Ярость - Генри Каттнер

Я окинул сокровищницу нетерпеливым взглядом — любопытство Эдварда Бонда превалировало над хладнокровием лорда Ганелона. Вот бинокль, янтарные линзы которого горели тусклым светом. Он покоился в овальной нише, на покрытой пепельной пылью полке. Никогда до сих пор не задумывался я над его предназначением. Знал только, что он способен убит) мгновенно любое существо. Знания, приобретенные мною при продолжительном изучении земных наук, помогли мне сейчас понять принцип его действия. Волшебство тут было ни при чем, результат достигался мгновенным высвобождением заключенной в мозгу электрической энергии. И этот конический черный аппарат, он также представляет собою орудие убийства. Он оставляет от живого существа только мокрое место, действуя со скоростью электрона, движущегося в статическом поле между катодом и анодом.

Но меня мало интересовали сейчас все эти орудия убийстве Я стремился сюда ради иных сокровищ, не страшась хитроумных ловушек. Они не были предусмотрены при закладке этой башни. Да и никто, кроме членов Совета, не имел доступа к сокровищнице, не знал, где она располагается. И вообще, ни один раб, ни один стражник никогда бы не осмелился войти в покои Гэста Райми.

Мой взгляд остановился на мече, но этот меч оказался совсем не тем, который мне был нужен. Затем мне попалась на глаза арфа… Я узнал эту арфу!

Множество легенд было сложено на Земле о ее двойнике: арфе Орфея. Слагавшие легенды не ошибались, когда наделяли эту арфу способностью вызывать души людей из царства мертвых. Не знаю, кем был Орфей, скорее всего также мутантом, ибо сладкозвучные струны не поют под перстами смертных. И я еще не был готов к игре на этой арфе — пока не готов!

Была ли на Земле одна такая арфа или их было несколько?! Легенды воспевали ее поющие струны так же, как и загадочные колдовские ночи. Лира Орфея обладала сказочной силой, и чтобы не вводить смертных в соблазн, Юпитер поместил ее между мерцающих звезд. Известна арфа англичанина Гвидона, которая очаровывала души людей. И арфа Альфреда, вдохновившего воинов перед битвой с датчанами. Кто не слышал об арфе Давида, чьи струны он перебирал, играя перед Саулом?! В музыке скрыта огромная, непознанная сила. Кто сегодня воспримет серьезно утверждение, будто звуки трубы способны разрушать крепостные стены, но в древности люди из уст в уста передавали впечатления очевидца, наблюдавшего, как с помощью трубы разрушали стены Иерихона.

И в Темном Мире среди простолюдинов легенды об этой арфе оказались весьма живучи. Предки Ллорина и Арле утверждали, будто на ней играл сам сатана, будто ее струны перебирали эльфы и духи. Не совсем так, но доля истины в их утверждениях имеется. Потому что эту арфу творили с невероятной научной точностью. Она не что иное, как сотворенный руками человека механизм. Рожденная ею вибрация воздуха совпадала по фазе и частоте с мыслеволнами мозга, частично гипнотизируя, частично действуя на электромагнитное поле. Воздействие ее основывалось на постулате: мозг — это система, а любую систему можно контролировать и воздействовать на нее…

То, ради чего я явился сюда, покоилось на полке, в запечатанном цилиндрическом футляре. Сломав печать, я вынул тонкий черный стержень с удлиненной рукояткой.

Жезл Власти. Жезл, способный использовать электромагнитное поле планеты также, как и другие жезлы подобного типа, но этот Жезл не был наделен ограничителем, а поэтому мощность его была беспредельной. Взявший в руки это оружие не в последнюю очередь должен был заботиться о собственной безопасности.

В другом футляре я обнаружил Хрустальную Маску — изогнутую прозрачную пластинку, способную прикрывать лицо, оставляя только глаза, как маска домино. Именно эта маска защитит меня от таинственных чар Эдейри.

И вновь я обвел взглядом комнату и вновь не обнаружил следа меча Ллура.

Время, мне отпущенное, истекало. Сюда не долетали звуки битвы, но она, несомненно, еще продолжалась. С минуты на минуту в замок вернутся члены Совета, и тогда я скрещу с ними свое оружие. Я уже достаточно экипирован для борьбы с ними, но к поединку с Ллуром пока не готов. А ведь не в моих правилах рисковать, если я не уверен в стопроцентном успехе.

Покинув сокровищницу, я уставился в убеленную сединами голову Гэста Райми. Каким бы ни было непредсказуемым его поведение, он знал, что мне дано право в любое время проникать в сокровищницу. И вновь он даже не пошевельнулся. Его мысли витали в необозримых просторах, и вернуть его на грешную землю было весьма затруднительно, ведь на любое давление со стороны он обладал идеальной защитой: готовностью умереть без сожаления.

Но у меня был ход, сродни тому, каким объявляют мат в шахматах, — от него не существует защиты.

Я вернулся в сокровищницу и вынес оттуда арфу. Установил у ног старца. Пока что в его глазах не появилось ни проблеска мысли.

Но эта арфа, способная вызвать из небытия, наделяла меня неодолимыми преимуществами.

Приглушенные закрытыми окнами в комнату доносились вопли и крики сражающихся, скрежет клинков и бряцание доспехов. Но долгожитель не слышал этих звуков, его мысли витали в пространстве, чьи измерения доступны только наделенным абстрактным мышлением.

Мои пальцы коснулись туго натянутых струн, вначале с неуклюжестью новичка, но затем они задвигались с нарастающей уверенностью — по мере того, как возвращались утраченные по вине Эдварда Бонда навыки.

Музыка текла широкой рекой, ее холодные, чистые хрустальные струи растекались, вспучиваясь, способные достичь снежных вершин самых высоких гор. В этой музыке угадывался рев ураганных ветров, грохот падающих скал, гул внезапных землетрясений, мощный напор наводнения, поглощающего поля и леса.

Тяжелый, как удар божественной десницы, гулкий и неземной аккорд, и передо мною разверзлось пространство между мирами, где властвует вечная ночь космоса, безжизненная, как пустыня, на которой не остается следов.

И вслед за ним легкая игривая мелодия, напомнившая мне залитые солнцем нивы.

Гэст Райми пошевелился.

На мгновение сознание оживило его голубые глаза. Он увидел меня.

Я же увидел, как погас огонь жизни в этом дряхлом теле.

Я понял: Гэст Райми умер оттого, что я потревожил его покой, и он предпочел прервать всякий контакт с этим миром.

Я вновь тронул струны.

Гэст Райми сидел передо мною мертвый, и последняя искра жизни угасала в его мозгу.

И тогда волшебные вздохи арфы подули могучим ветром на угасающую искру жизни возжелавшего вечного покоя.

Орфею удалось вырвать из царства Плутона свою возлюбленную Эвридику; подобно ему я опутал тенетами музыки душу Гэста Райми, не позволяя ей покинуть тело.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});