Пять имен. Часть 2 - Макс Фрай

Фьезоланские псы отличаются злобностью и неуживчивым нравом, они необычайно велики, их головы тяжелы и грузно вылеплены природою, как у гербовых медведей. Жесткая шерсть черна, клочковата и густа, псы эти наделены поистине могучей и сокрушающей силой и выносливостью — так дитя девяти лет может без труда прокатиться верхом на подобной собаке, если она позволит это.

Во время зимовки стад псы дичают, и, случается, нападают на путников, но никогда не ходят стаей, как ненавистные им волки, а всегда по одиночке.

Чтобы псы не резали овец, пастухи каждый вечер выставляют на пастбище котлы с дымящимся кормом, а затем уходят, опасные звери в зимнюю пору не едят рядом с человеком.

Если фьезоланский пес признает человека своим хозяином, более надежного защитника не сыскать.

Но даже признавая хозяйскую руку, гордый зверь всегда будет идти на расстоянии от своего господина и не возьмет у него из рук никакого лакомства — все придется класть на землю.

В том случае, если хозяин погибнет раньше своего пса — фьезоланский пастух вовсе покидает людей, живет особняком и может сделаться опаснее волка, потому что не боится огня и окрика, такого пса крестьяне называют «вдовцом» или «вдовой» и стараются уничтожить прежде, чем он учинит потраву среди людей или скотины.

Анджело Феличе, младший сын скорняка, скупщика краденого и темного человека Андреа Феличе, которого хорошо знают в квартале Ольтрарно, в один прекрасный день принес в дом молочного щенка черной масти и вытряхнул его из подола длинной рубашонки прямо посередине кухни.

— Мама! Дай ему молока. Он хочет есть. — упрямо попросил мальчик, зная, что мать никогда не откажет ему — последышу и баловню.

— И что же он будет делать, когда поест? — спросила монна Джемма, подперев руками бока.

— Он будет спать рядом со мной. — сказал Анджело.

— И чем все это по-твоему кончится? — спросила монна Джемма, наливая в черепок теплого молока.

— Он будет жить с нами всегда. — сказал Анджело и макая палец в молоко стал учить щенка пить.

Монна Джемма, рассудительная супруга сера Андреа, решила, что в доме, где тесно семерым детям, вряд ли станет просторнее, если прибавить еще и собачьего отпрыска и хотела было заставить сына отнести звереныша туда, откуда он его взял, но Анджело Феличе, которому в ту пору было одиннадцать лет от роду, немедленно поднял такой крик, что слышно было на Старом Мосту, Новом Рынке и вершине горы Сан-Миниато.

Плача, мальчик уверял мать, что честно выменял щенка у торговцев виноградной водкой на Виа Гибеллина.

Ясное дело, что с этих слов внимание монны Джеммы было перенесено со злополучной собачки на

иные вещи, а именно — что же ее малолетний сын делал у торговцев водкой, таким образом щенок остался жить во дворе дома Феличе.

Отец Анджело, почтенный прохвост и травленый жох, сер Андреа, когда вернулся на обед из мастерской, рассудил, что щенок слишком мал, толком не умеет есть сам и без матери скоро околеет. Да и зная беспечный норов своего младшего сына, скорняк был уверен, что Анджело, капризник и красавчик через пару дней оставит щенка, как надоевшую игрушку.

Но не тут-то было: Анджело дневал и ночевал подле щенка, выкармливал его тюрей и ходил за ним, как за недоношенным младенцем.

Зверек, даром что недавно открыл глаза, уже умел ворчать и порой кусал Анджело за пальцы до крови — но мальчик терпел и прощал ему.

Сосед-нотарий, по имени Гильельмо Гильельми, любитель античности, крючкотвор и въедливый человек окрестил звереныша Базилевсом.

И все шло гладко, пока монна Джемма не заметила, что уже к полугоду Базилевс вырос чуть не с доброго теленка и на сем, похоже, не остановится.

Но монна Джемма, отличавшаяся кротостью Разумной Девы, молчала до поры-времени, но по прошествии года прямо сказала сыну:

— Аньоло, дитя мое, довольно с нас того, что соседи перестали ходить по нашей стороне улицы, и даже твои сестры и братья опасаются бегать ночью на двор по нужде. Довольно и с меня того, что всякий раз, когда твое чудовище приносит на крыльцо разорванного соседского куренка или кошку, я ожидаю, что следующим подарком из его клыкастой пасти будет лодыжка нотария Гильельмо Гильельми. И хотя между нами говоря, сер Гильельми, фанфарон и взяточник, быть может и заслуживает такой расправы, но как христианка, я не могу пожелать ему злого удела. Сколько раз, когда отец хотел тебя выпороть, причем справедливо, ты прятался за своим волкодавом и безнаказанно показывал своему родителю и повелителю язык и прочие достоинства, которыми тебя в избытке наградила природа, а сколько раз я твердила тебе, что мальчику в твоем нежном возрасте грешно столь часто показывать зад кому бы то ни было. Так что выбирай: либо из твоего Базилевса наварят славного мыла для вящей бархатистости женских ручек, либо ты вместе с ним отправишься в деревню к своей тетке Коломбе, которая немощна и дурна головой, она одна растит сынка примерно твоих лет, который ничем не лучше матери, то-то вы подружитесь. А бедняжке Коломбе нужен помощник. Не думай, что я посылаю тебя в деревню надолго, но думаю, что одно лето проведенное в разумных трудах и утехах пойдет тебе на пользу. Да и Базилевсу придутся по вкусу просторные рощи и охотничьи тропы, чем каменья душного города.

Анджело решился впервые покинуть отчий кров и прекрасную монну Флоренцию, вместе с черным Базилевсом, фьезоланским пастушьим псом, который полюбил его.

Новелла 21. О брачной ночи в мертвецкой Милосердия

Самыми нелепыми суевериями одержимы души тех, кто по роду полуночной склонности или избранного ремесла связан со смертью.

Разве врачи не обставляют шаманскими ужимками и латинскими заклинаниями простейшие процедуры и операции, эти истребители пиявок и паладины припарок и клистиров каждый свой шаг и жест преподносят больному и его родне, будто мистическую розу, не произрастающую в розариях профанов.

Не отстают от лекарей и базарные трюкачи, которые танцуют на проволоке, всякий миг рискуя сорваться с высоты на камни, как Симон Маг. Этот блудный и опасный народ носит под пестрыми пелеринами загады, заклинания и мрачные приметы, будто античные авгуры и гаруспики, читавшие будущее по птичьему полету и дымящимся внутренностям жертвенных животных.

Вряд ли сыщется хоть один наемный солдат — богохульник и рубака, который не носил бы под нагрудными латами наговорный образок с частицей мощей или волосяной амулет против внезапной смерти, каждый городской палач нарекает крестильным человеческим именем свой меч, никогда не натянет левый сапог прежде правого, и отправляя на тот свет отцеубийц, растлителей и еретиков, не забывает завязать несчастным глаза непроницаемой полотняной лентой, чтобы отчаявшаяся жертва не метнула, подобно отравленному ножу, предсмертный взгляд, полный сглаза и проклятия.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});