Былой войны разрозненные строки - Ефим Гольбрайх

И у нее остался только путь атеизма.

(по материалам Ариадны Бердичевской) Спасший знамя

В конце двадцатых годов семья Мишнаевых перебралась из еврейского села Бережное в Чернигов. Маленьким Миша бегал в городской парк, где стояли старинные пушки, на берег Десны, куда водочный завод спускал неочищенные воды, и живые еще рыбки выпрыгивали из воды. Отец был ломовым извозчиком, имел лошадь, в гражданскую воевал у Буденного, умер рано, осталось трое детей, Миша старший. Семья перебралась в Керчь. В первый класс Миша пошел, не зная ни одного русского слова. Вышел к доске: «А дэ тра-почка?» — Все засмеялись.

В сороковом году стали создаваться ремесленные училища и окончивший к этому времени восемь классов Миша, поступил учиться на химика-лаборанта в ПТУ при заводе им. Войкова. Это было большим облегчением для матери: в училище кормили и одевали.

2 октября 1941 года училище эвакуировалось на Урал. Путь был неблизкий, натерпелись немало. До станицы Славянской доставили на катерах. В станице скопилось огромное количество эвакуированных. Здесь Михаил впервые увидел евреев с бородами. Один их них нес на руках ребенка и приговаривал: «Ой, Йоселе! Ой, Йоселе!» — А ребенок был уже мертв… Этих несчастных грабили местные, отнимали вещи, за кусок хлеба драли семь шкур…

От Сталинграда до Куйбышева (Самара) везли на баржах. Три дня не кормили. У Михаила от голода начались галлюцинации: смотрел в воду и видел плывущие булки. Много булок. И в Серове было ненамного лучше: хулиганы отнимали еду… После освобождения Керчи, написал письмо домой. Ответила соседка — все погибли: мать с двумя сестренками (она все говорила: «Немцы нас не тронут, мы бедные»), дедушка с бабушкой, дядя с женой и тремя детьми…

Михаил пошел в военкомат проситься добровольцем на фронт. Ему еще не было восемнадцати, и его направили вЧеркасское военное училище, находившееся в Свердловске. Накануне Курской битвы многие училища, и в том числе Черкасское, были направлены на фронт. Офицерские звания не были присвоены и командир 1264-го стрелкового полка подполковник Цибульский — красавец еврей — сразу присвоил бывшим курсантам звания сержантов и назначил их заместителями командиров взводов. Во взводе были одни узбеки и командовать ими было нелегко. Имеющего образование Михаила направили на курсы радистов-телефонистов. Дивизия, которой командовал полковник, а потом и генерал Кустов, одной из первых вошла в Орел. Большая группировка противника была окружена. Пытаясь вырваться, немцы предпринимали по восемнадцать атак в день. Их не останавливали горы трупов. Но и наши потери были велики. На КП полка почти никого не осталось. Принявший полк после гибели Цибульского подполковник Пинегин — тоже неплохой мужик, сказал Михаилу: «Нет связи с батальоном. Пойди найди обрыв».

Взял провод в руку и пошел. Лес, тишина, птички поют. Красота. Нашел обрыв, соединил, нашел еще один. Вдруг шум, крики! Большая группа немцев, вырвавшихся из окружения, бежала прямо на него! Окружали с разных сторон. Ничего не успеть. Перепугался страшно. Молодой, едва стукнуло восемнадцать. Уже не мальчик, но еще не мужчина. Как было не растеряться. Но сообразил. На нем была новая немецкая плащ-накидка, трофейные сапоги, снятые с убитого немца, с широкими голенищами, за которые были заткнуты немецкие гранаты на длинной рукоятке. Быстро снял и спрятал пилотку, натянул на голову накидку, карабин сунул под нее и ПОБЕЖАЛ ВМЕСТЕ С НИМИ! И вместе с ними кричал: «Доннер ветер! Ферфлюхте швайн!».

