Загадать желание - Ольга Кай

После Склары ходить короткими тропами не удавалось. Продираясь сквозь густой подлесок, Леон с Алиной шли в поисках хоть какой-то дорожки. Не так далеко от главного торгового тракта, называемого южным, в шести верстах от Склары, располагался небольшой хуторок, где хозяйничал давний друг раславского воеводы Василий Семенович Шмат. Сперва Леон не собирался к нему заходить, но теперь, когда у них не было ни еды, ни хотя бы одной монетки, чтобы хватило на хлеб, стоило подумать о том, у кого попросить помощи.

К хутору уставшие путники вышли на рассвете. Леон подождал бы у ворот, но Алина замерзла и валилась с ног. Пришлось стучать в ворота, доказывать старому прислужнику, что хозяин не будет против, если его разбудят в такую рань ради гостей. К счастью, Василий Семенович то ли уже не спал, то ли проснулся из-за шума – он самолично вышел к воротам. Обняв Леона и добродушно поприветствовав его спутницу, повел гостей в дом.

– Я тебя ждал, – сообщил хозяин, едва слуги ушли, и они остались втроем в небольшой гостиной. – Алексей Леопольдович на днях голубя прислал, велел, если увижу тебя, письмо передать.

Он вышел ненадолго, потом вернулся с небольшим деревянным ларчиком. Поставив его на стол, вынул сложенный во много раз клаптик бумаги и протянул Леону.

« Нужна твоя помощь, – писал воевода. – Ты, верно, уже знаешь о втором чужом городе и новых колдунах, но это лишь полбеды. Для покорения бунта на раславской земле и уничтожения всех колдунов князь призвал на помощь соседей. С юга в страну вторглись войска Иштры, и может статься, что до Вереша они доберутся первее. Потому, если сочтешь, что Арис справится сам, приезжай к озеру Латка. Буду ждать тебя до четвертого числа».

И подпись.

Леон посмотрел на Алину – девушка сидела, опустив голову, до сих пор винила себя, что не придумала, как не отдать Бусю обманную записку.

Посмотрел на Василия Шмата – хозяин тактично отвернулся и поглядывал в окно, за которым слышался гогот выгоняемых на пастбище гусей.

– Василий Семенович, – Леон сложил записку, но не спешил прятать – задумчиво поглаживал бумагу пальцами, – расскажите нам, что происходит в стране. И… – оглянулся в поисках календаря, который обязательно должен иметься в таком богатом доме, – и какое сегодня число?

Наутро Леон с Алиной во весь опор неслись на юго-восток верхом на свежих лошадях из Шматовой конюшни. Хозяин лично проводил их до ворот, дал в дорогу денег и еды, напутствовал сторониться людей, не заезжать в деревни и города. И торопиться – до обозначенного воеводой срока осталось меньше недели.

Покидая гостеприимный хутор, ни Леон, ни Алина не могли знать, что очень скоро по этой же дороге явится посланный из Лещан отряд, что просторный хозяйский дом сгорит дотла, работники разбегутся, а объявленный бунтарем и изменником Василий Семенович, защищая семью, сдастся в руки «правосудия», но в столицу так и не поедет. Две ночи спустя его тело тайком снимут со старой груши несколько вернувшихся к опустевшему пожарищу работников и помогут вдове похоронить его во дворе разоренного дома.

К озеру Латка путники прибыли накануне назначенного дня. Воевода встретил сына с облегчением, которое пытался скрыть. Видно, возлагал большие надежды на помощь Леона.

Во время наскоро собравшегося совета Алина сидела поблизости, слушая, как и о чем договаривались воевода с сыном и соратниками, но покоя не давала тревога за Женю и Ариса. Что с ними теперь будет? И насколько же они с подругой ошиблись в Максиме? Способен ли он убить того, кто ему доверял? Женю, например. И будет ли мстить Арису за недоверие, за унижение?

«Будет, будет, будет», – беспокойно стучало в сердце.

Неподалеку от девушки, устроившись на земле, беседовали трое мужчин, одетых, как крестьяне. Чтобы отвлечься от тревожных размышлений, Алина стала прислушиваться к их разговору.

– Хозяевами себя чувствуют на нашей земле, – ворчал седой бородач в стеганой безрукавке поверх заношенной рубахи. – В дома заходят без спроса, берут все, что захотят. Соседа моего подчистую ограбили – он жил небедно, мехами торговал когда-то в Раславе…

– Да, у нас в Ручейном теперь жить и вовсе тяжко, – вздохнул другой. – Хорошо я семью к матери в Ставру переправил, а то мало ли чего… Пожары теперь часто. Не так слово сказал, не так посмотрел – на тебе красного петуха под крышу!

