Афганистан. Подлинная история страны-легенды - Мария Вячеславовна Кича

не учли уклон ландшафта, а также не проложили водопропускные трубы. Вода стекала в низины, подтапливая почву, и крестьяне боялись, что их глинобитные хижины рухнут. В один прекрасный день они просто прорубили кирками каналы на дороге – и тем самым разру шили ее.

Главный инфраструктурный проект США заключался в восстановлении шоссе между Кабулом и Кандагаром. Это было очень дорого, но строительные работы, выполняемые в Афганистане американскими специалистами при американском финансировании, предполагали, что большая часть денег будет потрачена в Америке. Проекты одобрял Конгресс – и если решения конгрессменов не приносили выгоду их округам, то конгрессменов не переизбирали. Соответственно, проекты для Афганистана подразумевали покупку материалов и оборудования в США, а также выплату жалованья американским специалистам – тем более что в Афганистане все равно не было профессионалов надлежащего уровня. Конгресс делегировал полномочия американским консалтинговым фирмам, те передавали их американским подрядчикам, американские подрядчики искали афганских субподрядчиков, афганские субподрядчики – своих субподрядчиков в пределах страны и так далее – в результате все делали нищие афганцы, готовые работать за еду. Но каждое «звено» этой цепи «отщипывало» свою долю запланированного бюджета, и американцы забирали больше всех. Как правило, 66 центов из каждого доллара, выделенного на развитие Афганистана, оставались в США. С точки зрения афганцев, кафиры воровали их деньги.

Тем не менее огромные по афганским меркам суммы все же попадали в страну – однако затем львиная доля денег уходила трудившимся там западным специалистам. Естественно, они требовали высоких гонораров – ведь работа была сопряжена с реальными рисками. Врачи, например, вакцинировали афганских детей в тех местах, где убивали за вакцинацию детей. Медики, инженеры и технические консультанты ежегодно получали от $100 тыс. до $200 тыс. К тому же их нельзя было отправить «в поле» без охраны. Плохо оснащенная афганская полиция не могла никого защитить; даже ее лояльность вызывала сомнения. В итоге частные компании – такие как строительный концерн «Louis Berger Group» – нанимали сотрудников у частных охранных фирм вроде «Blackwater» и «Global Security». Телохранители зарабатывали по $1000 в день. Помимо того, американские эксперты не владели ни пушту, ни дари – lingua franca Афганистана; поэтому нуждались в переводчиках. Ими становились афганские репатрианты, вернувшиеся с Запада; они обслуживали строительные фирмы, общественные организации, правительственные учреждения и армию США. Наконец, из соображений безопасности эксперт с охраной и переводчиком разъезжал по сельской местности на бронетранспортере стоимостью около $100 тыс. Афганцы называли такие команды «миллионом баксов на колесах» – и были недалеки от истины.

Сами афганцы получали за тяжелый физический труд от $5 до $10 в неделю – и понимали, что лишатся средств к существованию, когда дорога будет готова. По ночам они ломали то, что построили днем, и обвиняли в диверсиях «Талибан»*. Неудивительно, что шоссе Кабул – Кандагар стоило так дорого.

Кабул наводнили иностранцы с туго набитыми кошельками; но в послевоенном Афганистане тратить деньги было практически не на что, и они, не торгуясь, платили за любой товар и услугу. Местные жители, сдающие в аренду дома и офисы, заламывали цены, и арендная плата взлетела до небес. Когда арендная плата повысилась для иностранцев, она повысилась для всех, и ее рост спровоцировал рост цен на недвижимость. Обычные квартиры в Кабуле продавались по калифорнийским ценам. Из жилищного сектора инфляция перекинулась на другие сферы. Продукты питания, одежда, топливо – все резко подорожало. Наличные деньги, хлынувшие в Афганистан, образовались не вследствие фундаментальных изменений в экономике, они не были созданы бизнесом или развитием производства – они просто падали с неба и быстро обесценивались. Под «денежным дождем» стояли сотрудники НПО и международных компаний – поэтому афганские врачи увольнялись из больниц и шли работать шоферами к иностранцам.

Афганские бюджетники влачили жалкое существование – они получали от $ 13 до $ 50 в месяц; даже зарплата высокопоставленных чиновников исчислялась сотнями, но не тысячами долларов. Расцвела коррупция, каждый выживал, как мог. Бюрократы отказывались и пальцем пошевелить без взятки. Почтовые служащие продавали 10 марок по цене 20 и клали разницу себе в карман. Полицейские, оказавшиеся на месте аварии, штрафовали всех, кто попадался по руку, – свидетелей, зевак, случайных прохожих… И только крестьяне успокоились. Они выращивали опиумный мак.

Производство опиума в Афганистане уходит в глубину веков, но массовый характер оно приобрело в середине XX в. В 1953 г. шах Мохаммед Реза Пехлеви получил абсолютную власть в результате переворота и запретил выращивать мак в Иране. Соседи-афганцы сообразили, что могут заполнить образовавшуюся пустоту на рынке, и принялись расширять «бизнес». Наркотическим центром Афганистана стал юго-запад страны – особенно провинция Гильменд; богатым урожаям способствовало злополучное водохранилище, породившее столько проблем в прошлом.

Конфликты между НДПА и племенами привели к тому, что вожди усмотрели в наркотиках не только источник финансирования, но и рычаг политического влияния. Гражданская война лишь способствовала наркоторговле. В 1980-х гг. гильмендский мулла Мохаммад Насим Ахундзада сколотил свою банду и превратился в авторитетного лидера моджахедов. Он издал фетву, разрешившую выращивание мака (1981), – и крестьяне с воодушевлением взялись за дело.

Муллу убили в 1990 г., но его наследие процветает во всех смыслах слова. Юго-запад стабильно дает 80 % афганского опиума. Опиум обладал массой преимуществ перед другими сельхозкультурами – например, долго хранился и мало весил после переработки в героин. К тому же афганцам не требовалось рисковать жизнью, расчищая поля от мин, – при необходимости мак можно было культивировать на маленьких клочках земли; этого хватало, чтобы прокормиться.

Талибы получали доходы от налогообложения опиумных хозяйств – поэтому они отправляли в деревни консультантов, которые обучали крестьян выращивать мак, надрезать луковицы и собирать сок. Строптивых земледельцев вынуждали переходить на мак под угрозой расправы. Наркотическая программа «Талибана»* работала настолько хорошо, что к 1999 г. афганский опиум наводнил мировой рынок, и цены на него упали. «Студенты» урезали производство, дабы потом снова поднять цены, – точно так же, как в 1973 г. Организация арабских стран – экспортеров нефти сократила добычу «черного золота». Это породило устойчивый, но ошибочный миф о том, что «Талибан»* боролся с наркотиками.

После свержения талибов афганские крестьяне не растеряли своих навыков – и в целом процессы второй половины XX в. обусловили наркотический бум 2000-х – 2010-х гг.

В 2000 г. на долю Афганистана пришлось 70 % мирового производства опия. С 2003 г. страна является мировым монополистом по производству героина. По данным Управления ООН по наркотикам и преступности, в 2004 г. прибыль от продажи опиатов составила $2,8 млрд в год – 60 % ВВП Афганистана. По данным на 2018 г. доля Афганистана на мировом