История Франции т. 2 - Альберт Манфред(Отв.редактор)

Трудность внешнеполитического положения Франции определялась прежде всего тем, что после разгрома 1870–1871 гг. она не имела фактически боеспособной армии — надо было заново создавать всю военную систему, — а также союзников и оставалась, как это доказали испытания войны, в состоянии полной внешнеполитической изоляции.

В Берлине все это знали. Германский посол в Париже граф Арним в 1873 г. доносил, что французская шпага имеет в настоящее время не большую ценность, чем бельгийская[802]. Это положение более всего соответствовало интересам руководителей Германской империи. «Враждебность Франции обязывает нас к тому, чтобы она была слабой», — цинично писал Бисмарк[803] и делал все от него зависящее, чтобы она такой оставалась.

Именно в этих целях германская дипломатия, поддерживаемая зависимой от правительства печатью, систематически, из года в год (в течение 1872–1875 гг.) провоцировала инциденты и конфликты с Францией, поднимала невероятный шум по поводу первых шагов к реорганизации французской армии, накаляла предельно политическую атмосферу, подталкивала ход событий до грани войны. Позднее Ромен Роллан, вспоминая то время, писал: «Не проходило года, чтобы зловещие птицы не предвещали нам войны на следующее лето». В его памяти сохранился «кулак бисмарковской Германии, занесенный над нашей юностью»[804].

Наиболее опасной для Франции стала спровоцированная Германией военная тревога 1875 г. Из донесений германских послов в Париже фон Арнима, Гогенлоэ германское военное и политическое руководство было хорошо осведомлено о том, что Франция в военном отношении столь слаба, что ни о каких активных действиях помышлять не может[805]. Тем не менее, придравшись к принятому в марте 1875 г. во Франции закону об увеличении состава полка с трех до четырех батальонов, германская печать, а вслед за ней и должностные лица подняли большой шум о якобы исходящей со стороны Франции угрозе. Фон Бюлов, статс-секретарь германского министерства иностранных дел, утверждал, что, если он лично готов поверить, что французы «не имеют в данный момент враждебных Германии намерений, то германский генеральный штаб смотрит на это иначе: он считает, что конечной целью [французских] вооружений является война против Германии, и учитывает все связанные с этим последствия»[806]. По-видимому, правящие круги Германии были склонны спровоцировать конфликт с Францией.

Дети фабрики

Напуганное опасностью, французское правительство обратилось в Петербург за поддержкой. Как и в 1873 г., и в 1874 г. оно возлагало основные надежды на умеряющее воздействие России на Германию. Хотя русский царь и был связан с германским и австро-венгерским монархами «союзом трех императоров», заключенным в 1873 г., интересы России не допускали дальнейшего усиления Германии, в особенности за счет Франции. Князь Горчаков в беседе с французским послом в Петербурге генералом Лефло 12 апреля 1875 г. вновь повторил свою известную, не раз произнесенную им формулу: «На все эти так называемые угрозы (он считал французские опасения несколько преувеличенными. — Ред.) может быть только один ответ — будьте сильными»[807]. Александр II, принявший французского посла через три дня, дал ему столь же успокоительные заверения: «Если бы Германия все же начала кампанию без причин или по ложному предлогу, то она оказалась бы перед лицом Европы в таком же положении, как Бонапарт в 1870 г.» И он добавил: «Я надеюсь, что наши отношения останутся такими же, как сегодня, — хорошими и сердечными… у наших обеих стран общие интересы…»[808]

В Берлине не могли не считаться с занятой Россией позицией. Развязывание конфликта с Францией было возможно — Бисмарк отдавал себе в этом ясный отчет — только при условии нейтралитета России. Это значило, иными словами, что провоцировать войну с Францией можно только с разрешения России. Германская дипломатия пыталась в начале 1875 г. добиться сделки с Россией: получить свободу рук против Франции в обмен за поддержку русских претензий на Ближнем Востоке. Эта попытка не имела успеха.

