его зацепить.

Но раненый зверь опасен вдвойне. Это понимали и красноармейцы. С особой осторожностью они выслеживали отряд Богуславского с целью нанести ему последний и решающий удар. Избегать боя дальше было невозможно. Но, к счастью, подтянулись и остатки второй армии Антонова. Сам Александр Степанович отправился в Каменку, где его уже ждали представители ЦК партии левых эсеров, чтобы совместно выработать тактику дальнейшей борьбы.

А вести её становилось всё труднее: отмена продразвёрстки на Тамбовщине и, главное, жесточайший красный террор сделали своё дело — антоновцы гибли тысячами, десятками тысяч, но их ряды уже практически не пополнялись. Силы повстанцев таяли ежедневно. Даже дезертирство началось.

Несколько дней назад Устин Подберёзкин обнаружил, что исчез Иван Антипов со своими сыновьями.

— Никита, не видал ли ты Антиповых? — спросил у сына Подберёзкин.

— Сам удивляюсь, батяня. То Стёпка Антипов вечно рядом крутился, проходу не давал, даже к бабе моей за мной увязывался, а тут гляжу, уже два дня не видать его и не слыхать.

— Что ж, вольному воля! — вздохнул Устин. — А я до конца биться буду с этими антихристами.

Прибежал вестовой от Богуславского: велено всем командирам отрядов собраться в штабной избе.

Никита Подберёзкин пошёл к лиману, берега которого поросли ивняком. Лес был совсем рядом, рукой подать. Лесная глушь лишь немного скрадывала жару. И то лишь тем, что закрывала землю своей тенью. Но ветра не было, и дышать даже здесь, в лесу, было практически нечем. Птицы, утомлённые жарой, укрылись в своих гнёздах, а звери спрятались в норах. Лишь крайняя нужда да жажда охоты вынуждала их покидать свои жилища.

Никита остановился, так и не дойдя до берега. Услышал весёлый девичий смех и замер. Затем украдкой, стараясь, чтобы ни одна веточка под его ногами не хрустнула, подобрался поближе и, скрываясь в кустах, потихоньку раздвинул ветки. Так и есть — его Дарья с Машуткой Пименовой совершенно голыми бултыхались недалеко от берега, обрызгивая друг дружку водой и весело переговариваясь. Какое-то время Никита молча любовался девичьими забавами, затем, оглянувшись, нет ли кого рядом, резким движением стащил с себя рубаху, развязал верёвку на штанах и, прокравшись незамеченным к воде, нырнул под воду.

— Что это, Дарья? — услышав резкий всплеск, вздрогнула Марья.

— Где? — не поняла Дарья.

— Нешто не слыхала, как чегой-то булькнуло?

— Не, не слыхала, — мотнула головой Дарья и вдруг почувствовала, как кто-то под водой потянул её за ноги. — А-ай! Спасите! — крикнула она и окунулась с головой.

— Дарья, что с тобой?! — не на шутку переполошилась Марья Пименова.

Но в следующий миг над синей водой лимана появилась заливающаяся от смеха голова Никиты Подберёзкина. Тут же вновь вынырнула и Дарья, широко открывая рот, заглатывая воздух, словно рыба, выброшенная из воды.

— Напугал я вас, девоньки, а?

И тут Марья завизжала во весь голос и, прикрывая груди руками с этим же визгом побежала к берегу.

— Дур-рак! Охальник! Дур-рак! — била Никиту ладошками по спине, едва не плача, Дарья.

— Совсем стыд потеряли, мужики! — выбираясь на берег и тут же ныряя в густые заросли ивняка, крикнула Марья и, уже будучи в кустах, повернулась в сторону Никиты и покрутила указательным пальцем у своего виска.

Но Никита уже не обращал на неё никакого внимания. Он смотрел на Дарью влюблёнными глазами и, заискивающе, произнёс: