Змея, крокодил и собака - Барбара Мертц

случай!

Эхо от выстрела оглушило меня. Мне потребовалось некоторое время, чтобы понять, что я всё ещё дышу – живая и невредимая – и что два выстрела прозвучали так близко друг к другу, что слились в один.

Я открыла глаза.

Прямо перед собой я увидела вытянутую руку Эмерсона. Локоть прижат к полу, в руке – приподнятая винтовка, палец – на спусковом крючке.

Теперь я поняла, почему Эмерсон заманил своего врага в пещеру и оставил на полу как будто совершенно бесполезное оружие. В обойме была только одна пуля. И он использовал её самым эффективным способом.

Оттолкнув меня, он поднялся на ноги. Я перевернулась и села, в ушах продолжало звенеть от грохота, голова шла кругом. Когда смиряешься со смертью, требуется время, чтобы привыкнуть к возвращению к жизни.

Винси бесформенной грудой лежал на полу, в растекавшейся луже крови. А рядом – другой мужчина. Он лежал на спине, пуля Винси – предназначавшаяся нам – ударила его в грудь и отбросила назад. Фонарь отбрасывал мягкий свет на неподвижное лицо и затихшие, обмякшие, пустые руки.

ГЛАВА 16

Физическая сила и

нравственная чувствительность

в сочетании с нежностью сердца –

именно то, чего желаешь от мужа.

– Слишком поздно! – воскликнула я, ломая руки. – Он отдал свою жизнь за нас! О, Чарли, если бы вы появились хотя бы пятью минутами раньше!

На самом деле наших спасителей пришлось ждать не так уж долго. Чарли вошёл первым и опустился на колени, склонив голову, у тела своего доброго покровителя. Его горе было настолько искренним, что я искренне пожалела о своих подозрениях.

– Сомневаюсь, что это имело бы значение, – заметил Эмерсон. – Первые же звуки ваших шагов побудили бы Винси к действию, и результат, вероятнее всего, оказался бы таким же.

– Вы правы, – согласилась я. – Простите меня, Чарли, я так его любила, и, вы видите, он отдал свою жизнь за… что вы сказали, Эмерсон?

– Ничего, – ответил Эмерсон.

Чарли медленно поднялся. Его лицо искажали боль и печаль. Я повторила свои извинения. Он попытался улыбнуться:

– Я всегда буду скорбеть так же, как и вы, мэм. Теперь можете оставить его нам – мне и Рене. Вы выглядите довольно грустно. Вам лучше уйти и успокоить Абдуллу: в последний раз, когда я его видел, он пытался расправиться с двумя вооружёнными парнями.

Мы оттащили Абдуллу от его жертв – последние только пытались защищаться и убежали, как только смогли.

– Всё объяснится в своё время, Абдулла, – успокаивала его я, – всё это – просто ошибка.

– Ну да, и потому вы попали в переплёт, – пробормотал Абдулла. Поскольку тьма сгустилась достаточно сильно, и разглядеть что-нибудь удавалось с трудом, он так забылся, что стал с тревогой ощупывать Эмерсона, и, очевидно, поступил бы так и со мной, но приличия возобладали.

Наши преданные люди боролись за привилегию нести меня, поэтому я позволила им чередоваться. Эмерсон не участвовал в процессии; держа кота на руках, он шагал в таком мрачном раздумье, что, похоже, даже не слышал Абдуллу, донимавшего его вопросами. Наконец я вмешалась:

– Мы расскажем тебе всю историю попозже, Абдулла, после того, как отдохнём. Удовольствуйся осознанием того, что всё кончено. Э-э… всё кончено, правильно, Эмерсон? Эмерсон!

– Что? А… Да, думаю, так. Существуют и другие, даже слишком много, но большинство из них – те, кого одурачил Винси, или наёмные головорезы. Он был главной движущей силой. Теперь, когда его больше нет, я уверен, что нам нечего бояться.

– Вы убили его, Отец Проклятий? – нетерпеливо спросил Абдулла.

– Да, – ответил Эмерсон.

– Хорошо, – заключил Абдулла.

Только когда мы добрались до «Нефертити», Эмерсон спустил Анубиса на землю и забрал меня из рук Дауда (чья очередь наступила в тот момент).

– Отдыхайте и ешьте, друзья мои, – сказал он, – попозже мы к вам присоединимся.

Анубис проводил нас до трапа. Когда я увидела, как он быстро крадётся – казалось, совершенно позабыв своего мёртвого хозяина без малейших признаков сожаления или раскаяния, то чуть ли не разделила суеверный страх Абдуллы перед этим созданием.

– Винси научил его отвечать на свист, – прошептала я. – Вот как он смог похитить вас. А сегодня...

– Сегодня вечером он ответил так, как его обучил я, – продолжил Эмерсон. – Я не собирался убивать Винси, хотя был готов сделать это, если бы у меня не осталось выбора. Он начал меня раздражать. Но я предпочитал взять его живым, и ожидал, что он последует за котом, когда тот направился ко мне.

– Обучил его? – воскликнула я. – Как?

– Цыплёнок, – ответил Эмерсон. Остановившись перед моей дверью, он освободил одну руку и повернул ручку. – И, конечно, эффект моей харизматической личности[253].

Стюард зажёг лампы. Когда дверь открылась, у меня вырвался крик, ибо перед нами возникли две размытые, но жутко выглядевшие фигуры: одежда – в лохмотьях, глаза – красного цвета, дико озирающиеся, измождённые лица – серые от пыли.

Это было наше отражение в высоком стекле входной двери. Эмерсон отодвинул кота, захлопнул дверь, уложил меня на кровать и рухнул рядом со стоном, идущим, казалось, из самой глубины сердца.

– Стареем, Пибоди? Я чувствую некоторую усталость.

– О нет, дорогой, – рассеянно ответила я. – После такого дня – и не устать?

Эмерсон сел.

– Ваши протесты не убеждают меня. Дайте-ка проверить.

Заключив меня в железные объятия, он прижал меня к себе и впился своими губами в мои.

Он целовал меня довольно долго, присоединяя другие действия, которые почти отвлекли меня от потрясающего осознания, взорвавшегося в моём ошеломлённом разуме. Наконец мне удалось освободить губы, чтобы выдохнуть:

– Эмерсон! Вы же понимаете, что я...

– Моя жена? – Эмерсон слегка отстранился. – Надеюсь, что так, Пибоди, потому что в противном случае мои намерения, возможно, незаконны, безусловно, безнравственны, и, очевидно, не пристали английскому джентльмену. Чёрт бы побрал эти проклятые петли, вечно они...

Блузка всё равно уже никуда не годилась.

* * *

Спустя некоторое время (в действительности, достаточно длительное некоторое время) я пробормотала:

– Когда ты вспомнил, Эмерсон?

Его рука обвивала меня, моя голова лежала на его груди, и я чувствовала, что даже на Небесах нельзя испытывать большее блаженство. (Хотя в таком неортодоксальном мнении я могу