Савва Морозов - Анна Федорец

Слухи о сумасшествии коммерсанта достигли тех ушей, для которых предназначались. М. Ф. Андреева 13 апреля, говоря в одном из писем о Морозове, отмечала: «Вы можете себе представить, как за него страшно, как жаль его и как мне неудобно всё это неустройство, особенно сейчас (курсив мой. — А. Ф.). Я ничуть не удивилась бы, если мать и 3[инаида] Г[ригорьевна] объявят его сумасшедшим и запрячут его в больницу».[601] Л. Б. Красин уже в советское время вспоминал: «Ходили слухи, что мать собирается объявить его умалишенным, растратчиком и т. д. и что ему чуть ли не грозит ссылка за якшание с подозрительными элементами».[602] Для пущей убедительности в ход пошла пресса. Так, К. С. Станиславский тогда же, 13 апреля, писал жене — актрисе МХТ М. П. Лилиной: «Сегодня напечатано в газетах и ходит слух по городу о том, что Савва Тимофеевич сошел с ума. Кажется, это неверно».[603]

Внешне его «сумасшествие» выражалось в том, что Савва Тимофеевич стал избегать людей, много времени проводил дома, в полном уединении. Купец не желал никого видеть и не отвечал на корреспонденцию. Если же кому-то удавалось попасть в его дом и говорить с хозяином, они видели человека, находящегося на грани сумасшествия. Вероятно, с этой целью — продемонстрировать свое тяжелое нервное состояние — Морозов вызвал к себе находившегося в Петербурге горного инженера А. Н. Тихонова-Сереброва, который проводил разведки на его уральских владениях: «Дорогой Александр Николаевич. Я решил прекратить разведки ввиду соображений, которые сообщу Вам впоследствии, когда будете проезжать Москву, заезжайте ко мне. Мне хотелось бы пристроить Вас куда-нибудь на лето. Ваш Савва».[604] В воспоминаниях Серебров писал, что он приехал к Морозову и, будучи тайно проведен в спальню хозяина, застал того в самом плачевном виде. «С Саввой я столкнулся на пороге. Он как будто подслушивал, что делается в коридоре. С остриженной под машинку головой, в старом, прожженном папиросами халате и ночных туфлях, он был похож на арестанта. Затиснув меня в угол за шкаф, он быстро зашептал, оглядываясь по сторонам:

— Вас никто не заметил?.. Вы уверены? Ко мне никого не пускают — говорят, что я болен. Приходят какие-то люди, будто они доктора, а на самом деле — шпионы!.. Чтобы я не убежал… А вы, может быть, тоже шпион?» Морозов говорил отрывисто, почти бессвязно. Заметно нервничал, не контролировал собственные действия, из глаз его непроизвольно текли слезы.[605] Не исключено, что это был спектакль для одного зрителя. Уже говорилось, что у Саввы Тимофеевича были актерские наклонности, и, видимо, он решил их задействовать. Морозов хорошо знал, что Серебров, равно как Горький и Андреева, тесно связан с РСДРП и рассказ очевидца лучше всяких слухов подтвердит факт нервной болезни купца.

По настоянию жены С. Т. Морозова, Зинаиды Григорьевны, и матери, Марии Федоровны, был созван консилиум известных медиков. В нем участвовали невропатолог Г. И. Россолимо, врачи И. И. Селивановский и Ф. А. Гриневский. 15 апреля 1905 года медики констатировали, что у мануфактур-советника С. Т. Морозова наблюдается «тяжелое общее нервное расстройство, выражавшееся то в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессоннице, то в подавленном состоянии, приступах тоски и проч[ем]».

Однако если даже нервы Морозова действительно пришли в расстройство, — а этого никак нельзя исключать, — то лишь незначительно. Во всяком случае, Морозов отнюдь не лишился способности разумно мыслить и действовать. Недавно поднятые исследователями архивные материалы более чем убедительно доказывают: в конце зимы — весной 1905 года Савва Тимофеевич сохранял ясность рассудка и трезвость мысли.

В предыдущей главе говорилось, что в феврале — апреле 1905 года С. Т. Морозов вел активную общественно-политическую жизнь. Он составил «Программную записку» в адрес Комитета министров, совместно с другими купцами подавал петицию на имя А. Г. Булыгина, а в период с 22 по 26 апреля присутствовал на одном из собраний либерально настроенной оппозиции в доме П. Д. Долгорукова. И, самое важное, от управления Никольской мануфактурой Савву Морозова никто не отстранял. Это убедительно показала историк И. В. Поткина. 17 марта на очередном собрании пайщиков состоялись выборы руководства Товарищества. Мария Федоровна Морозова «была переизбрана на должность директора-распорядителя, а Савва Тимофеевич — заступающим место директора-распорядителя, т. е., по сути, заместителем главы фирмы».[606] Более того, пребывая на этом ответственном посту, С. Т. Морозов отдавал распоряжения по управлению предприятием. 24 марта он утвердил новое положение о размере поденной платы некоторых категорий рабочих и дополнение к правилам об обязательных сверхурочных работах. 6 апреля датируется его распоряжение об условиях и нормах социальных выплат. Видимо, Савва Тимофеевич работал над удовлетворением тех обещаний, которые были даны рабочим в ходе забастовки. Сохранились и другие документы, свидетельствующие о том, что весной 1905 года Морозов не устранился от дел.[607]

Таким образом, вероятно, Савва Тимофеевич испытывал физическое и умственное утомление, но — хотелось бы подчеркнуть это еще раз — он не был болен. Его родственники, вопреки распространенной версии, не только не оказывали на него давления, но, напротив, сделали всё возможное, чтобы оградить его от грозящей опасности. О том, что жизнь Морозова была в опасности, косвенно свидетельствует письмо Горького. В феврале он писал одному из основателей издательства «Знание», а заодно соратнику по партии К. П. Пятницкому: «Если вы имеете какие-либо вести об Леониде, отце и вообще москвичах, — передайте на словах или письмом, а то очень беспокойно… Есть опасения за отца — по нашим, междуусобным временам долго ли череп человеку расколоть?»[608]«Отцом» большевики звали Морозова… Что же могло стать причиной, заставившей Морозова всерьез опасаться за свою жизнь? Вероятнее всего, Савва Тимофеевич отказал большевикам в материальной помощи. Однако те от него не отставали.

По словам Д. А. Олсуфьева, «кто раз попался в сети к революционерам, тому трудно из них вырваться. Морозову хотелось, но уже было поздно». 10 февраля 1905 года состоялся краткий разговор Морозова с Л. Б. Красиным, который часто наведывался к промышленнику за деньгами. По всей видимости, Савва Тимофеевич на этот раз ему отказал. Чуть ниже об этом визите будет сказано подробнее. В середине апреля к Морозову, вероятно, с той же целью, что и Красин, пришел Горький. Купец окончательно и бесповоротно разругался с бывшим другом. По словам 3. Г. Морозовой, «между Саввой Тимофеевичем и Алексеем Максимовичем состоялся пристрастный разговор, закончившийся ссорой».[609] Это свидетельство подтверждается секретным донесением московского градоначальника графа П. А. Шувалова в Департамент полиции: «Незадолго до выезда из Москвы Морозов рассорился с Горьким».[610] Возможно, именно тогда произошел описанный Серебровым диалог: «Горький прижимал к груди растопыренную ладонь и умоляюще вытягивал шею.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});