Записки несостоявшегося гения - Виталий Авраамович Бронштейн

кабинета, захожу в школу и вижу, что что-то не так. Уборщицы моют полы, хоть у нас заведено

239

убирать после уроков, учителя бредут смурные, вроде здороваются, но лица воротят.

Похоже на траур, только в чем дело?

Заходит ко мне парторг Шейко и говорит, что вчера, когда детей уже провожали, в

школьный двор заехали две "Волги". В одной — секретарь райкома Силюкова и новый

заврайоно, в другой — заведующий отделом обкома партии с говорящей фамилией

Стецько: — Где директор?

Все бегают, ищут, вдруг вспоминают, что он уехал на совещание в районо, и тут выходит

из себя Потеряйко: — Какое совещание, да оно в два часа дня закончилось, я же его лично

предупреждал, что мы сегодня заедем!

— Ну, пошлите за ним домой, — вежливо предлагает завотделом обкома, — далеко он живет?

Хочу лично познакомиться с таким забывчивым товарищем.

— Да не здесь он живет, в Херсоне, — досадливо брякнула мрачная Силюкова.

Между тем, как назло, в тот день после обеда в школе не было воды, что-то сломалось на

водонапорной башне. Полы не мыты, по двору ветер гоняет тучи бумажек, грязь…

— Ну, так зачем его держать, — интересуется ответственный гость, — такую антисанитарию

развели, трудно найти подходящего человека? Могу помочь. Пишите приказ, пусть ищет

себе работу ближе к дому.

Рассказ Ксении Александровны мне не понравился, к тому же она вдруг вздумала

учить меня: — Вы сами, Виталий Абрамович, виноваты! Вроде взрослый уже, а ведете себя

как дитя неразумное, все-таки руководите большим коллективом, думать не только о себе

надо…

— Смотри, как осмелела, — расстроился я, видать и вправду дела мои швах…

Через час позвонила приятельница из районо. Сказала, что приказ о моем

увольнении подписан. Стала сочувствовать. В одиннадцать пришла телефонограмма из

райкома: директору немедленно прибыть к секретарю по школам Силюковой.

Приезжаю, а там уже сидит Потеряйко. Как говорится, все друзья в сборе.

Силюкова, без лишних слов: — Пошли к первому!

Потеряйко послушно встает, но она велит подождать её в кабинете.

Вихров пил чай. На блюдечке бутерброд со шпротинами, колечко лимона.

Недовольно буркнул: — Что у вас там стряслось? Не предложил сесть.

Галина Григорьевна взахлёб: — Да с Бронштейном давно пора решать! На работе

его не найдешь; вот вчера такое случилось (рассказывает), а ведь знал, был предупрежден; я уверена, что специально район подставил; сколько можно это терпеть?!

Вихров потребовал объяснений. Я сказал, что был занят по личным делам, виноват.

— Что значит — по личным делам? — взревел секретарь. Его лицо стало покрываться

бурым налетом. — Скажите честно — пили?

Я знал, что, как человек крепко пьющий, он от всей души ненавидел пьянство, считая его корнем всех бед. Недаром на районных активах Вихров начинал и кончал тем, что бичевал этот страшный порок. Но что я ему мог сказать, ведь действительно пили…

— Да что ты молчишь, скажи честно — пили?

— Да, — отвернулся в сторону я.

— Вот, видите! — радуясь своей проницательности, вскричал секретарь. — А с кем

пили?

— С Туркотом и Врищом (обоих он прекрасно знал), — помолчав, сказал я.

Хозяин кабинета поднял брови. Пришлось рассказать про школьный пирожковоз.

Силюкова несговорчиво вскинулась: — Какое это имеет отношение к вашему

вызывающему поведению, кто вы такой — и что вообще себе позволяете?

Вихров внимательно оглядел её, и она вдруг сникла, как воздушный шарик.

— Идите, и делайте для себя вывод! — велел партийный босс.

— Куда идти, на меня уже есть приказ об увольнении…

— Какой приказ? — взглянул секретарь на Силюкову. Она открыла рот и прижала

руки к груди.

240

— Идите, работайте… пока, будем думать, что с вами делать…

В вестибюле встретил Потеряйко, вышедшего покурить из кабинета Силюковой.

Невысокого роста, он любил делать надменное лицо, типа Муссолини: — Зайдите в

районо, получите приказ!

Ничего не сказав, я сел на мотоцикл и поехал в школу. По пути встретил замначальника

райотдела милиции майора Славу Пожернюка, моего доброго приятеля, дочь которого, отличница, училась в нашей школе. Машет рукой. Останавливаюсь.

— Старик, да на хрен тебе эта школа, иди к нам, у нас как раз есть вакантное место

замначальника по политчасти! Завтра сведу тебя с подполковником Щербиной

(начальником райотдела), у нас и зарплаты выше…

— Не райцентр, а село, — подумалось мне, — уже все знают про мой облом. Но на душе

полегчало.

В школе бурлила подспудная жизнь. Учителя кучковались меж собой, переговаривали новости. В кабинете у завуча раздавался смех. Тот день стал для меня

моментом истины. Я видел тех — их было большинство — кто смотрел на меня с

сожалением, не выражая это словами. Парторг Шейко ходила с гордо поднятой головой, будто её это заслуга, что меня сняли. Некоторые были безучастны, и верно: какая разница, кто директор, если ты честно тянешь свою лямку?

Была в школе и молодая учительница, очаровательная партийка, которой все

прочили руководящее будущее. Это она с подружками смеялась у завуча. Я чувствовал

себя в подвешенном состоянии, ни за что не хотелось браться.

В этот же день, в 14 часов, в райцентровском Доме культуры на торжественном

собрании актива района, посвященном Восьмому марта, чествовали представительниц

слабого пола. Явка руководителей — обязательна. В полвторого во дворе школы

появились «Жигули» мужа завуча, зоотехника Василевского. К нему сели его жена, милая

учительница с видами на будущее, и еще кто-то, кому сегодня весело.

Возле Дома культуры много людей. Видя меня, некоторые переглядываются. Что

тут скажешь, понятно. В вестибюле подбегает озабоченный Гриша Заднепряный, инструктор райкома, с бумажкой в руках.

— О, Виталий Абрамович, — глядит он в листок, — вам в президиум!

— Какой там президиум, Гриша, — удивляюсь я. — Это ошибка…

— Я вас предупредил! — бежит он дальше.

Вход в президиум через кулисы. Там собралась группа женщин. Среди них

известные орденоносцы. Врачи, доярки, работницы полей, учителя. Подходят первый

секретарь и председатель райисполкома Чаус. Занимают места в президиуме. Я скромно

устраиваюсь во втором ряду, за Вихровым. Он с нарочито строгим видом оборачивается, но в глазах его пляшут искорки: — Что, Бронштейн, мордой в грязь?!

Открывается занавес. Мне кажется, в зале замешательство. Всем всё ясно.

Григорий Иванович, вы умеете удивлять!

Позже узнал, что школьный парторг Ксения Шейко, распекавшая меня перед

уроками, сразу после нашего разговора посадила в своем классе пионервожатую Женю

Воронич, а сама побежала в райком партии к Вихрову и стала высказываться в духе:

— Какое вы имеете право решать кадровые вопросы без мнения коллектива! Сейчас

не те времена, мы требуем считаться с людьми!

Он еле её успокоил и отправил восвояси, а сам вызвал Силюкову: — Чем там опять

Бронштейн прославился? Прибегала