Путь "Чёрной молнии" - Александр Теущаков

Ненасытное ощущение зверства, с каким били и пинали заключенных военнослужащие, было отчасти оправдано. Месть за погибших, раненных товарищей и сослуживцев, толкала их на дальнейшие силовые действия. Поднимая на ноги бунтовщиков, военные прикладами и дубинками погнали их в сторону центрального плаца. Двоим осужденным пришлось закинуть руки Сибирского себе за плечи, и волочь бездвижимое тело друга вслед за всеми.

Осматривая цеха снизу до верха, солдаты и лагерная охрана вытаскивала наружу спрятавшихся заключенных. Их жестоко избивали и отправляли под конвоем на центральный плац. Изредка по обеим зонам находили бездыханные тела зэков.

Возле кочегарки служебные собаки что-то учуяли, и стали рваться к куче угля, разгребая лапами. Когда откопали, то этим «что — то» оказались три трупа заключенных, с изуродованными лицами и пробитыми головами. Прапорщик в сердцах выругался:

— Вот гады, даже своих заключенных, и то не пожалели. Ну, звери, как пить дать звери!

В цехе, где смертельно был ранен капитан, охрана обнаружила странный мешок, его верхняя часть торчала из грязной воды, которой был наполнен не до краев бак. Развязав мешок, все ахнули от ужаса, показалась голова заключенного, его лицо было синеватого оттенка и исцарапано до самого мяса. Вытащив тело из мешка, взору собравшихся военных, предстал парень — зэк: одежда его была изодрана, все руки исцарапаны. Следом из мешка вытряхнули трех дохлых кошек. Слабонервные и слишком чувствительные бросились по сторонам, так как от этого зрелища нутро выворачивало наружу.

— Это надо до такого додуматься, — сказал охранник, — садисты проклятые!

Солдаты, взяв труп за рукава куртки, потащили на улицу, но в этот момент послышался едва различимый стон, заключенный подал признаки жизни. Им оказался Рыжков — Пархатый.

Видимо Господь Бог даровал ему жизнь, а может, напрашивался другой вывод: сам дьявол дал ему возможность выжить, и продолжить свои недобрые намерения.

Когда солдаты и десант мотострелков разобщили толпу заключенных, спецгруппе военных был дан приказ: «Ворваться в здание ШИЗО и освободить заложников».

Человек пятнадцать окружили вход в изолятор и хотели применить трубу, как таран, брошенную Воробьем и пацанами, но внезапно двери изолятора распахнулись: на пороге стоял опешивший заключенный. Он исполнял роль охранника заложников, и где-то, в глубине ШИЗО находились еще двое. Видимо ему было интересно взглянуть, что происходит на улице, вот он и открыл двери.

Уложив зэка на землю лицом вниз, группа захвата ворвалась в общий коридор. Мгновенно захватив изолятор, военные положили на пол еще двух заключенных, пробежав по их ребрам ударами дубинок.

Схватив связку ключей, солдат поспешил открыть камеры. Сквозь крики узников невозможно было разобрать: чего же они кричат? Вытащив в коридор раздетых до трусов людей, вояки принялись успокаивать кричавших, а успокаивали ударами сапогов и дубинками. Откуда же им было знать, что раздетые были никто иные, как сотрудники учреждения, а тех, кто был в форме они с неподдельной радостью, вывели из камер и под охраной повели на КПП.

Солдаты, исправно выполняющие приказ командиров, даже слушать не хотели вопли и стенания избитых контролеров, но спустя некоторое время один активист, переодетый в форму, обратился к офицеру и объяснил суть создавшейся ситуации. Военным ничего не осталось, как собрать в одну кучу раздетых сотрудников и одетых в форму зэков. Всех скопом повели на КПП для последующих разборов.

В суматохе боевых действий блаткомитет совсем забыл о заложниках и «козлах» переодетых в форму, которые так и остались в ШИЗО невостребованными.

В зоне творилось нечто ужасное, заблокировав группу осужденных в здании отряда, менты, воины спецподразделений, солдаты из охранной роты усмиряли бунтовщиков. Кто из заключенных был еще в состоянии сопротивляться, получал такую порцию дубинками, что валился с ног без чувств, его волокли за ноги на центральный плац. Кто не успел бросить палку или железный прут, иногда получал саперной лопаткой, после такого удара, рассеченное мясо разваливалось в разные стороны, обагривая все вокруг кровью. Что касалось удара дубинкой: так натренированный удар по голове сразу уводил в обморочное состояние.