– Это верно, – подхватил бородач. – Пожары теперь не редкость. Южнее Ручейного несколько сел дотла выжгли.

– А говорили – колдунов бить будут, – вздохнул тощий рыжий парень, сидящий вместе с ними.

– Не-е, колдуны – это так, людям развлечение, – махнул рукой бородач. – И чтобы церковники без дела не сидели. Придумывали, как настоящего колдуна отличить, как заставить его от черной силы отречься, и как его, – усмехнулся, – умертвить так, чтобы из могилы не поднялся.

Алина вздрогнула. Как относятся к колдунам люди, чей разговор она подслушала, девушка не знала, но предпочла на всякий случай отодвинуться подальше. Рыжий заметил, что-то шепотом сказал товарищам, и Алина почувствовала, как три пары глаз смотрят на нее, пытаясь разглядеть лицо, которое девушка спрятала от них за волосами.

– Эй! – окликнул ее рыжий. – Ты чего – испугалась?

Пришлось обернуться, ответить вежливой улыбкой и покачать головой.

– Колдунья, да? – бородач, прищурясь, оглядел ее с головы до пят, и усмехнулся. – Не бойся, девочка. Ты здесь не одна такая.

От необходимости хоть что-то отвечать Алину спасло появление Леона. Поздоровавшись с мужчинами, он подал девушке руку, помогая встать, и повел в сторону примостившихся на берегу палаток.

– Не обижали? – спросил.

– Нет, – покачала головой Алина и, подняв голову, посмотрела любимому в глаза: – Леон, скажи… неужели это – война?

Разбирая в палатке у поднятого полога свой рюкзачок, Алина наткнулась пальцами на что-то продолговатое, пупыристое, и осторожно, гадая и вспоминая, что же такое могло оказаться среди ее вещей, вытащила незнакомый предмет наружу.

На ее ладони лежала пластмассовая елочная игрушка-сосулька, рождественский подарок Максима. Розовая краска на ней где поплыла, где облупилась, словно игрушку держали над огнем, и стоило поддеть ногтем – на пол сыпалась блестящая в отсветах костра шелуха.

Той же ночью к палатке подобрался Бусь. Дрожа от страха и спеша поскорее убраться из людного места, бузиненок отдал Леону свернутую бумажку, на которой почерком Ариса было написано: « Идем в Пустошь. За нами не ходите».

– Живы! Значит, с ними все в порядке! – обрадовалась Алина, и Леон решил не напоминать ей, что Максим мог там, у Дикого Поля, провернуть ту же хитрость и заставить Ариса написать записку под диктовку. К тому же спустя всего минуту радостное настроение Алины улетучилось – девушка осознала вдруг, что Женя с Арисом вдвоем пошли в мертвый город.

Был ясный полдень, когда обессиленный дорогой Леон свалился на спину своей лошади. Водить короткими дорогами целый отряд оказалось делом нелегким, и после часа пути приходилось долго приходить в себя, вытирая льющуюся из носа кровь, пить теплое молоко с медом, которое грели специально для него. Алина не на шутку волновалась и едва не плакала, когда во время короткого привала Леон сползал с лошади и, покачиваясь, шел к собравшимся вокруг отца советчикам. Сейчас девушка жалела, что у нее нет Женькиных способностей, что она не может поделиться с любимым своими силами, хоть немного. Но не отговаривала Леона. Молча касалась ладонью его переносицы, останавливая кровь, и через силу улыбалась – пусть он не беспокоится хотя бы из-за нее.

Иштранский отряд встретился им на третий день пути – воины с перехваченными узорными лентами волосами весело переговаривались в дороге, некоторые слова можно было понять. Кто-то подшучивал над товарищем, кто-то мычал под нос незнакомую мелодию… А позади них вился над мирной деревенькой черный дым.

Благодаря Леону всадники выехали с короткой дороги прямо позади иштранцев и тут же, не дав врагу опомниться, ринулись в бой. Сын воеводы в схватке не участвовал просто потому, что, измотанный путешествием, едва ли мог поднять собственный меч. Обнимая Алину, прижав ее к своей груди – чтобы не смотрела – он равнодушно наблюдал за бойней, не испытывая ни малейшей жалости к молодым безусым ребятам с пестрыми лентами в косах, к гордым иштранским старикам, к воинам, оставившим в соседней стране дома, любящую семью. Казалось, он до сих пор видит высокое пламя над деревянными избами, тела в изодранной одежде – и на деревьях, в пожираемых огнем садах, и на деревенских улицах. И священника в пыльной рясе, что отпускал грехи умирающим и попутно перевязывал раны выжившим вместе с колдуньей-лекаркой.