С начала военной тревоги 1875 г. русское правительство оказало политическую и моральную поддержку Франции. Более того, оно сделало прямое представление Берлину, дав ясно понять, что не одобряет враждебных Франции акций. Поскольку одновременно с обращением к русскому правительству Франция предприняла демарш и в Лондоне, английское правительство со своей стороны также высказалось в этом духе. Бисмарк, встревоженный таким развитием событий, забил отбой. Германская дипломатия была вынуждена отступить по всему фронту.

Понесенное поражение вызвало крайнее раздражение Бисмарка, в особенности против князя Горчакова, которого он считал главным виновником своей неудачи[809]. Однако и после провала 1875 г. политические и военные руководители кайзеровской Германии не оставили мыслей о повторении с лучшим результатом иеудавшейся в 1875 г. попытки. В 1877 г., когда Россия глубоко ввязалась в восточный кризис, Бисмарк, считая сложившуюся обстановку благоприятной для своих планов, возобновил свои предложения России. Сущность этих предложений очень точно определил Д. А. Милютин, в то время военный министр. Бисмарк «сулил полную поддержку свою России в восточном вопросе, не только дипломатическую, но и материальную, войском и деньгами, если только мы предоставим Германии беспрепятственно расправиться с Францией»[810].

Россия и на этот раз отвергла предложения Германии. Угроза агрессии со стороны Германии была вновь предотвращена. Однако намечавшееся было в 70-х годах стремление Франции к сближению с Россией не было осуществлено. В силу ряда причин внешняя политика Франции на какое-то время отклонилась от ранее избранного курса.

Гладильщица. Анри де Тулуз-Лотрек

Со времени мирового экономического кризиса 1873 г. в экономическом развитии Франции произошли существенные изменения.

На протяжении почти всего XIX в. Франция занимала по уровню промышленного производства второе место, уступая, хотя и значительно, лишь Англии. В конце XIX в. она занимала в мировом промышленном производстве уже четвертое место, а по темпам прироста промышленной продукции стала значительно отставать от стран более молодого капитализма — США, Германии, России и др.

Замедление промышленного развития страны стало одной из отличительных особенностей французской экономики конца века.

Например, по производству чугуна Франция и Германия стояли на довольно близких позициях. Во Франции в 1869 г. было произведено 1381 тыс. т чугуна, а в Германии лишь немногим больше — 1413 тыс. т. 30 лет спустя, в 1899 г., производство чугуна во Франции удвоилось — оно составило 2578 тыс. т[811]; в Германии за это же время оно увеличилось почти в 6 раз и составило в 1899 г. 8143 тыс. т. Такое же отставание в темпах роста промышленности наблюдалось и в ряде других отраслей тяжелой индустрии.

Чем это объяснялось? Тут действовал комплекс причин. Сказывался прежде всего значительный урон, нанесенный хозяйству страны войной 1870–1871 гг. и огромной по тем временам — пятимиллиардной — контрибуцией, выплаченной победителю. Бесспорно тяжелое влияние на экономику страны в целом имело и отторжение от Франции двух промышленно наиболее развитых провинций — Эльзаса и Лотарингии. Замедление темпов промышленного роста страны должно быть поставлено также в связь с особенностями аграрного развития Франции, в частности с развитием и распространением парцеллярного хозяйства[812]. Порожденные системой парцелльного хозяйства ограниченность, узость остававшегося почти застойным внутреннего рынка, не стимулировавшего быстрого промышленного роста, также должна быть принята во внимание. Наконец, известное значение имела слабость естественных ресурсов — бедность углем и невысокое качество (до применения способа томасирования) железной руды. Франция должна была ввозить в страну уголь и, до определенного времени, железо, что ставило, понятно, французскую тяжелую промышленность в невыгодное положение по сравнению с конкурирующими с нею странами. Эти же причины предопределили и особенности французской промышленности.

Конечно, и во Франции, как и в других капиталистических развитых странах, конец XIX в. был отмечен ростом процесса концентрации производства. Крупнейшим центром металлургической и военной, в частности, промышленности стали предприятия Шнейдера в Крезо, непрерывно расширявшиеся. Другим мощным центром металлургической промышленности стали заводы в Лонгви (на северо-востоке Франции), объединившиеся в 1876 г. в крупный металлургический синдикат. Тогда же — в 70-х годах — возник ряд акционерных компаний в других отраслях промышленности.