Налетели наши штурмовики. Немцы сбились в кучу и залегли. Михаил швырнул в них одну гранату, вторую… И побежал. Оторвался.

Добежал до своего КП. И снова испугался. На КП не было никого! И СТОЯЛО ЗНАМЯ. Михаил быстро снял чехол, сорвал Знамя и только сунул его за пазуху — вбежали два немца! «Вас махст ду!»». — Договорить они не успели. Михаил развернулся и дал очередь из немецкого автомата, подобранного по пути. Потом увидел: под солдатскими шинелями офицерские мундиры.

Побежал дальше. Из ложбинки донеслись стоны. Спустился. Это был раненый командир полка. Помог ему выбраться. Идти он мог. Добрались до КП батальона. Пинегин сразу включился в обстановку и стал отдавать приказы. Михаил достал и отдал ему знамя. Командир полка обнял его и расцеловал: «Ты меня спас! Я тебя не забуду!» (За утерю знамени его бы разжаловали и отправили в штрафную роту). Пинегин представил Михаила к званию Героя Советского Союза, в представлении он написал все, кроме того, что Михаил спас знамя полка. Это понятно: как бы он при этом выглядел? И Михаил был награжден орденом Красного Знамени.

Командир полка не был антисемитом, к Михаилу относился хорошо и было за что. После войны Степан Герасимович Пинегин, уже полковник, как и многие другие, привез из Германии вагон трофеев, построил в Ставрополе дом и пригласил Михаила в гости. В сущности, Михаил его спас.

В одном из боев Михаил разжился бричкой с конем. Однажды на лесной дороге наткнулся на лежащих на обочине немецких раненых. Политработники учили: к врагу надо относиться гуманно. Михаил уже знал о гибели родных, но все же решил взять раненых. Кто сам вскарабкался на бричку, кому Михаил помог. Встретился командир полка: «Ах ты!.. Твою мать! Ты кого везешь? Куда? Они твоих родителей расстреляли! Два автоматчика ко мне!» — Не успел Михаил рта раскрыть — раненых повыкидывали из брички и расстреляли…

Однажды на марше Михаил забрался в немецкий блиндаж. Там было полно журналов, ярко иллюстрированных, немало порнографических… Парень молодой, интересно… Засмотрелся. Вышел — никого. Все ушли. Выставил карабинвперед и пошел по лесу один. Вдруг слышит — хруст. Кто-то идет. Показался пожилой немецкий солдат, в руках винтовка: «Плен! Плен!». — Стал показывать фото: жена, дети. Дальше пошли вместе. Еврей и немец. Как друзья. По дороге нагнал студебеккер с артиллеристами, остановились, соскочили: «Куда ты его ведешь?» — И затоптали. Сапогами.

Вспоминать и писать об этом нелегко. О катастрофе Михаил узнал только после войны. Теперь жалеет, что мало их пало от его руки…

Тяжелое ранение Михаил получил в Польше, в боях за город Ломжа. Лежал в неглубоком окопчике, мина разорвалась на дереве. Осколками ранило в обе ноги и поясницу. Двигаться не мог. Подоспела санитарка, здоровая деваха, до самой санроты несла на руках, как ребенка. Привезли в Москву, в Яузовскую больницу. Поправлялся медленно, долго не ходил, любоваться салютами подтаскивали к окну. Пролежал восемь месяцев. Выписали накануне Победы, в апреле сорок пятого, с записью: годен к нестроевой. Попал в 306-й рабочий батальон охранять немецких военнопленных, строивших в Домодедово домостроительный комбинат. Немецкие офицеры ходили в чистых мундирах, с наградами, смотрели на наших с презрением. Грубого слова не скажи — враз потащат к начальству. В смену Михаила одного из пленных неосторожно задели доской, пошла кровь. Михаил отсидел пять суток на гауптвахте — «не доглядел».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});