Василий Макаров сидел со многими бунтовщиками на голом асфальте с запрокинутыми за голову руками и наблюдал, как с обеих зон сгоняли зэков. Кого-то приносили и бросали в кучу. Кто сам бежал, подгоняемый пинками или ударами дубинок.

Лицо Василия припухло, ему тоже досталось, не смотря на его седые волосы и старческий вид. Горько было на душе и пакостно, как будто окунулся он снова во времена беспредельного ГУЛАГа. Он с сожалением подумал, что время не изменило людей, а только немного спрятало под маску лживого милосердия их лица. Но сегодня менты сдернули эту маску, и показали во всей «красе».

«Сколько же смертей обрушилось сегодня на молодых ребят? Одно дело, когда только слышишь о ней — «костлявой», а другое, когда она смотрит в лицо или дышит в затылок. Игры в войну закончились. Я предупреждал Лешку: менты не помилуют никого. Все иллюзии и мечты о победном конце мгновенно улетучились, когда рядом, на глазах стали погибать люди.

Кто из нас сможет сделать необдуманный шаг из настоящего в неизведанное будущее, которое не сулит ничего хорошего? Наверно беспечный, молодой пацан! Вон тот, что сидит недалеко от меня. Если бы его мать сейчас видела эти глаза: полные ужаса и отчаяния, а вчера они горели огнем, и ему сам черт был не страшен. Да, действительно, только пацан, не умеющий смотреть в завтрашний день, может позволить себе такую беспечность.

О Боже! Неустойчивые умы, молодые души, еще не окрепшие и полностью не огрубевшие от каждодневного, порой жестокого обращения к себе. Разве что в детстве, дорогая мама могла успокоить и понять кого- то из этих парней, когда они были еще детьми.

Сурово встретили их лагерные будни. Словно сильный ветер обдувает эти зеленые поросли, одни крепнут и защищаются от него и не сгибаются, какой бы он не был силы, а другие наоборот, гнутся и ломаются. Закон природы — выживает сильнейший…»

Его мысли прервал крик молодого пацана:

— Мама-а! Не надо, не бей меня! Я не трогал никого.

— В чем дело? — обратился к зэку-активисту, разгневанный прапор, — почему он орет?

— Командир, этот сученок наших бил в первом отряде, это он сейчас хлюпика из себя корчит, а тогда… — активист размахнулся палкой и ударил по спине пацана.

— Слышь ты, недоносок, брось палку, — выкрикнул Макар.

Рядом стоящий солдат, носком сапога пихнул Макара в бок.

— Подожди командир, я сам его щас успокою, — активист поднял палку, чтобы ударить Макара.

— Да бей подстилка мусорская…

Удар пришелся Макару в шею. Солдат с силой обрушит на него приклад автомата. Василий попытался подняться на ноги, но вдруг что-то сжалось в груди, лишило воздуха. В глазах замельтешили черные мушки, сменившиеся яркими зигзагами молнии. Рука Макара потянулась в карман за флакончиком с таблетками, а солдат подумал, что он хочет достать что-то опасное, и еще раз ударил его прикладом в плечо. Тело Макара завалилось на асфальт, и рука разжалась. Флакончик покатился, рассыпая валидол по земле. Мозг уловил последнюю фразу подошедшего прапорщика:

— Чё с ним? Ну, ты и приложился…

Темнота заволокла все вокруг, и полная тишина… Вася Макаров уже больше никогда и ничего не услышит.

А вокруг творились сплошные казусы: бежит заключенный от преследовавшего его солдата и кричит во все горло:

— Не бейте меня, я свой — активист!

Но кто там будет разбираться, «Свой не свой — на дороге не стой». И этот получил свою порцию.

Били очень жестоко, невзирая на мольбы и просьбы.

Крики в мегафон извещали:

— Всем до одного осужденным, немедленно выходить на плац, к не выполнившим приказ будут применены меры физического воздействия.

Вот их и применяли.

Опьяневшие от избиений солдаты, заскочили в отряды, где находились осужденные, отказавшиеся принимать участие в бунте, и приказали всем выходить на центральный плац. Но при этом, организовав строй в две шеренги, пропускали каждого из зэков под ударами дубинок и сапогов.

Появились солдаты с собаками, которые без стеснения спускали псов прямо на людей. Остервенелые овчарки рвали в клочья одежду в вперемешку с окровавленным мясом осужденных. Затем стали прочесывать отряды и обе зоны.

Спрятавшихся под шконками зэков выуживали с помощью собак, или, переворачивая кровати, избивали кричавших от испуга заключенных. Мало находилось храбрецов, которые голыми руками и открыто, противостояли дубинам и саперным лопаткам. Если таковые и были, смельчаков избивали с цинизмом, приговаривая сквозь зубы: