Переводчик Гитлера. Десять лет среди лидеров нацизма. 1934-1944 - Евгений Доллман

Но длилось это совсем недолго. Немец-сержант выхватил пистолет, застрелил обезумевших животных и развязал веревки. Чернорубашечники вернули девушкам одежду, и мы отвезли их на ближайший немецкий военный пост, где сняли с себя всю дальнейшую ответственность за них. Я отослал доклад об этих зверствах прямо в секретариат Муссолини и Буффарини-Гвиди, а через несколько дней узнал, что этот пикет «черной бригады» был расформирован.

После этого я отправился далеко в горы, чтобы договориться об обмене двух сотен немецких солдат, попавших в партизанскую западню, на такое же количество красных партизан, находящихся в руках немцев. Я сам вызвался выполнить это задание, но решил ехать в сопровождении человека из свиты епископа Реджо-Эмилии, при всех его церковных регалиях. Где-то в Апеннинах в точно назначенное время меня торжественно встретил почетный караул с красными шейными платками и поднятыми в коммунистическом приветствии кулаками. Командир отряда пригласил меня за стол, уставленный таким обильным угощением, какого я никогда не видел в королевском дворце в Риме.

Встреча прошла очень успешно. Мы договорились, что немецких солдат доставят в заранее оговоренное место в горах, где их будут ждать захваченные партизаны. Я узнал кое-что интересное, а именно: партизанский вожак и его сорвиголовы предпочли бы воевать вместе с немцами против союзников и капиталистов, если бы немцы не связались с cadavere vivende, то есть с Живым Трупом, как итальянцы презрительно называли Муссолини. Мы расстались в прекрасных отношениях, и в мою честь вновь был выставлен почетный караул. Мой духовный спутник приписал все это своим молитвам.

Кессельринг, видимо вспоминая об этом эпизоде, упомянул меня в своих мемуарах: «Если бы не штандартенфюрер Евгений Доллман, который поддерживал самые тесные контакты с высшими кругами Италии, пользовался моим полным доверием и рискнул поехать без сопровождения в контролируемую партизанами область, многие из моих мер предосторожности могли бы опоздать или вообще не были бы осуществлены».

Я, конечно, ехал не без эскорта. Меня сопровождал не только монсеньор, но и бывший коммунист, сидевший за рулем.

И хотя я только один раз во время пребывания на вилле Рончина слышал возглас «Evviva la Guerra!»[30] – это осталось самым печальным и неизгладимым воспоминанием об этих месяцах. Однажды, проезжая по провинции Модена, мы подверглись сильному воздушному налету. Зная, что поблизости находится одна из тюрем Республики Сало, я решил укрыться в ней. Как раз в этот момент возбужденные стражники открыли внешние ворота и поток истощенных узников в тюремных лохмотьях вырвался наружу. Несколько солдат, тоже искавших убежище в этой тюрьме, вызвались восстановить порядок и дисциплину, применив предписанные в таких случаях меры. Мне бы приободрить солдат, но тут какой-то глупец вздел свои костлявые руки к небу и закричал: «Да здравствует война – мы на свободе!»

Это было похоже на сцену из «Записок из Мертвого дома» Достоевского. С моей помощью эти жалкие пугала разбежались во все стороны. Кем бы они ни были – убийцами, сутенерами или грабителями, но освобождение принесла им война. Задыхаясь, они поведали мне о себе, поклялись, что раскаются и исправятся; обещали помолиться за меня. Я надеюсь, они выполнили свое обещание, поскольку эта необычная операция по освобождению уголовников сильно испортила мою репутацию. И если бы фельдмаршал не взял меня снова под свое крылышко – хотя он даже не читал Достоевского, – меня бы, вероятно, поместили в одну из освободившихся камер в тюрьме Модены. Несмотря на неприятности, я считаю этот безответственный поступок одним из тех добрых дел, которые мне удалось совершить в жизни.

Итак, моя жизнь на вилле Рончина продолжалась. Епископы и монсеньоры, генералы и военачальники, герцогини и крестьянки, неофашисты и партизаны приходили и уходили. Со всех сторон раздавались призывы о помощи, даже из виллы, которую Джузеппе Верди построил на доходы от своих опер в Бассето и где он жил в роли фермера. Я смог воспрепятствовать превращению ее в артиллерийский парк и спас тем самым хранившиеся там оригиналы произведений Верди, его фортепьяно и небогатую меблировку конца XIX столетия. Возражений из штаб-квартиры не поступило.

Прежде чем завершить свой рассказ о моих спасательных операциях, успешных и не очень удавшихся, я хотел бы упомянуть одну, которую я считаю – без ложной скромности – самой важной миссией, выполненной мною на этом этапе своей жизни.

В сентябре и октябре 1944 года меня все чаще навещал единственный итальянец из моих знакомых, который не обладал обаянием и никогда не смеялся. Он больше напоминал спартанца, чем афинянина или римлянина. Тепло ли было или холодно, светило ли солнце, или на широких равнинах свистел осенний ветер, он всегда был одет в парадный черный костюм и выглядел как высокопоставленный чиновник, ведающий раздачей милостыни при испанском королевском дворе. Его звали капитан Гизетти, и я был с ним знаком еще в Риме.

Гизетти храбро воевал на востоке и был удостоен Железного креста. Он служил в дивизии «Юлия», которая, как и весь Итальянский корпус в России, не получила того почета, который она заслужила. После сентября 1943 года он жил в Риме и оказывал мне всяческое содействие в моих попытках спасти этот город.

Чего я не знал, так это того, что он оказывал такое же содействие агентам CIC – корпуса контрразведки, – которые тоже находились в Риме. Это является свидетельством моего поверхностного и безответственного отношения к делу. Именно по их просьбе, как я узнал позже, он последовал за мной в Северную Италию. На вилле Рончина он представился близким другом монсеньора профессора дона Бикьераи, который был влиятельным членом миланской курии и доверенным лицом кардинала Ильдефонсо Шустера. Его преосвященство очень благосклонно относился к фашизму в целом и к Бенито Муссолини в частности. Как и папа Пий XII, который тоже был уроженцем Миланской области, он рассматривал дуче как посланца Провидения.

Существовала определенная связь между «Провидением» и планами, которые Гизетти обсуждал со мной с утомительной торжественностью. Наши переговоры завершились передачей меморандума, который он вручил мне от имени кардинала 14 октября. Это, конечно, был в высшей степени секретный документ, и я процитирую лишь основную его часть, изложенную в труде Шустера «Последние дни режима».

«Католическая церковь рассматривает систематическое разрушение общественных сооружений (газового и электрического хозяйства и т. д.) вместе с промышленными предприятиями как предпосылку проникновения большевизма в Италию. Эта угроза жизненным условиям, с одной стороны, и промышленному потенциалу – с другой, направлена на то, чтобы спровоцировать беспорядок и безработицу. Именно так планируется завоевать массы, сначала для коммунизма, потом для большевизма.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});