Ода радости - Валерия Ефимовна Пустовая

гнездится пятками у меня на бедрах.

Вот наделенная доминантными задатками рыжая малышка в спасжилете зависла в мелком бассейне, который я презирала до тех пор, пока не узнала, что он отлично развивает у ребенка устойчивость к морским волнам, особенно если удержать его подальше от бортиков и дождаться, пока он, оступившись, нырнет с головой, хватаясь за отпрыгивающую воду, и вынырнет с воплем – к супротивной маминой радости, что вот он и подплыл немного сам. Рыжая девочка зависла, стоя над водой, мелко колышущейся от сверстников, ловящих казенного козырного кита из резины, а мама ее говорит: «Дуй, Анисья, дуй в воду, развивай свой артикуляционный аппарат». И я едва не выпрыгиваю из купальных трусов, мысленно стуча себя мокрой пяткой в грудь: точно, надо же развивать аппарат, а тут сколько ж воды для практики.

В бассейне атмосфера обычной женской раздевалки, потому что мужской нет: бассейн в поликлинике и работает всего по два часа два дня в неделю. Округлыми, но твердыми, как поручни, руками сотрудница поликлиники принимает малышей от полугода в одинаковых подгузниках для плавания и первых резиновых шапочках, пока мамы спускаются в воду по пояс. Отцов в воде не предусмотрено, однако на каждый сеанс приходит то ли дед, то ли поздний отец с фотокамерой, обращенной на своего в шапочке. Мамы кокетливо жалуются друг другу на этого соглядатая, я поправляю грудь, выглядывающую из чашечки не по объему – мне все равно, как здесь выглядеть, я тут работаю: опорой моста, неповоротливой баржей, – и, когда однажды мы приходим первыми, я запоминаю, как подарок, что смотрительница предлагает мне самой проплыть бассейн туда-обратно, чтобы смешать воду. Сейчас, когда Самс освоился в круге и нарукавниках, я позволяю себе плавать вокруг него, благодарно признаваясь ему, как рада его успехам.

Впрочем, про успехи в женской раздевалке надо с осторожностью. Мои собеседницы выталкивают меня, как вода.

В первый же день я, кляня себя за привычку к откровенности, признаюсь, что сама-то не хожу в бассейн. И получаю: «Ну и зря». Далее выясняется, что у советчицы под боком бабушка, с которой она, едва потянет в заплыв, может оставить малыша. В другой раз меня поправляют, стоит мне пуститься в рассуждение о прогрессе, который за месяц-полтора налицо: Самс не плачет в воде, сам держится в нарукавниках, молотит ножками и даже не сразу вцепляется в меня, спрыгивая попой с бортика.

«Вы молодцы, – говорю, – с шести месяцев пошли. – Главный молодец пристегнут к чуть подмокшему под ним креслу для младенцев, детей постарше пристегнуть некуда, и они сами нычатся за серые дверцы шкафчиков для одежды. – А мы вот поленились». – «Ну что ж, – сочувствуют мне, – а рефлекс-то нырятельный не пропал?» – «Пропал, – признаю я очевидное, – зато ходительный появился!» – «Зато, – решает закрепить успех собеседница, – без ходительного где положишь, там возьмешь». – «Зато, – выкладываю я свой козырь, – прогресс налицо». – «Ну не стоит ставить цели». – Она кладет мою карту в битые.

Отыграться вдруг удается с другой мамой, которая, расслышав, как я зову Самсона, вздыхает интимно. «А я вот, – говорит, – не решилась назвать так откровенно, выбрала русский вариант еврейского имени». Поскольку имя Самса чаще всего воспринимают как сказочное и почти никогда как библейское, и уж тем более считаные люди понимают, что оно еврейского происхождения, я невольно чувствую в женщине единомышленницу, хотя, выбирая это имя, сама держала в голове не более чем богатырскую сказку, а к тому же нашла потом христианского святого – целителя Сампсона Странноприимца – и совсем закрыла для себя национальный вопрос. Названного скрыто еврейским именем представляют Мишей. «А ведь хотела, – жалуется мама, – назвать Давидом».

Однажды Самса подзывают за печеньем под именем Соломона, а за печеньем его хоть горшком позови. Я жалуюсь женщине на эту путаницу, чтобы как-то разделить ее неудовлетворенность, и она открывает мне, что дело в популярном сейчас мультике про Соломона и царицу, который я обещаю себе посмотреть.

Между тем Самсон катает кресло с пристегнутой девочкой Аней по холодному и скользкому пятачку раздевалки, и, хотя я знаю, что его сейчас куда больше интересует катучее кресло, чем любая в нем Аня, я не могу перестать гордиться его кавалерской удалью.

Впрочем, кавалерство Самса быстро входит в разумные границы, когда он протягивает девочке Майе остаток только что добытого у чужой мамы печенья, а Майя, вот дела, берется за остаточек зубами. Самс пищит, требуя, чтобы курица-мать отобрала его зернышко у чужого цыпленка.

Это здоровая конкуренция, как в бассейне, на рынке продырявленных, видимо, чтобы не набирали воду, и тонущих, чуть выпустил, резиновых уточек и собачек, а также плавучих шариков, рыбок и черепах. «Зачем ты отбираешь рыбку у мальчика?» – укоряет мама рыжую Анисью, которая устанавливает свой вариант гендерного неравноправия, а я в другой раз заранее забрасываю единственного розового кита на бортик и мигрирую с редкой кладью из большого бассейна в маленький.

Вдруг я обнаруживаю, что ходить в бассейн с ребенком для меня куда приятнее, чем на развивашки, хотя там не надо переть сумку с двойным комплектом тапок – для мокрых ступней и для сухих, уже в колготках, ловить ребенка под фен и лавировать на кафеле. В бассейне абонемент без месячного лимита, и он кажется неисчерпаемым. А в ШРР просят оплатить заранее и не пропускать, потому что месяц истекает. Я чувствую, будто Самсье детство кончилось не начавшись, потому что вот и пришла пора жить по звонку. И раздражаюсь на первом уроке, когда на каждое упражнение приходится столько же времени уборки методического материала, который дети умыкают по два, отбирают друг у друга, тянут с полок, а потом роняют где попало.

«Все по-своему, да? Ты у нас индивидуалист!» – смущенно воркует мама над Машей, которая не желает ни хлопать вместе, ни клеить, ни, вот еще, ползти в трубу, но смущаюсь и я, подумав, что мой в трубу – чуть что, и где его индивидуальность? Самс успокаивает меня, заползая на низенькие столы для поделок, пока все рассаживаются по стульчикам.

Это в женской раздевалке труднее всего – перестать подсматривать за моделями чужого белья и выставлять свое собственное. На онлайн-курсе по воспитанию учат не сравнивать, и это мой невидимый личный тренинг на ШРР: не смотреть, как изображает червячков чужая девочка, не ободрять чужого мальчика, когда мой вперед собрал рамку-вкладыш, не указывать своему, что все уже наклеили, а ты чего ж?

Откуда-то берется подозрение, что жизнь, когда не полозьями по асфальту, катится гладко, но по инерции.

Откуда-то берется навык навесить себе