Пятая труба; Тень власти - Поль Бертрам

близко — дорога была узкая — и потянул к себе её лошадь.

Та, ещё сильнее испугавшись, пустилась по дороге, всё более и более вскидываясь.

Всё это случилось в одно мгновение. Она тихо вскрикнула и наполовину свесилась с седла, так что я должен был поддержать её. Моя левая рука очутилась как раз против её сердца, и я слышал, как быстро оно билось. И вдруг меня опять охватило безумное желание, которое я раз уже испытал, когда она чуть было не упала на улице и я подхватил её на руки. На этот раз я не мог преодолеть себя. Разве я, впрочем, не сказал ей слишком много и разве она не слушала всё это с улыбкой? Я нагнулся и поцеловал её в губы.

Через минуту я опомнился и отдал бы многое, чтобы этого не случилось. Несмотря на все благоприятные обстоятельства, я в конце концов не знал, приспело ли для этого время. Но было уже поздно. Второй раз в жизни моя горячая кровь увлекла меня слишком далеко — к худу или добру, это я узнаю завтра утром.

Она покраснела до корней волос, но, не сменив свою неудобную позу, не могла сказать ни слова. Почти в ту же минуту я услыхал, как сзади нас неслась лошадь и ван дер Веерен спрашивал, что случилось.

— Не беспокойтесь, — отвечал я. — Лошадь донны Изабеллы испугалась и понесла. Если б я не поддержал донну Изабеллу, она могла бы упасть. Я был бы очень благодарен вам, если б вы сошли с лошади и помогли мне поставить её на землю. Я надеюсь, что дело обойдётся одним испугом.

Он исполнил то, что я ему говорил, и через секунду она уже стояла на дороге. Румянец сошёл с её лица, и оно было бледно.

— Не ушиблась ли ты? — спросил её отец. — Благодари дона Хаима. Потеряй он присутствие духа, ты бы сильно ушиблась, а может быть, с тобой было бы что-нибудь и похуже.

Донна Изабелла молчала.

— Меня не за что благодарить, — быстро вмешался я, — я не думаю, чтобы в данном случае была какая-нибудь опасность. Если вы останетесь при вашей дочери, я поеду вперёд, чтобы поймать лошадь.

Я нашёл её неподалёку возле дороги. Не без хлопот удалось мне схватить её за узду и привести обратно. Потом я помог донне Изабелле снова сесть в седло, пока мою лошадь держал один из сопровождавших нас конвойных, прискакавших на мой зов.

Я старался поймать её взгляд, в то время как она садилась в седло, но она упорно не удостаивала меня взглядом. Маленькая ветка, из-за которой всё это случилось, лежала в печальном забвении возле дороги. Донна Изабелла даже не взглянула на неё. Я поднял её и тщательно прикрепил к седлу. Потом я сел на лошадь, и мы снова двинулись.

День уже угасал, и мы ехали быстро и молча. На западе осталась лишь узкая красноватая полоска на горизонте.

Предметы, стоявшие по другую сторону дороги, потеряли свой цвет и выделялись тёмными силуэтами.

Был уже вечер, когда копыта наших лошадей застучали по неровной мостовой города.

Я простился с ван дер Веереном и его дочерью у их дома и поблагодарил за участие в прогулке. Ещё раз я попытался поймать взгляд донны Изабеллы, но напрасно.

Я ещё раз поставил на счастье — последнюю ставку. Мне было почти тридцать восемь лет. Невероятно, чтобы я мог влюбиться ещё раз. Но хорошо или дурно, а жребий брошен. Что мне выпало на долю, узнаю завтра.

1 декабря.

Мне хотелось продолжать мой дневник: слишком сильна была буря во мне. Но самое худшее уже прошло, и я снова стал спокойным и холодным, каким меня привыкли видеть люди.

Как мало мы знаем друг друга!

Я начну с самого начала. После этой роковой поездки я не мог спать и проснулся рано. Пока я сидел за завтраком, пришла почта из Брюсселя. Прочитав письма, я положил их в карман и нахмурился. Все преследования и сожжения, неужели им не надоест, наконец, всё это? Но пока хозяином здесь был я, и ни один костёр не вспыхнет без моего желания. Я поставил на карту мою жизнь, и я был готов к проигрышу. Я бросил вызов судьбе последний раз, и если проиграю битву, то не по недостатку мужества.

Управившись с делами, я в одиннадцать часов отправился к ван дер Вееренам. Я осведомился о здоровье донны Изабеллы и спросил, может ли она принять меня. В ответ мне сказали, что она чувствует себя хорошо, но что она устала, ещё не одета и не может никого принять. Её отца не было дома. Последнему я поверил. Дело ещё не было так плохо, чтобы кто-нибудь в Гертруденберге осмелился отказаться принять меня. Я велел кланяться донне Изабелле и просил её назначить мне час, когда бы я мог её видеть.

Вернувшись через несколько минут, служанка сказала, что меня будут ждать в три часа, если это не затруднит меня.

Такая отсрочка не предвещала ничего хорошего. Очевидно, она считала, что я зашёл к ней только из вежливости. Но я старался не падать духом.

В три часа, как было назначено, я зашёл снова и был принят сейчас же. Она встретила меня стоя, одетая во всё чёрное, как в день моего прибытия.

На моё приветствие она ответила сухим поклоном, не промолвив ни слова.

— Надеюсь, что вчерашняя поездка не причинила вам никакого вреда? — спросил я.

— Благодарю вас, сеньор, я совершенно оправилась, — холодно отвечала она.

Странное чувство робости овладело мной при виде того, как она держится со мной. Но отступать было поздно. Если для меня готовилось страдание и унижение, я был готов испить чашу до дна.

— Донна Изабелла, — сказал я, — извините меня за то, что моё желание опередило ваше разрешение. Но южная кровь горяча, вы сами это знаете, и по временам с нею трудно бывает справляться. Простите меня. Будь что будет, но я должен сказать вам, — хотя, не доверяя своим силам, я желал бы, чтобы прежде прошло несколько дней, — я должен сказать, что люблю вас. Я немного сделал для того, чтобы добиться вашей благосклонности. Но моя любовь достаточно сильна, чтобы завоевать её впоследствии и завоевать целиком. Ибо это любовь человека, которому случалось заглядывать в самую глубину жизни и спасать из развалин, похоронивших многие