История Франции т. 2 - Альберт Манфред(Отв.редактор)

Конституция Третьей республики была менее демократичной, чем конституции Первой и Второй республик. В этом отражался процесс поправения буржуазии за истекшее время, а также исторические условия, в которых конституция была принята, — народ был лишен возможности непосредственно влиять на конституционное законодательство. Конституция 1875 г. устанавливала две палаты вместо одной, вводила частично институт пожизненных сенаторов[791], усиливала исполнительную власть в лице главы государства и подчиненных правительству местных органов, наконец, определяла место пребывания парламента и правительства не в столице, а в Версале, укрытом от взоров и страстей народа Парижа.

Но даже при всех своих недостатках утверждение республиканской конституции было косвенной победой народа и шагом вперед в общественном развитии Франции. Это не замедлило сказаться на первых же парламентских выборах 1876 г.: монархисты потерпели поражение, буржуазные республиканцы обрели в палате депутатов большинство.

Ежегодный митинг у Стены коммунаров на кладбище Пер-Лашез в Париже. 1883. Картина И. Е. Репина

В эти годы, когда шла еще борьба за республику и исход ее не был ясен, буржуазные республиканцы во главе со своим знаменитым лидером Леоном Гамбетта обещали широкую программу демократических и социальных реформ. Они были щедры на обещания, ибо видели, что борьба еще не закончена, и понимали, что без поддержки народных масс, рабочего класса в особенности, им не одолеть своих противников справа. Так называемый «кризис 16 мая» это снова подтвердил.

Мак-Магон в 1877 г. чувствуя, как у него из-под ног ускользает почва, как слабеют позиции монархистов, попытался создать правительственный кризис, подвести страну к необходимости восстановления монархии[792]. Народ выступил против новой угрозы республике. Второй рабочий конгресс в Лионе единодушно высказался в поддержку республики. На перевыборах в палату депутатов сплотившийся блок республиканцев одержал внушительную победу. Надежды Мак-Магона на армию не оправдались. Он был вынужден отступить. В январе 1879 г., видя безнадежность своей позиции, Мак-Магон досрочно сложил президентские полномочия. Главою государства был избран один из влиятельных руководителей умеренных республиканцев, Жюль Греви.

Борьба за республику закончилась победой республиканцев. Эта победа не могла быть достигнута, если бы республику не поддержал рабочий класс. Французский пролетариат поддерживал республику не только косвенно — самым фактом своего существования, напоминавшим о прошлых революциях, начинавшихся с требования республики, грозной тенью Парижской Коммуны, нависшей над годами, последовавшими за «майской» неделей. Он вел за нее и прямую, непосредственную борьбу — республика была первой буквой в политическом алфавите рабочих требований.

После разгрома Парижской Коммуны рабочее движение во Франции было, казалось, отброшено на много лет назад. Пролетариат лишился не только своей лучшей, передовой части, погибшей на баррикадах Коммуны или расстрелянной по приговору военно-полевых судов. До 1876 г. господствующие классы, солидарные в своей ненависти к коммунарам, через всю систему судилищ и полицейского сыска продолжали мстительное преследование участников героической борьбы рабочего класса весной 1871 г.

Реакция господствовала и в ином смысле. Она торжествовала и в рядах самого рабочего движения. Начавшие возрождаться с 1872–1873 гг. новые рабочие организации, преимущественно синдикаты или просветительные союзы, страшились не только всякого упоминания о революции, о Коммуне, они открещивались от всякой политической борьбы, они чурались даже слова «политика». Идейное влияние на синдикальные организации, возникшие в первой половине 70-х годов, приобрел Ж. Барбере, мелкобуржуазный реформист, отвергавший любую форму революционной деятельности и даже стачки считавший крайне вредными и опасными для рабочих. Позитивная программа Барбере предусматривала создание производственных кооперативов — в них он видел основной путь разрешения социального вопроса[793].

Рабочий конгресс в Париже в 1876 г.

