Вечные хлопоты. Книга первая - Евгений Васильевич Кутузов

такого не слышал и не видел. Твой муж — порядочный человек...

— Правда? — с надеждой спросила Клава. — Ты не обманываешь меня?

— Какой мне смысл обманывать? А в следующий выходной поезжайте и купите пальто.

— Не надо.

— Не дури. Дело все равно не поправишь. Ты возьми в толк: не чашек жалко. Память это, дочка!..

— Я понимаю, отец, — вытирая слезы, сказала Клава виновато. — Не подумала, прости.

— Понимаешь, и хорошо.

— А может, поискать и купить точно такой же сервиз?

— Где же ты купишь, глупая? Анна Тихоновна говорила, что ему цены нет. Редкий он какой-то, особенный.

— А одна чашка была с трещиной.

— Ладно, ладно, — успокоил ее Захар Михалыч. — Если с трещиной, тогда ничего, может. А с мужем помирись.

— Я должна... извиниться? — Клава закусила губу.

— Откуда мне знать, — сказал Антипов с горечью. — Вы, женщины, лучше в этих делах разбираетесь.

Поздно вечером Клаве стало плохо, вдруг начались предродовые схватки, хотя рожать она должна была в декабре. Анатолий вызвал «скорую», и ее увезли. Он тоже уговорил врача взять его с собой...

* * *

Антипов метался по квартире. Не очень-то он понимал, что случилось, но чувствовал — что-то серьезное и опасное. По озабоченному виду врача догадаться было нетрудно. Да и Клава, когда приехала «скорая», была без сознания...

За окнами к ночи разгулялась непогода. Ветер неистово раскачивал уличные фонари, комната то озарялась желтым, мертвенным светом, то погружалась в тревожную темноту. В стекла хлестал дождь.

Внучка, напуганная ссорой, а после и нашествием людей в белых халатах, спала неспокойно: ворочалась, вскакивала и бредила. Захар Михалыч боялся, как бы не заболела и она.

Но, кажется, обошлось: ближе к утру Наташка успокоилась, дышала ровно и глубоко, голова была не горячая, так что он смог отвести ее в детский садик. После пошел в проходную и позвонил оттуда в инструментальный цех.

— Анатолия Модестовича нет сегодня, — сказал табельщица. — А это не Захар Михайлович?

— Да.

— Анатолий Модестович звонил недавно, просил передать, что он находится в родильном доме в Ленинграде. Сейчас я скажу адрес...

Антипов поблагодарил, вышел из проходной и задумался. Нужно было решить: ехать ли прямо в роддом или сначала на вокзал, к прибытию поезда.

«Пожалуй, — подумал он, — можно на вокзал...»

Это была его тайна, которой он не делился ни с кем. В последнее время Захар Михалыч, если работал в ночь или во вторую смену, обязательно ездил на вокзал встречать Татьяну. Он понимал, что поступает глупо, наивно, потому что невестка наверняка заранее сообщит о своем приезде, но ничего не мог поделать с собой...

Не встретил он Татьяну и в этот раз.

А в роддом его не пропустили, и он остался ждать в помещении справочного.

— Шел бы ты себе, — говорила ему дежурная. — Без тебя родит твоя дочка.

— Ничего, ничего... — бормотал он.

В конце концов дежурная сжалилась над ним, оценила его упорство и вызвала из отделения врача.

— Это вы отец роженицы Антиповой? — спросила докторша. У нее был измученный, утомленный вид.

— Я. — Он встал. — Как с ней?..

— Тяжело, как же еще! Зять ваш там. Тоже не прогнать. Ох уж эти мужчины!..

— Скажите, это не опасно? — спросил Антипов.

— У вас не найдется закурить? — попросила докторша, ощупывая карманы халата. — Оставила на отделении...

— Пожалуйста! — Он протянул пачку «Норда».

Докторша закурила, затягиваясь жадно, глубоко.

— Опасно, — сказала вдруг. — Очень опасно. Преждевременные роды всегда таят в себе... Но вы не волнуйтесь. Сейчас ее состояние улучшилось. Вызвали профессора Воловика.

— Она...

— Будет, будет жить, дорогой! И ребенок будет. Ступайте-ка вы домой, отдохните. Хорошо, если бы вы смогли увести и зятя... Впрочем... — Она развела руками. — Я возьму еще одну папироску?

— Берите все, — сказал Антипов.

— Спасибо, у меня там есть. Внука ждете или внучку?

— Все равно, — ответил он, хотя конечно же хотел внука.

— Извините, я должна идти. До свидания.

Домой Антипов добрался только к трем часам дня. Подумал, не зайти ли к Кострикову, чтобы не сидеть одному в пустой квартире, но вспомнил, что Григорий Пантелеич на работе — он всегда работает в первую смену, — и пошел к себе.

На ступеньках лестницы, возле квартиры, сидел пожилой мужчина в сильно потертой шинели, в шапке-ушанке. Рядом с ним лежал вещевой мешок.

Он поднял голову и спросил:

— Простите, не вы будете Захар Михайлович Антипов?

Екнуло в предчувствии беды сердце...

— Я буду Антипов. А что?

— Тогда я к вам. — Мужчина тяжело поднялся, держась за перила. — Матвеев моя фамилия. Иван Матвеевич. Из деревни Большие Горелики я...

— От Татьяны, что ли?!

— От нее... — Матвеев опустил голову.

— Проходите... — Антипов дрожащими руками открыл дверь, и они молча вошли в квартиру.

* * *

Сколько бы Захар Михалыч после ни возвращался памятью к этому дню, — а возвращался он много и часто, — все более убеждался, что видел на перроне в тесной вокзальной сутолоке именно Матвеева...

Они даже встретились глазами, как бы узнавая друг друга, но что-то помешало им сойтись там же.

Шел сильный дождь, Антипов укрылся под навесом, радуясь, что выбрал очень удачное место, — никто не пройдет с поезда, минуя его. А народ валил густо, все спешили, как это и бывает на вокзалах, Матвеев же, ковыляя на самодельном протезе, шел медленно, неуверенно, озирался по сторонам, и сразу можно было понять, что он впервые приехал в Ленинград. У Антипова мелькнула мысль подойти к нему, он подумал, что человек этот похож на того, о котором писала Татьяна, но покуда раздумывал, решаясь, Матвеев затерялся в толпе...

Все так и было. Ошибиться нельзя: и потертая шинель, и шапка-ушанка, на протезе и с вещевым мешком за плечами. А главное — глаза. Какие-то растерянные,