Отыграть назад - Джин Ханфф Корелиц

с той минуты, как они сели за стол.

– На скрипке. Он занимался музыкой в Нью-Йорке до нашего отъезда. Причем довольно серьезно, – зачем-то добавила Грейс.

– Ага! – воскликнул Дэвид. – Еще один скрипач из Саксов. Мой дед играл в Кракове клезмерскую музыку. А дядя до сих пор ее играет. Ему уже за девяносто.

– Нет, нет, – покачала головой Грейс. – Он играет на академической скрипке. Преподаватель у него очень строгий. Набирает учеников только из тех, кого считает… – Но тут Грейс прислушалась к своим словам и осеклась. – Ну, надеюсь, он продолжит играть. Он у меня талантливый. На самом деле, – продолжила она, – у нас в Коннектикуте есть сосед, который предложил учить его народной скрипке. Играть какую-то шотландскую музыку. Наподобие кантри.

– Троюродная сестра клезмера! – восторженно воскликнул Дэвид. – Именно это я и хотел сказать. А у Генри будет бар-мицва?

Грейс поглядела на Дэвида. Да разве можно сейчас говорить об этом? Именно об этом? Как будто их сын, которого они не видели много лет, не убил женщину и не сбежал, бросив их всех. И теперь они, случайно встретившись, сидели за одним столом и вели непринужденные разговоры.

– Нет. Не теперь. По правде сказать, я об этом особо никогда не задумывалась. Особенно сейчас.

– Пап, – покачал головой Митчелл, – перестань. Ей нужно выкроить время посреди конца света и запланировать бар-мицву? Грейс, это очень хорошо, что ты увезла Генри в Коннектикут. И сама туда уехала. Но как же твоя работа?

– Я временно перестала практиковать. Может быть… возможно, я открою новую практику. Я об этом подумываю. Но не в Нью-Йорке – нет, там все кончено.

– И вы живете в летнем доме.

– Да. И да, там очень холодно, если вы собирались об этом спросить, – сказала она, окидывая их взглядом.

– В неутепленном? – озабоченно спросила Наоми. – А для Генри это не опасно?

– Мы надеваем несколько свитеров. И спим под несколькими одеялами. – Грейс вздохнула. – Мой сын хочет собаку. Он говорит, что эскимосы согреваются, когда спят, прижавшись к собакам.

– Ну, а почему бы и нет? – спросил Дэвид. – Разве ему нельзя завести собаку?

Она чуть было не сказала: «У Джонатана была аллергия, вот почему». Но тут Грейс вспомнила еще одно «почему»: детство мужа и пса по кличке Ворон, каким-то образом сбежавшего из этого самого дома, а потом исчезнувшего. И как эти самые родители обвиняли Джонатана в том, что все это каким-то образом случилось из-за него, хотя собака была Митчелла, даже не Джонатана. После этого Джонатан поставил на собаках крест. Семья сотворила с ним нечто ужасное. Одна ужасная пощечина из многих – и кто знал, сколько было подобных ужасных поступков?

– У вас была собака, – сообщила она им, словно именно это и нужно было сказать. – Джонатан мне рассказывал, что с ней случилось.

Они дружно уставились на нее. Мать Джонатана повернулась к мужу и недоуменно спросила:

– Что она сказала?

– Погодите, – вмешался Митчелл, вытянув руку, как иногда непроизвольно делаешь в машине, внезапно ударяя по тормозам и желая остановить лезущего прямо под колеса пешехода. – Обождите минутку. Дайте я спрошу.

– Никогда у нас не было собаки, – твердо заявила Наоми. – Он тебе говорил, что мы держали собаку? И с ней что-то случилось?

– Ты этого не знаешь, – произнес Дэвид, посмотрев на Грейс. – Собаки у нас никогда не было. Нам бы хотелось ее завести, но у ребят была на них аллергия.

«Выходит, это правда», – подумала Грейс, ощутив какое – то странное облегчение. Джонатан всегда говорил, что у него аллергия на собак.

– И что он говорил? – строго спросила Наоми. – Ну, об этой выдуманной собаке.

– Что… – Грейс пыталась припомнить подробности. Теперь они представлялись очень важными. – Был такой пес по кличке Ворон. Принадлежал Митчеллу. И однажды, когда Джонатан был дома один, пес вдруг исчез. Может, выскочил за ворота или еще что, но больше его никто никогда не видел. А вы обвинили во всем Джонатана, потому что только он был дома. – Она задумалась, пытаясь вспомнить, не упустила ли чего. – Вот и все.

После долгой и очень неприятной паузы вдруг раздался голос Наоми.

– Это не все, – сдавлено проговорила она. – Далеко не все.

– Дорогая, – вмешался Дэвид. – Не сердись. Очевидно, Грейс только это и слышала.

– Прошу вас, – произнесла Грейс. Сердце у нее выпрыгивало из груди. Оно колотилось так, что Грейс слышала удары. Она не понимала, что происходит, но творившееся вокруг повергало ее в ужас. – Пожалуйста, скажите мне правду.

– Не собака, – ответила Наоми и расплакалась. Из оттененных темными кругами глаз потекли слезы. – Не было никакой собаки. Был братик. Собаки у него никогда не было, а вот братик был. И я думаю, он и словом не обмолвился об этом братике.

– Конечно, был. Митчелл! – откликнулась Грейс. Она никак не могла уловить нить разговора.

– Нет, не Митчелл, – злобно отрезала Наоми.

– Не я, – почти одновременно добавил Митчелл. Грейс заметила, что он больше не улыбался. Даже его признанному оптимизму такое было не под силу. – Был еще один брат. Аарон. Ему было четыре годика.

Грейс покачала головой, сама не зная зачем.

– Он и вправду никогда тебе об этом не рассказывал? – спросил Дэвид.

Грейс думала: «Я могу прямо сейчас встать и уйти. Если я это сделаю, мне не надо будет ничего выслушивать. Но если я останусь, придется выслушать все до конца. И то, что я узнаю, останется со мной навсегда. И что бы это ни было, мне придется до конца дней жить с этим знанием».

На самом же деле ничего решить она не могла. Эти слова, их слова – словно зажали Грейс в тиски. Что в них правда, выяснится потом. К настоящему моменту она, разумеется, стала совершенно другим человеком.

Субботним зимним утром в тот год, когда Джонатану было пятнадцать, а Митчеллу – тринадцать, четырехлетний Аарон Рувим Сакс, получивший у мамы прозвище «Вагага», а у папы – «Вагончик» (братья его никак не прозвали, поскольку были гораздо старше его и жили своей жизнью), сильно простудился и начал температурить. Это случилось в тот день, когда дочь старинных друзей Дэвида и Наоми должна была пройти обряд бар-мицвы, и все семейство Сакс ожидали в синагоге и на обязательной после такого обряда трапезе. Но Джонатан идти отказался. Ему не нравились ни старинные друзья Дэвида и Наоми, ни их дочка, в школе учившаяся на два класса младше его и не отличавшаяся ни малейшей привлекательностью. Так что Джонатан вознамерился остаться дома и заняться тем, чем он занимался у себя в комнате за запертой дверью.