Антиреволюционные идеи Барбере получили известное распространение среди рабочих, деморализованных и напуганных разгромом Коммуны или остававшихся во власти цеховых пережитков. В 1876 г. в Париже состоялся I рабочий конгресс, созванный синдикальными и кооперативными организациями, находившимися под идейным воздействием барберетизма. Знаменательно, что организаторы конгресса запретили участие в его работе интеллигентам; они опасались, как бы их не втянули в обсуждение политических вопросов. На конгрессе торжествовали идеи аполитизма, умеренного просветительства, надежды на мирное, постепенное улучшение условий жизни. Один из делегатов, рабочий Корсен, говорил на конгрессе: «Надо, чтобы крестьянин знал, что мы так же, как он, не хотим революции. Она не облегчает нашего положения и сеет только разрушения и нищету». Работница Гардуин заявляла: «Как Дантон требовал смелости, так мы требуем просвещения»[794].

Но, наряду с этими преобладавшими первоначально реформистскими, антиреволюционными направлениями, в недрах рабочего движения зарождались и новые тенденции. В 1873 г. в Париже сложилась небольшая группа социалистов, преимущественно из студентов (Г. Девилль, В. Марук и др.), получившая известность под именем «кружка на бульваре Сен-Жермен»[795]. Недостатком этой настроенной по-боевому социалистической организации было отсутствие связей с рабочим классом. Но в 1876 г. в Париже стала выходить газета «Эгалите», редактируемая Жюлем Гедом, а позже и Полем Лафаргом. Значение этой газеты было очень велико. Оно было не только в том, что новый печатный орган был обращен к рабочим и, следовательно, пытался соединить социализм с рабочим движением, но главным образом тем, что это была газета, пытавшаяся распространить марксизм на французской почве [796].

При всех отдельных ошибках, промахах и просчетах Геда и Лафарга, которые порою подвергались критике Маркса и Энгельса[797], заслуги этих социалистов во французском и в международном рабочем движении в лучшую пору их деятельности были очень велики. Они были не только талантливыми пропагандистами и популяризаторами марксизма во Франции. С изумительной энергией и неутомимостью они делали все возможное, чтобы освободить французское рабочее движение от сковывавших его пут мелкобуржуазного реформистского социализма и перевести на прочные позиции научного коммунизма. Ценою упорных усилий Геду и Лафаргу удалось сплотить из довольно разнородных первоначально элементов блок коллективистов, отвергавших антиреволюционную идеологию и практику сторонников Барбере. Коллективисты в идейном отношении не были однородны; но, пока главной задачей было преодоление влияния барберетистских антиреволюционных тенденций, внутренние разногласия отодвигались, отходили на второй план.

На III рабочем конгрессе в Марселе в 1879 г. коллективисты одержали победу. Конгресс принял принципиально важные решения, объявив себя социалистическим рабочим конгрессом и признав необходимость создания самостоятельной рабочей социалистической партии[798].

В 1880 г. на съезде в Гавре было оформлено создание Рабочей партии. Партия приняла программу, вводную теоретическую часть которой написали Маркс и Энгельс[799]. В течение ряда лет программа Французской рабочей партии оставалась образцом для всего международного рабочего движения.

Развитие внутриполитической борьбы в стране в значительной мере осложнялось весьма напряженным внешнеполитическим положением. Франкфуртский мир не принес — да и не мог по самому своему характеру принести — истинного примирения между двумя соседними державами. Отторжение Эльзаса и Лотарингии не только лишало Францию двух промышленно развитых провинций, но и создавало стратегически крайне невыгодную конфигурацию ее восточных границ. Могли ли во Франции с этим примириться? Главные авторы Франкфуртского мира Бисмарк и Мольтке давали на этот вопрос отрицательный ответ. Они отдавали себе отчет в том, что продиктованные ими побежденной стороне условия завязывают новый узел противоречий[800]. И эти новые и ими же созданные противоречия они готовы были разрешать истинно прусским способом. Они заняли по отношению к Франции открыто враждебную позицию. Чуть что они бряцали оружием, провоцировали конфликты, создавали атмосферу военной тревоги. Следует считать весьма вероятным, что в окружении «железного канцлера», в верхах германской военщины в те годы были готовы вновь развязать против Франции превентивную войну, если только международная обстановка будет этому благоприятствовать[801].