Дочь Востока. Автобиография - Беназир Бхутто

пяти миллионов человек. Добрых сорок процентов от этого числа составят дети до пятнадцати лет.

По самым осторожным оценкам городское население втрое превысит по численности теперешний уровень. В середине восьмидесятых годов двадцатого века от 85 до 90 процентов населения Пакистана не имело доступа к чистой питьевой воде. Такая же часть населения проживала в негигиенических условиях, в жилищах, лишенных водопровода и канализации, в набитых битком хижинах, в трущобах и бидонвилях. Кое-где в Белуджистане и в Приграничье люди до сих пор живут в пещерах. Однако лишь полпроцента годового бюджета Зии направляется на жилищное строительство.

Вместо просвещения масс режим их просто не замечает. Согласно одному из международно признанных определений грамотности, 90 процентов населения Пакистана неграмотно. По другому стандарту, согласно которому грамотными считаются и те, кто способен собственноручно нацарапать свое имя, неграмотны 73 процента взрослых пакистанцев. Однако лишь 45 процентов детей от пяти до десяти лет посещают школу. И 80 процентов от этого количества вынуждены из-за экономических трудностей оставить обучение,

не достигнув десятилетнего возраста. Статистика устрашающая, но положение к тому же усугубляется. Каждый год армия неграмотных увеличивается на полтора миллиона человек. При Зие уровень грамотности неуклонно ползет вниз. Приоритеты правительства искажены до полной бессмыслицы. Военные расходы страны при Зие удвоились, на душу населения Пакистан тратит на «оборону» больше любой другой страны в Южной Азии, тогда как по расходам на жилищные программы и здравоохранение страна плетется в хвосте. По данным Детского фонда ООН, около 600 тысяч из четырех миллионов ежегодно рождающихся в Пакистане детей обречены на смерть в течение первого года жизни, еще 750 тысяч — до достижения пятилетнего возраста. Если сравнить с тем же числом рождений на Западе, в Пакистане погибает на 700 тысяч больше детей. Но люди в Пакистане лишены возможности влиять на свою судьбу.

Свободные и справедливые выборы. Мы стремимся к тому дню, когда Пакистан их увидит. Отец мой посвятил свою жизнь этой цели, он стремился обеспечить равные права, обещанные конституцией бедным и богатым, мужчинам и женщинам, всем этническим группам и религиозным меньшинствам. Он принес реальную пользу стране, способствуя развитию экономики и образования, дал почувствовать вкус демократии жаждущему ее населению. За свои устремления он заплатил по самой высокой цене.

«С тиранией, как и с адом, нелегко справиться, но утешает нас то, что чем ожесточенней борьба, тем слаще миг победы» (Томас Пэйн, «Американский кризис», 1776 год). Мы прошли ад военной диктатуры в Пакистане и готовились встретить любые ожидавшие нас репрессии. Мы страдали, приносили жертвы, видели гибель близких, соболезновали друзьям, потерявшим близких людей, детям и родителям погибших соратников. Ждет ли нас повторение этого ада? Не ведаю, но, что бы ни случилось, мы будем поддерживать огонь в очаге демократии. И наступит славный день, когда диктатура рассеется как дым и мечта о демократии станет реальностью в Пакистане.

14

ЗАМУЖЕСТВО

Личная жизнь моя радикально изменилась 29 июля 1987 года, когда я согласилась выйти замуж по выбору моей семьи. Столь традиционный брачный союз оказался неизбежной платой за мой личный выбор образа жизни, за вступление в политическую борьбу. Мое чрезмерно заметное положение как лидера партии исключало возможность нормального развития событий: знакомство с мужчиной, сближение, брак. Любой «внеслужебный» контакт с лицом мужского пола неизбежно вызвал бы взрыв сплетен и домыслов, без которых и так-то не обходится жизнь никакого человека.

Для весьма и весьма многих жителей Востока такая форма брака и по сей день, скорее, норма, чем исключение. Однако мои родители заключили брак по любви, на основании собственного взаимного желания, и я поначалу не сомневалась, что последую их примеру. Зондаж насчет моих планов об устройстве личной жизни начался, когда я училась в Рэдклиффе. Родом я из одной из древнейших и известнейших семей Пакистана, а тогда стала к тому же дочерью премьер-министра.

Студенткой американского колледжа во времена пышного цвета «женского движения» я, разумеется, не сомневалась, что брак и карьера совместимы и ничуть не мешают друг другу. Я верила — как верю и сейчас, — что женщина может совмещать профессиональную жизнь, жизнь с мужем и воспитание детей. И представляла себе, что брак заключу с человеком, столь же заинтересованном в своей карьере, как и я в своей.

Военный переворот все изменил. Хотя мне не перестали напоминать о необходимости вступить в брак, в первые годы военного положения я отказывалась даже разговаривать на эту тему. Как могла я наслаждаться счастьем личной жизни, когда отец томился за решеткой, а жизнь его висела на волоске.

После убийства отца я даже слышать не хотела никаких намеков на брак. По традиции после смерти старшего или уважаемого члена семьи Бхутто браки членами семейства не заключаются в течение года. Но меня смерть отца настолько потрясла, что, когда мать в 1980 году затронула тему моего замужества, я попросила ее подождать еще два года. И дело не только в уважении к памяти отца, а в том, что меня переполняла личная скорбь.

Отец часто затрагивал тему нашего будущего брака в разговорах со мною и Санам, когда мы еще были малыми детьми. «Нет-нет, не хочу я вас замуж отдавать, — смеялся он. — Да ведь придется, никуда не денешься. Но если вы придете ко мне в гости из дома мужей ваших и я увижу хоть одну слезинку в ваших глазах, услышу, что голос у вас дрожит, — сразу поеду к вашим мужьям и отлуплю их толстой палкой, а вас заберу обратно домой». Конечно, он шутил, но сцены эти запомнились и тоже наполняли меня печалью. О замужестве думать не хотелось.

Когда прошли обещанные мною матери два года, я оказалась в тюрьме. Тоже неподходящее место для брачных мечтаний. Через три года меня выпустили, в Англии мать возобновила старые разговоры о браке, но я отговаривалась тем, что после одиночного заключения трудно схожусь с людьми, что надо мне сначала привыкнуть к нормальной жизни с окружающими вообще, а уж потом думать о столь близких контактах, как супружеские. И действительно, с трудом давались беседы даже с близкими людьми, малейший шум заставлял меня иной раз подпрыгнуть. «Надо сначала определиться с собой, — говорила я матери. — Надо войти в колею нормальной жизни».

Свободный воздух Англии и все исцеляющее время приводили меня в норму, а народ по-прежнему обсуждал моих потенциальных женихов. Родственники то и дело подсовывали «идеальные» кандидатуры, коллеги и подруги тоже не переставали советовать с разной степенью серьезности и доверительности. Незадолго до